Затылок почему-то становится невероятно тяжёлым. Голова запрокидывается, и мои глаза встречаются с глазами Тураева. Они безумны, они пожирают меня, мне больно от этого взгляда. С трудом сглатываю, и опускаю веки — я не могу видеть эти угольные очи, они выжигают дыру в моём мозгу, в моём сердце. Если посмотрю в них ещё немного, там останется один пепел.

Сухие губы горят. Я облизываю их раз, другой, третий. И вдруг горло опаляет пламенем, будто мне в глотку раскаленный мёд вливают. Вскрикиваю, и начинаю биться, как пойманная птаха, и вдруг понимаю, что зажата в крепких тисках.

— Заир!

— Тшшш… Поздно, маленькая, поздно.

Его губы настойчиво ищут мои, а найдя, стремительно накрывают их, беря в плен окончательно и бесповоротно. Меня целует сама Ночь, присваивая, помечая, разделяя мой мир на «до» и «после»…

— За… … Заир!

— Мм…

— Заир, стучат!

— Пусть, — снова ищу её губы, и, почти, ловлю их, но Линара упирается мне в грудь. Зачем, глупышка, нам ведь так хорошо?

— Заир Самирович! Это, наверное, горничная.

— Кто? Чёрт!

Буквально заставляю себя оторваться от девчонки. Зажмуриваюсь, стараясь восстановить дыхание, а руки продолжают и продолжают гладить её плечи. Наконец, легонько отталкиваю её.

— Открой. И занеси потом мне одежду в душ, — говорю хрипло, не узнавая собственного голоса, и тороплюсь скрыться в ванной комнате, где тут уже со стоном сгибаюсь пополам. Вот тебе урок, Тураев: никогда не начинай того, чего не можешь закончить. Пиздец, яйца сейчас отвалятся, но не мастурбировать же мне здесь сейчас? Врубаю холодную воду и, скрипя зубами, охлаждаю член прямо над раковиной: прости, дружище. В другой раз.

Выдыхаю, наконец, и слышу, как в дверь скребутся. Открываю, хмыкаю: оставила пакет с вещами на пороге, а сама сбежала. Трусиха. Ладно, беги пока. Далеко всё равно не убежишь. Хватаю целлофан, требушу его. Срываю с тряпок этикетки и одеваюсь, рассматривая себя в зеркало. Улыбаюсь, как идиот: такого подъёма я давно не испытывал. Горы сверну, наверное. Вот, только яйца немного отпустит, и сверну.

От избытка эмоций вдруг подпрыгиваю, хватаюсь за балку под потолком и подтягиваюсь пару раз, буквально брызгая энергией во все стороны. Эхх!! Как пацан, право, которому понравившаяся девочка, наконец, дала грудь пощупать.

И тут меня как обухом по голове: а ты ничего не забыл, дружище?

Ослабляю пальцы, спрыгиваю. И снова сгибаюсь пополам, уже от другой боли. Не-ет, меня не просто с небес на землю спустили, а сдёрнули за член, и об асфальт харей приложили. И повозили ещё ею, для пущего наущения.

Марина. Ты, грёбанный Дон Жуан, забыл про Марину!

Да, я ничего ей не обещал, но ведь не потому, что не хотел. Я не святой, однако конченым подлецом становиться тоже желания нет, а Марина… Марина моя женщина. Я сам перед собой её так назвал. И что, за пять минут влажных фантазий, всё позабыл?

Я должен уважать свою женщину. Я уважаю её. А раз так…

Молча смотрю на свой кисляк в зеркале, жую губу. В душе борьба не на жизнь, а насмерть. Чёрт! Марина многое мне дала, но, главное, она любит меня, любит Аську, я знаю это. А что русалка? Мираж. Наговор. Дурман. Прошла, и нету.

Яростно тру лицо, рычу в ладони.

Ты же взрослый мужик, Тураев. Ну, подумай головой. Дурман выветрится, мираж растает, что останется? Лужа останется, тухлая и зловонная. И сожаления. Я знаю, я уже проходил через это, хватит. Стабильность, верность, дружба, понимание — вот, что я ценю сейчас. Так держись за это, Тураев. Зубами держись, не просри.

Стучусь лбом об зеркало, тихо стону, выкручиваю себя наизнанку, ломаю, борюсь. С желанием обладать, с жаждой держать её тело в своих руках, пить её, дышать ею, смотреть, трогать, ласкать.

Да, ладно, Тураев. В конце концов, ты ведь просто трахнуть её хочешь, и всё. Признай уже это.

Хочу. Ой, как хочу. Но только ли? Мне безумно интересно, что там спрятано за этим настороженным взглядом. Какое сердце стучит под этими острыми ключицами: белое или чёрное? Что случилось с ней в прошлом, что заставило её глаза так недоверчиво смотреть на мир?

О-о, Тураев, куда тебя понесло-то! Нет, нет, даже не думай лезть в это болото. Ну, кто такая Линара? Кто она перед Мариной? Сестра твоей бывшей жены, а значит, из той же гнилой породы неуравновешенных стерв.

А насчёт её прошлого, так ты его знаешь — вон, у Зотова, целые тома из выписок по делам несовершеннолетних. Да и настоящее Линары, согласись, убого. Санитарка, пфф! У неё даже образования нет! Как ты представишь её своим родным, друзьям? Отцу? Мы с Линарой ходим парой, мы с Линарой санитары, так что ли?

Подумай об Асе, подумай о будущем.

— Да, думаю я, блядь, думаю!

В сердцах врезаю кулак в стенку и взвываю от боли. Да что ж такое?!

Несколько минут умываюсь ледяной водой, приходя в себя, и к единственно правильному решению. Вот именно, надо сделать всё правильно, по-взрослому. Член в узел завязать, если нужно, но поступить, как зрелый мужчина.

Открываю дверь в мрачной решимости обрубить все концы, пока не стало слишком поздно, и, слава Всевышнему: на меня обрушивается целый сонм положительной энергии, которая даст мне силы сделать это:

— Папа!!

Доча. Наконец то! Радость моя, светик мой. Вот, кто выведет меня из тёмного лабиринта неопределённости и сомнений. Моя единственная и неповторимая, моя любимая девочка. Все остальные будут только вторыми. Всегда.

Подхватываю Аську, подбрасываю вверх, любуясь на подпрыгивающие кудряшки.

— Привет, Кнопка! Ух, да ты выросла как!

Слушал бы и слушал её заливистый смех. Смотрел и смотрел бы в эти карие глазки. Устраиваю её маленькую попку на сгибе локтя и наслаждаюсь объятиями тёплых ручек. Трёмся носами, не переставая улыбаться друг другу. Как я соскучился! Как только пережил эти недели без моей Кнопки? Не представляю.

— Ты приехал с командировки?

— Приехал.

— Мы теперь домой поедем, да?

— Скоро, доча, скоро поедем.

— Линара, это мой папа!

— Да, малыш, мы уже познакомились.

Линара скромно стоит в сторонке, тоже улыбается. Стараюсь не смотреть на неё, всё внимание на дочку.

— Ты хорошо себя вела?

— Очень, очень хорошо, папочка, да, Линара?

— Да, милая.

— Мы плавали в море, строили песочный замок с дядь Женей… Ой, а где дядь Женя?

— Он позже придёт. Наверное, — Линара вопросительно смотрит на меня, а я хмурюсь: «дядь Женя», блядь. Никаких больше «дядь Жень», теперь я за него!

— А еще, пап, я сегодня играла в гольфы.

— Гольфы?

— Потому, что их два.

— Понятно.

— Ну, всё. Пусти меня. Тёть Лин, я чай хочу!

Аська сползает с меня ужом, и бежит на кухню. Линара мнётся, теребя волосы, пытается поймать мой взгляд, а я старательно не поддаюсь. Прости, девочка, это была ошибка. Да, именно так я ей скажу. Потом, чуть позже.

— У нас чай обычно после «тихого часа», — говорит она неуверенно, поняв, что ответной улыбки от меня не будет. — Присоединитесь?

— Конечно.

И я малодушно сбегаю за Аськой на кухню.

Я сошла с ума. Просто обезумила. Как я допустила такое?! Божебожебоже… Хватаюсь за щёки: они у меня красные, как помидоры. Нет, я не наивная девочка, у меня были отношения, но они… как бы это сказать? В общем, я знала, что всё держу под контролем. Я не млела от одного только взгляда, не дрожала от… даже не от прикосновения, а лишь от ожидания оного, не льнула к мужчине, как заговорённая. А тут…

Это не любовь, конечно же, нет. Я даже мысли такой не допускаю. Это чистая физиология, какое-то звериное притяжение, супротив всем правилам здравого смысла и моральной устойчивости. Низменное, примитивное. На уровне взбесившихся сперматозоидов и яйцеклеток, которые почуяв друг друга, стремятся, во что бы то ни стало, соединиться. Вот нас и понесло с Заиром. Да, я поняла, что и он почувствовал то же самое, возможно даже раньше меня. Но нам нельзя. Точка. Он муж моей сестры. Восклицательный знак. Поэтому, Линара…