— Ну, чего уставилась? Голых мужиков не видела?

Нефритовые глаза вспыхивают, и тут же опускаются в пол.

— Вообще-то я работаю санитаркой в больнице. Я много чего видела.

Между этим полудетским изумлённым взглядом и тем, что и как она говорит, огромная пропасть. Ты загадка, Линара. Разгадаю ли я тебя когда-нибудь, или правильнее будет даже не начинать?

— Санитарка? — хмыкаю я. — Лучшего ничего не нашлось? Москва, всё-таки.

Линара отмалчивается. Забившись в угол, она обхватывает себя за плечи и вся как-то съёживается. Блядь, опять эта защитная поза. Бесит!

— Иди сюда.

— Зачем?

— Иди!

Линара подходит.

— Садись, — киваю на кресло.

Жду, когда выполнит моё указание, а сам остаюсь у окна, наблюдая за настороженными движениями девчонки. С этой растрёпанной косой и в простеньком сарафане трудно признать в ней ту дерзкую красотку из «Плейбоя», что еще утром строила мне неприличные фигуры из пальцев.

— Не узнала меня, что ли?

— Без бороды не узнала. Простите.

Русалка заливается румянцем и машинально поглаживает горло, а меня совесть мучает — я всё же хорошо её прижал. Может, компресс там, или что? Но тут же одёргиваю себя:

— Впредь двери запирай, прежде чем спать укладываться.

— Простите.

— Прощаю. А теперь рассказывай. Как у тебя документы оказались?

— Документы? — Линара снова вскидывает на меня глаза, но тут же отводит их, а для меня словно солнце за тучи прячется. — Вы про флешку? Ну… Нисар, похоже, обронила её у меня дома, а Аська нашла. Уже в аэропорту я увидела, как она цепляет рыбку на свой рюкзачок. Я узнала в ней подвеску Нисар — она носила её на шее, как украшение. А сегодня Женя сказал, что «документы» это не бумаги вовсе, а цифровой носитель в виде рыбки, и я вспомнила про неё.

Пауза.

— Теперь всё? Вы заберёте Асю? Вы же за этим пришли?

Всё? Да я бы с радостью, но…

Отворачиваюсь. Прохожусь ладонью по лицу. Молчу. Смотрю через окно, как ветер быстро гонит тучи от моря вглубь материка.

Моё молчание Линара понимает по-своему:

— Ладно. Пойду, разбужу её.

Встаёт, торопливо проходит мимо меня, но я успеваю перехватить её за руку.

— Подожди.

Линара замирает. Стоим плечом к плечу, я чувствую жар от её оголённой кожи. Она поднимает голову и смотрит на меня, обжигая нефритовым огнём.

— Чего ждать? Документы у Вас. Ася у Вас. Берите, и уезжайте, пока ещё чего не случилось.

Злится. Почему? Не надо злиться, девочка. И хмуриться не надо.

Медленно разворачиваю её к себе. Линара не сопротивляется, и я тороплюсь воспользоваться моментом — осторожно, чтобы не спугнуть, придвигаюсь к ней сам.

— Что, по-твоему, может случиться? — спрашиваю, а сам держу в руках уже обе её ладошки — узенькие, в половину моих. Смотрю на них, обводя большими пальцами появившиеся мозольки от сегодняшней тренировки — всё, не будет тебе больше гольфа, хватит.

— Или ты что-то знаешь?

Глажу коротко подстриженные ногти — без маникюра, но красивой формы. Дышать боюсь, когда незаметно перемещаю эти пальчики себе на пояс, и дальше, к пояснице, и ликую, не чувствуя отпора. Маленькая моя, спасибо…

— Нет, но мало ли…

Ладони мои скользят вверх до её локтей, и выше, к открытым плечам, а глаза гуляют по скромному вырезу сарафана, по грудям, спрятанным сейчас за плотным лифом. Зря прячешь, всё равно достану.

— Асю лучше быстрее отвезти домой, разве нет? — шепчет Линара, стыдливо отводя глаза от моих голых сосков, в которые она почти дышит. Не отворачивайся, смотри на них, мне нравится, когда ты смотришь…

Закрепляя успех, обвиваю её тонкий стан одной рукой, но прижимать к себе пока не решаюсь — слишком явны тогда будут мои намерения, а мне не хочется спугнуть её.

— Нисар и Стих всё еще не объявились, — говорю тихо, а сам ныряю другой рукой к основанию её шеи, осторожно сжимаю толстую косу у самого корня, и медленно тяну вниз, заставляя девочку откинуть голову назад и открыть мне доступ к сладкому: у неё невероятно красивое горло. Нежное, беззащитное, с отметинами, оставленными мной. Да, я накосячил. Но я всё исправлю.

— Зачем они вам? — глаза Линары закрываются, пряча от меня чистый нефрит, и я довольствуюсь любованием длинных густых ресниц цвета тёмной меди. — Теперь пусть Калугин за ними охотится.

Мой уже откровенно голодный взгляд возвращается к её приоткрытым губам: оближи их, приготовь к моему приходу, ну же? Вот так, умница-девочка.

— Пусть охотится, — я наклоняюсь, высовываю язык и провожу им по её горлу: от ямки между ключицами, до острого мыска под подбородком, оставляя на коже ещё один след своего неоспоримого присутствия. Вот так, чтоб не болело.

Уррр… Сладкая девочка.

По телу Линары пробегает мелкая дрожь, она резко дёргается и втягивает в себя воздух.

— Заир…

— Тшшш… Поздно, маленькая, поздно.

Наши губы, наконец, встречаются. И я целу́ю звёзды.

Просыпаюсь нехотя. Сколько мы уже спим? Смотрю на часы: ого! Аська снова рекорды бьёт. Пора будить, иначе ночью не уложу её. Приподнимаюсь на локтях, тянусь к жалюзи на окнах: дождь не прекращается, но буря стихает.

Слышу, в гостиной кто-то ходит. Женя, наверное. Потягиваюсь с хрустом, встаю с кровати. Распахиваю дверь и тут же шарахаюсь назад, прикрывая створки. Сердце едва из груди не выпрыгивает. Кто это?!

Тихонько подглядываю в щель. Незнакомый мужик в одном банном полотенце разгуливает по моей гостиной, как у себя дома. Вот, чёрт, я же двери не закрыла! Вот это я лоханулась! И Жени нет, и сменщик его только ночью придёт. Что делать?

Спешно оглядываюсь, пытаясь вспомнить, где оставила телефон — кажется, в гостиной. Плохо. Слава Богу, Аська спит. Пусть, а то перепугается ещё. Глаза упираются в классический восточный кувшин с чеканкой. Нет, это не выход. А есть другой? Думай, Линара, думай.

Можно, конечно, выйти и поговорить. Может, это случайный турист от грозы прячется. Ладно, если так, а если Мансуров, или человек Калугина? Мне как-то выяснять это тет-а-тет не сильно хочется. Вот если оглушить его предварительно, и связать, тогда и поговорить можно будет.

Мой взгляд снова падает на кувшин. Не айс, конечно, но хоть что-то. Беру, взвешиваю посудину в руках, примеряюсь, как бы половчее ухватиться за неё, и снова поглядываю в щель.

А мужик уже в холодильнике шарится. Давай, Линара, подбадриваю сама себя. Как тебя сегодня Женя учил: замах — удар, главное, не раздумывай. И поспеши, пока он не вылез из холодильника, другой такой возможности может и не быть.

Протискиваюсь в комнату на цыпочках, не забыв плотно прикрыть за собою дверь, неслышно подкрадываюсь — внезапность должна быть моей союзницей, и поднимаю кувшин над головой, готовясь обрушить на незваного гостя свой праведный гнев и вящее негодование. Вот он выпрямляется, закрывает дверцу, и я так… ХРЯСЬ!!

От удара кувшин взмывает в воздух, делает кульбит, и падает прямиком в руку мужика. Я же пискнуть не успеваю, как оказываюсь припечатанной к стенке, а горло моё сжато так, что из глаз фонтаном брызжут слёзы, и ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Трепыхаюсь, как бабочка на булавке, пытаюсь оторвать его пальцы от себя, и не могу. Мамочки, он мне сейчас шею сломает!

И тут хватка ослабевает. Я делаю судорожный вдох, и чувствую, как падаю. Долго-долго падаю. Голова кругом, в ушах шумит, в глазах плывёт. Моё падение вдруг прекращается, когда меня подхватывают на руки, и я упираюсь носом в чьё-то голое тело. Чувствую запах — свежий и, в то же время, терпкий, и какой-то неуловимо знакомый. Мне что-то говорят, но я не понимаю — дышу, и не могу надышаться, жду, когда звон в ушах прекратится.

Мой расфокусированный взгляд, наконец, концентрируется на черных глазах незнакомца, склонившегося надо мной — они так близко! Читаю в них тревогу и злость одновременно. А ведь я знаю эти глаза, давно знаю. И эти хмурые, густые брови тоже.