— Уже двадцать минут, как взлетели.

— Чёрт!

Аркадий снова утыкается в планшетник:

— Им лететь часа три, в Стамбуле таможня и пересадка, это еще пару часов, а то и больше, а до Анталии еще полтора. Времени впритык. Но если вылетим немедля, успеем добраться раньше и встретить их там. Жень, фрахтуй самолёт.

— Полетим на моём, так быстрее, — я срываюсь с места. — Коля! Звони в ангар, пусть готовят.

— Да, Заир Самирович.

Открываю сейф, вытаскиваю оттуда паспорта, пачку валюты, страховку — всё, что может пригодиться в поездке — это у меня всегда наготове. Чувствую, как НачБез сверлит взглядом мою спину.

— Заир…

— Не надо, Аркадий, — предупреждающе щурюсь на него. — Знаю, что ты сейчас скажешь, но я не намерен отсиживаться здесь, пока моя дочь с этой…шмарой. Я еду с вами.

— Судя по характеристикам, никакая она не шмара: честная труженица, живёт замкнуто, скромно, за последние шесть лет не привлекалась.

— Не словили просто. Она наркоманка! И в прошлом воровка, делинквентка. Теперь знаю, кто снова спихнул Нисар на кривую дорожку. Тварь! Подумать только, и именно ей эта дура добровольно вручила мою дочь. Да она ни минуты не должна находиться рядом с Аськой, это противозаконно!

— Хорошо, — сдаётся Аркадий, и устало чешет отросшую щетину. — Полетим все вместе. Только условие, Заир: никакой самодеятельности. Сначала думаем, согласовываем, потом действуем, о’кей? И главное — ты держишь себя в руках и не мешаешь мне работать.

Честно, меня уже клинить начинает, мне хочется врезать Зотову. Вот как бы он держал себя в руках, если бы его дочь похитили, с перспективой вывоза из страны? Посмотрел бы я на него тогда. Только нет у Аркадия никакой дочери, и жены тоже нет. Впрочем, как раз последнему я бы ещё и позавидовал.

Поворачиваюсь к нему, и без оказий говорю:

— Значит так, Зотов: твоя работа — безопасность компании, моя — безопасность моей дочери, понятно? И что я посчитаю лучшим для неё, то и буду делать.

Вижу, мой невозмутимый НачБез уже закипает потихоньку, мордой багровеет:

— К сожалению, сейчас одно неразрывно с другим, — рычит он. — Сам ведь не хуже меня знаешь, если вырвать Асю из логической цепочки, мы потеряем Нисар, а вместе с ней упустим шанс выйти на заказчика.

— Да насрать! И на Нисар и на заказчика!

— Это ты сейчас так говоришь, а когда треть твоего бизнеса ляжет, по-другому запоёшь! — орёт он. — Этим шакалам только дай слабину твою почуять, кинуться сворой, сожрут, и мяса на костях не оставят! Будешь тогда всю оставшуюся жизнь на почте посылки сортировать, чтобы Аську свою прокормить.

Однако Зотов быстро сбавляет тон и примирительно хлопает меня по плечу.

— Всё, Заир, всё, хватит плеваться эмоциями, начинай уже мыслить здраво, пора уже. Асю, считай, мы нашли, больше не упустим. И все, кто нам нужен, теперь сами к нам в руки приплывут, вот увидишь. Ты только горячку сейчас не пори. Договорились, ну? Договорились?!

Я стряхиваю с себя его тяжёлую, как кувалда, ладонь, которой он шмякает меня, словно хочет вдолбить этот самый здравый смысл в мой позвоночник. А я и вправду, словно не в себе: чую, как ноздри мои раздуваются, грудь ходуном ходит. Да ё-моёёё…

— Ладно, — выдыхаю. — Но я буду следить за этой сукой двадцать четыре часа в сутки. И если что-то мне не понравится, я тут же забираю Аську, и плевать на остальное. Я всё сказал.

Аркадий качает головой, а я проверяю в карманах портмоне, телефон, ключи от машины, хватаю сумку, куртку и иду на выход. Не оборачиваясь, кидаю:

— Встретимся в ангаре через сорок минут.

Я знаю, что Аркадий прав. Вот уже какое-то время я ощущаю на своих плечах давление извне. Мелкие и крупные сбои в отлаженной системе, взбросы в СМИ, после которых цены на акции компании резко падают вниз, перемена настроения у некоторых моих постоянных партнеров и недовольное бурчание среди совета директоров — всё говорит о том, что против меня ведется подковёрная война. Мне не привыкать, бизнес по-другому и не делается. Но то, что в эту войну втянули мою семью — очень хреново. Мне надо найти эту гниду и прижать к ногтю. И не из-за боязни потерять треть бизнеса, которому я посвятил всю жизнь, а из-за того, что посмели тронуть семью, святое.

А ещё эта… Линара… мать её, имя-то какое! Слишком благородное для этой прошмандовки. Жаль, плохо разглядел её тогда, у Шамиля. Помню только коленки острые в черных плотных колготках, что мелькали над ступеньками со скоростью велосипедных спиц, да волосы каштановые, с каким-то неестественным мандариновым оттенком. Рыжая? Или красилась уже тогда? Как только дядя допустил?

Хлопаю дверью внедорожника, топлю педаль газа и срываюсь в промозглую морось ноябрьского вечера, кромсая темноту светом от фар.

Ладно, шмара-Линара, скоро встретимся. И молись, чтобы с моей Аськой ничего не случилось, иначе ты нежилец на этом свете. Нежилец…

— Смотри, Ась, — я тычу в монитор, вмонтированный в спинку впереди стоящего пассажирского сидения. Там в онлайн режиме медленно двигается наш маленький желтый самолётик. — Мы прямо сейчас над морем пролетаем. Уже завтра будем в нём плескаться. Любишь в море плавать?

— Я только в бассейне плавала. Тётя Марина говорит, что в море не гиенично плавать.

— Гигиенично, — поправляю её. — А кто такая тётя Марина?

— Папина подружка.

Хм. Интересная формулировка. Искоса посматриваю на Аську, которая, развалившись в кресле, методично перебирает своими маленькими юркими пальчиками синтетические волосы Барби, превращая их в неряшливые дреды.

— Наверное, ты хотела сказать мамина?

— Нуу… немножко мамина, но больше папина.

Что-что? Ну-ка, ну-ка…

Я взбадриваюсь, эгоистично радуясь тому, что можно хоть чем-то оживить скучный многочасовой перелёт, от которого устала даже я. Что уж говорить о ребёнке?

Выпрямляюсь в кресле и закидываю пробный шар:

— Она, наверное, старенькая, да?

— Кто?

— Тётя Марина.

— Нуу… наверное. Она как…

— Как бабушка Роксана?

— Нет, она… как вон та тётя.

Аська крутит головой, а потом кивает на кресло через ряд, где, уткнувшись в журнал, сидит элегантная женщина, которой на вид не больше тридцати. Мои брови взлетают от неожиданного сравнения.

— И такая же красивая?

— Она… мм… большая. Вот тут, — Аська смешно выпячивает руки перед грудью. — И тут. Руки смещаются к бёдрам.

Толстая? А, ну, тогда ладно. Откидываю голову на подголовник, справедливо полагая, что развивать дальше тему нет смысла. Но странно как-то. Я чувствую одновременно и удовлетворение и разочарование. И никак не могу успокоиться. После минутного молчания, я всё же не выдерживаю, и снова поворачиваюсь к Аське:

— А тут тоже большая? — указываю на талию.

— Нет, тут маленькая. Вот такая.

Ох тыж… Прямо песочные часы какие-то. Я хмурюсь. Нет, мне это определённо не нравится. Не спеши с выводами, Загитова, уговариваю сама себя. Это лишь слова ребёнка.

— Ась, а ты с ней дружишь?

— Ага. Она часто приходит, когда мамы нет. Покупает мне пирожные всякие и кукол там разных.

— А где в это время мама?

— В саратории.

— Санатории?

— Да, она там по многу дней отдыхает.

Что за бред? Нисар ничего не говорила ни про санаторий, ни про Большую Тётю Марину.

Любопытство пересиливает голос совести, и я продолжаю бесстыже вытаскивать из Аськи сведения, которые меня весьма и весьма заинтриговали.

— Так вы с тетей Мариной в бассейне плавали, да?

— Нет, она не плавала, только на лавочке лежала.

— На шезлонге?

— Ну… да, а я с папой плавала.

— И где это было?

— В Сочи. Мы ездили летом на папином самолёте.

Так-так-так, Заир Самирович. И как это прикажете понимать? Откровенный адюльтер при живой-то жене? Не стесняясь ни родных, ни друзей, ни даже собственной дочери?

Делаю над собой усилие, вспоминаю Тураева. Да, он красив, бесспорно. Высокий, но не до безобразия. Крепкий, как дуб. Взгляд, от которого хочется укрыться. И, судя по фотографиям, что я видела в интернете, мужское эго прёт из него, как лава из действующего вулкана. Но он совсем не дамский угодник. Ну, вот ни разу! Хмурый, неулыбчивый, словно недовольный всем и вся. Он улыбался только на тех фотографиях, где был с Аськой.