— Не пытайся смутить меня, девочка. Это ещё никому не удавалось.

Я холодно улыбаюсь в ответ, перебираю пальцами растрёпанные Заиром волосы, жду, что будет дальше. А Марина вдруг вскидывается и шипит на меня змеёй:

— Вы, сестрёнки Загитовы, цепкие, как пиявки. Стоило одной от Заира отвалиться, как сразу другая присосалась. Мало Нисар ему крови попила? Теперь ты начинаешь?

Вот самое меньшее, что мне сейчас нужно, так это бабские разборки на тему делёжки мужика. Я и так вымотана до предела.

— Что Вы от меня хотите, Марина? — устало вздыхаю я.

— Разве не ясно? Оставь Заира в покое! Он мой мужчина. И скоро будет моим мужем. Даже не пытайся встать на моём пути, не то кончишь, как и твоя сестрица: медленно и мучительно пожирая саму себя.

Хмм… вот как? И что бы это значило?

— Мне не нравятся Ваши намёки, Марина.

— Они тебе правильно не нравятся, девочка. Поэтому крепко запомни их.

Выплюнув мне в лицо яд, Марина уходит. Плавно и осторожно лавируя между раскидистыми кустами, она бесшумно уползает в ночь, напоминая мне огромного белого питона-альбиноса, пробирающегося по джунглям в поисках жертвы. Смотрю вслед и думаю: а ведь тётя, похоже, права насчёт Марины.

Аську укладывали всем хороводом. Сначала новоявленный дедушка пожелал ей спокойной ночи. Потом Заир читал ей сказку, пока Роксана ждала за дверью своей очереди, а я, как могла, тянула время в ванной. Затем Роксана оккупировала нашу спальню, и, запахнув халат, я ушла, чтобы не мешать им шептаться об «их, девичьем».

Когда, уже в начале одиннадцатого, Роксана так и не вышла, я не выдержала и заглянула в комнату. Картина маслом: бабушка, в обнимку с внучкой, спокойно посапывает себе в окружении плюшевых мишек и щеночков. Ну, и что тут думать? Ясень пень — это знак. Пожалуй, минут за тридцать управлюсь. Хватит же, чтобы пошептаться со звёздами?

Стараясь не попадаться никому на глаза, тихонько выскальзываю из дома.

Полная Луна, словно специально выпрыгнувшая в этот час на небосклон, освещает мне дорогу. Мне даже не пришлось включать фонарик на телефоне. За пять минут я добираюсь до лестницы и начинаю подъём по крутым ступеням. Тут уже без освещения не обойтись.

Приходится двигаться медленно и времени уходит довольно много. Но, наконец, я достигаю цели — я на крыше. Здесь пусто. Только старое мандариновое дерево приветствует свою ночную гостью, тихонько помахивая полуголыми ветками над топчаном, заваленным подушками.

Подхожу к краю башни. И снова меня охватывает восторг от раскинувшейся передо мной нереальной картины. Но если днём я восхищалась солнцем, то сейчас Луна вершила свою власть над миром. Сейчас ОНА хозяйка в нём. Владычица и королева ночи. А я лишь одна из миллиарда смиренных, приветствующих Её.

Торжественно и величаво, Луна ступает по ковру из звёзд, щедрой рукой рассыпая вокруг себя серебро и брильянты, одаривая подданных своих в честь великого праздника Полнолуния.

Остановив на мне свой холодный, строгий взгляд, в котором светится бесконечная мудрость и знание человеческих душ, Луна будто вопрошает, — не для себя, она-то знает, — а чтобы я ответила себе:

— Зачем ты здесь? Зачем ты здесь на самом деле?

И под этим белым, непреклонным сиянием, сдирающим с меня всю фальшь и мнимый стыд, вдруг ясно осознаю, зачем: Я жду ЕГО. Зову ЕГО. Хочу. Надеюсь. И будь, что будет. И да простят меня все те, кого я этим обижаю или раню, но это правда, которую уже не скрыть мне от себя.

Луна печально улыбается и, тут же позабыв обо мне, продолжает своё шествие по небу. А я, оглушённая правдой, беззащитная перед ней, принимаю свою судьбу как неизбежность.

Я почувствовала его сразу. Шорох, шёпот, шелест… не знаю. Не важно. Просто, когда руки Заира осторожно обвились вокруг меня, я даже не вздрогнула.

— Ты здесь, — говорю я тихо, кладя свои ладони поверх его, и прижимаясь спиной к широкой груди.

Он целует меня в шею, а потом прислоняется горячей щекой к месту поцелуя, слегка царапая щетиной мою кожу.

— Я там, где ты, Нара, — шепчет он. — Этого не изменить.

Я там, где ты, и этого не изменить,

Смирись, и перестань с судьбой сражаться,

Позволь уж ей за нас двоих решить, кого любить, кому страдать,

Кого за всё это винить или прощать, и с кем прощаться,

Кого в угаре гневном проклинать, иль умолять,

Кому лить слёзы, а кому до слёз смеяться…

Заир.

Я шёл за ней от самых дверей. Словно чувствовал, что она обязательно появится, и ждал в беседке. Линара меня не заметила, торопливо прошла мимо и свернула к Старому дому. Это может показаться странным, но я знал, куда она направляется.

Пока я крался за ней, как полночный вор, меня не покидало ощущение, что я всё ещё нахожусь в своём сне. Эта таинственная лестница, ведущая вверх окольными путями; хаотичное мелькание маленькой звёздочки впереди — свет от фонарика Линары; Луна, совершенно невероятных, фантастических размеров, заливающая нас молочным светом, пока мы карабкаемся в чёрное небо по стене старой башни.

Когда я ступил на плоскую крышу, я окончательно уверовал, что всё это мне снится. Потому, что в реальной жизни такого не бывает, чтобы звёзды были не только над тобой, но и вокруг тебя — справа, слева, снизу… Наверное, так чувствует себя космонавт, вышедший в открытый космос.

А море? Похожее сейчас на бесконечный разлив нефти, оно глубоко дышит, как живое существо. Медленно перекатываясь во сне, оно спит. А над ним, забавляясь, колдует Луна, выплёскивая в его атласные чернильные воды своё светящееся молоко.

Луна, над спящим морем проплывая, свой поцелуй ему украдкой подарила,

И ослепительным осыпала сияньем, пока оно спокойно отдыхает, и видит сны,

И ни о чём не знает…

Ухнув, с ветки бесшумно слетела небольшая сова и, мелькнув призрачной тенью, растворилась в ночи. Мой взгляд проследил за ней, и тогда я увидел Линару.

Она стоит на самом краю, спиной ко мне, и смотрит вдаль. Я знаю, что она чувствует, потому, что чувствую то же самое. Моё сердце замирает, пока я подхожу к ней.

Осторожно, чтобы не напугать, обхватываю её талию руками.

— Ты здесь, — говорит она тихо.

— Я там, где ты. И этого не изменить.

Прими, как должное, как истину, как данность, как судьбу. Меня прими.

Укладываю Линару на подушки, словно специально приготовленные для нашей ночи, и не перестаю удивляться мистики, преследующей нас в этом доме. Как можно по-другому назвать мой странный полуденный сон, в котором Линара зовёт меня, указывает путь, что привёл меня в это необыкновенное место на вершине мира, непохожее ни на одно из тех, в которых я побывал. На это ложе, украшенное драгоценными иранскими коврами и подушками. Под это мандариновое дерево времён Османской империи, которое до сих пор плодоносит, что само по себе уже чудо. Привёл к ней. К Линаре. К женщине-русалке с огненными волосами, что парит сейчас со мной над облаками. Смотрит на меня своими волшебными очами. Ворожит, колдует руками, гладит, ласкает, целует мои ладони…

Нара…

Перебираю пальцами её распущенные волосы, искрящиеся под голубоватым светом Луны, которая словно прожектор светит на нас так ярко, что мне виден каждый изгиб, каждая впадинка на теле Линары. Глажу её брови, губы, горло, груди… А вокруг нас нереальная красота. Фантастическая. Неземная. Из какого-то другого мира. Потому, что на Земле такого чёрного неба не бывает. Таких ярких звёзд не бывает. Таких совершенных женщин, что сейчас лежит передо мной, не бывает. Это и правда сон.

Медленно развязываю пояс и распахиваю полы её халата. Хочу избавиться от него, хочу сам стать для неё покрывалом, отдать ей своё тепло, свою энергию, взамен беря её любовь и нежность.

Мой жадный взгляд гуляет по обнажённому телу Линары — по высоким грудям, тонкой талии, стройным бёдрам. Глаза останавливаются на развилке ног. А ведь насчёт «язычка пламени» я был прав. Склоняюсь над ним и, с благоговением, целую. Линара вздрагивает подо мной, но не отстраняется.