— Не повезло, — усмехаюсь с лёгкой грустью, глядя на этих двух влюблённых.

Подумать только, какими порой мучительными, кривыми путями, судьба ведёт нас к счастью?

**

Мы снимаем с тётей небольшой домик на двух хозяев в Стамбуле. Денег нам пока хватает. Юсуф настоял, чтобы лечение оплачивал он, мы, естественно, не возражали — не в том мы положении, чтобы кочевряжиться.

Заир обрубил все денежные потоки, не дожидаясь официального развода. Осталось только имущество тёти в Новороссийске, кое-какая мебель и вещи в московской квартире, принадлежащей Заиру, ну, и то, что причиталось Нисар по брачному договору. А это «крохи», по понятиям Роксаны. Хотя я, например, могла бы жить на них припеваючи лет десять, наверное.

С Нисар было немыслимо тяжело. Врачи долго не решались делать ей операцию на лице, поскольку организм оказался слишком истощён наркотиками. Кости уже начали срастаться неправильно, а этого нельзя было допускать. Нисар впала в сильнейшую депрессию. Вдобавок, у неё началась ломка. Это было страшно. Мы с тётей не отходили от неё, дежуря по очереди и днём, и ночью. Семья Юсуфа очень помогала. Весь быт на себя взяли женщины: еда, лекарства, одежда, всякие мелочи — всего этого у нас было в избытке и в любое время, спасибо им.

Долгожданную операцию, наконец, провели. Наступило время реабилитации, утомительное, тягучее, бесконечно долгое. И опять мы с тётей, практически, жили в палате Нисар. Было всё: слёзы, ругань, истерики, угрозы, молчание сутками. Не знаю, как мы с Роксаной выдержали это. Но как-то выдержали.

Когда Нисар перевезли в Стамбул и поместили уже в наркологическую клинику, Юсуф нашёл нам дом неподалёку. Мы продолжали навещать Нисар, однако там уже нас не подпускали к ней близко. По большей части, приходилось общаться с врачами. Но всё, в общем-то, шло по тому же сценарию: недолгое просветление сменялось затяжной депрессией, подъём и вновь упадок. Казалось, это никогда не кончится.

Естественно, оставить тётю одну в такое тяжёлое время, я не могла. И о том, чтобы съездить в Москву не заходило даже речи. Однако теперь, когда Нисар уверенно пошла на поправку, я уже стала думать о возвращении домой, поскольку дел там накопилось немало.

Если на счёт работы я без проблем договорилась по телефону, то вот с квартирой всё оказалось сложнее: для продления договора аренды хозяйка настаивала на личной встрече. Да и с Роксаны адвокаты чуть ли не каждую неделю требовали, чтобы она вывезла вещи и мебель из московской квартиры, так как та уже была выставлена на продажу. Тётя искренне огорчалась, после очередного такого электронного письма:

— И чего Заиру неймётся? — сетовала она, снимая очки и закрывая свой ноутбук. — Ну, продаст он эту квартиру на полгода позже, что с того? Можно подумать, ему жить негде. А мне сейчас ну совсем недосуг этим заниматься!

— Давайте я улажу, тётя, — говорю, складывая в холодильник продукты, только что купленные в магазине. — Составьте список вещей, которые вам нужно будет переслать сюда, остальное свезу на склад.

— Правда? Ты это сделаешь? Ох, детка, ты бы меня так выручила!

И я засобиралась в Москву.

..

Мы стоим в аэропорту Стамбула. Тётя суетится, листая маленький блокнот и что-то деловито черкая в нём. На табло уже высвечивается информация о посадке на мой рейс.

— Так, ключи я тебе отдала. Список отдала. Адреса и телефоны агентств тоже. Мой адвокат будет ждать тебя в понедельник, не забудь. Хмм… Ну, вроде всё. Будут вопросы — звони в любое время.

— Хорошо. Ну… До свидания, тётя.

— До свидания, моя хорошая, — Роксана крепко обнимает меня, незаметно смахивая слёзы с глаз. — Обещай, что подумаешь над моим предложением, ладно? Юсуф устроит тебе любые курсы, а потом и на работу возьмёт. Жить будешь, где захочешь — с нами, или отдельно, как пожелаешь.

— Я подумаю, обещаю.

Мы снова обнимаемся, крепко стискивая друг друга, как самые дорогие на земле люди, не обращая внимания на мимолётные взгляды, время от времени кидаемые на нас со всех сторон.

— Спасибо, дочка, — шепчет мне тётя.

— Спасибо, мама Роксана.

Пусть даже люди не меняются в принципе, их меняют обстоятельства. А общая беда и боль сплачивает, спаивает в единый кусок, как расплавленное олово, которое уже невозможно разделить.

Я ухожу по огороженному стойками коридору вместе с толпой отлетающих пассажиров. Чувствую щемящую, но светлую грусть. Теперь я не одна. У меня есть семья, которая стоит за моей спиной, крепко подпирая её, и не даёт упасть.

Не отрываясь, смотрю на заснеженный город за стеклом небоскрёба. Не обращал никогда внимания, но сейчас заметил интересную деталь: город темнеет снизу вверх. Сначала сумрак разливается, как чернила, по асфальту, затопляя собой улицы. Потом карабкается по серым стенам домов всё выше, выше. Внизу уже ночь, светят фонари, в домах зажигают лампы, а тут, на верхотуре, небо всё ещё играет с последними лучами заходящего солнца. Почему я заметил только теперь то, что было всегда перед глазами?

Зотов входит без стука. Отрываюсь от созерцания московского вечера, поворачиваюсь к нему.

— Ну, что?

— Вот. Слушай сам.

Аркадий кладёт на стол телефон, включает запись. Слушаю. Ничему не удивляюсь. Собственно, это только подтвердило мои догадки. Подхожу к столу, задумчиво стучу подушечками пальцев по полированной столешнице.

— Что в Стамбуле?

— Не очень. У Нисар опять кризис. Женщины не отходят от неё.

Я думаю несколько минут. Беру телефон, набираю знакомого врача.

— Здравствуйте, Глеб Иванович. Тураев беспокоит.

— Добрый вечер, Заир Самирович.

— У меня к Вам вопрос имеется. Есть ли у Вас на примете хороший специалист-нарколог, практикующий в Турции? Очень надо.

— Хмм… Дайте время. Я перезвоню.

— Спасибо. Буду ждать.

Отключаюсь. Смотрю на Аркадия.

— Она здесь?

— Да. Ждёт в приёмной.

— Позови.

Марина входит в кабинет. Тёмно-синее пальто, светлые волосы подняты в высокую причёску, на красивом лице замаскированное любопытство. Холодна. Сдержана. Да, после возвращения в Москву наши отношения претерпели существенные изменения, хотя это не мешает ей продолжать грезить о свадьбе: я видел её фотографии в инстаграм, где она примеряет белые платья одно за другим. И комментарии к ним, которые не имеют ничего общего с правдой, тоже читал. Интересно, зачем она это делает?

— Что за срочность, Заир? Мы же должны были встретиться в ресторане только через два часа.

— Сядь.

Удивлённая моим тоном, Марина усаживается в кресло напротив письменного стола.

Включаю запись. Сам возвращаюсь к окну, где в отражении толстого стекла, как в зеркале наблюдаю за реакцией женщины.

«— Здравствуй, Марррина…»

Она как ужаленная подскакивает с кресла и кидается к столу.

— Сядь!! — рявкаю я. Марина падает назад, и вся словно сжимается, а запись безжалостно продолжает разоблачать её гнилую сущность.

.

— Какого чёрта, Стих? Я велела тебе не звонить мне!

— Вот что, лапуля. Велеть будешь любовничку своему, а меня слушать: приведёшь мне девчонку, поняла?

— С ума сошёл?! Как я это сделаю?

— Похер, как. Но бабки мне платишь либо ты, либо Тураев. Выбирай.

— Ты знаешь, что у меня нет таких денег.

— Зато у тебя есть вариант номер два. Думай, лапуля, думай. И быстрее шевели своей аппетитной попкой, иначе Заир узнает, какими методами ты добываешь себе титул миссис Тураева-дубль-два.

— Подонок!

— Ты не оригинальна. И, кстати, пора бы уже пополнить счёт. Дурь для Нисар недёшево обходится, а я поиздержался тут немного.

— Хорошо. Я что-нибудь придумаю. Только не звони мне больше.

— Дашь мне знать через свой блог, где и когда. Поняла?

— Да.

— Умница, Марррина…»

.

Запись заканчивается.

— Заир, я…

— Слушай меня, — прерываю свою уже бывшую любовницу. — Я не буду мстить. С одним условием: когда я обернусь, вместо тебя я хочу увидеть здесь пустое кресло. И ни дай Бог попадёшься мне на глаза ещё хоть раз, даже случайно, тогда пеняй на себя. А теперь: пошла!