— Какая-какая, обыкновенная.

Сон мой, как корова языком слизала. Вот, чёрт! Вздыхая, скидываю с себя одеяло, сажусь, тянусь за штанами.

— Ты куда?

— Мне пора.

Марина подскакивает следом, прижимается сзади грудями к моей голой спине, дышит в ухо, а меня это только бесит ещё больше.

— Ты разве не останешься?

— Нет.

— Останься! Мы могли бы завтра сходить куда-нибудь вместе.

Женщины, мать их…

— Марин, пока я свои проблемы здесь не решу, никаких «вместе куда-нибудь» не будет, ясно?

Теперь вздыхает Марина. Отлипает от меня, отворачивается к стенке. Обиделась. Но, блядь, кто ей виноват? Знает ведь меня, как облупленного, нет, лезет на рожон!

Иду по освещённой фонарями дорожке, ёжусь от ночной прохлады и матерюсь про себя. Да что происходит, в самом деле? Мне всегда казалось, Марина понимает моё настроение без слов. Что с ней случилось? Радар треснул? Бесит!

Сворачиваю к коттеджу. Уже первый час ночи. Дом погружён в темноту. Лишь низкие светильники на накопительных батарейках указывают путь к двери. Захожу, стараясь не шуметь, и прямиком к холодильнику.

— Чего вернулся? — слышу за спиной. — Я тебя только утром ждал.

Оборачиваюсь, прихватив банку ледяного пива. Зотов, в потёмках, развалился на кровати. На голой груди включённый планшетник освещает его лицо синим, делая похожим на Аватара в очках, рядом раскрытый ноутбук, с какой-то бегущей по монитору строкой. Тут же смартфон на беззвучном, но с постоянно мигающим экраном, сигналящим о поступивших сообщениях. Зотов работает. Это у других НачБезы с пистолетами по крышам бегают или в кабинете штаны протирают, а у меня безопасностью вот такой вот кибер-хрен управляет: где присел, там и трон.

Банка с приятным пшиком открывается. Делаю долгожданный глоток.

— Смысл у Марины оставаться? Я свой план на сегодня выполнил.

— Это как, сточил до корня, что ли?

— Хохмач, — фыркаю беззлобно. — Игорь на посту?

— Да. Женя спит. Всё тихо.

Поскольку наш номер одноместный, и у нас всего одна, хоть и большая, кровать, мы перебиваемся, как можем. Женя быстро вышел из положения — сразу забил себе гамак во дворе, повесив над ним москитную тряпку и обложив со всех сторон подушками и всевозможными пуфиками. Этот спартанец в кавычках, на самом деле обожает комфорт.

А кровать пришлось делить на троих: ночью мы с Зотовым спим вдвоём, каждый раз устраивая баттл, кто скабрёзнее пошутит на эту тему, а днём на ней отсыпается Игорь, у которого работа обычно в ночную смену.

— Есть что по Мансурову?

— Вагон и маленькая тележка. Этот Мансуров, оказывается, в своих кругах небезызвестная фигура. Хотя и мелкая.

Усаживаюсь в кресло, готовясь слушать. Закидываю одну ногу на пуф.

— Рассказывай.

— Мансуров Рамиль Валидович, 27 лет. Кличка «Стих».

— Поэзию, что ли, любит?

— Это сокращённо от Стихийного Бедствия. Его так ещё в детстве прозвали, совершенно неуправляемый тип. Школу бросил, работал в автомастерской у отца, но больше на мотоцикле со своей бандой гонял. Смазливый, чем с успехом пользовался. Несколько приводов, в том числе и за распространение.

С сёстрами Загитовыми познакомился в каком-то клубе. С тех пор тёрся вокруг них всё время. Их часто видели втроём или в общей компании, но он считался дружком именно Линары, и всячески подчёркивал это.

Кое-кто из знакомых, правда, полагал, что Линара лишь прикрытие, а на самом деле, роман был между Нисар и Сти́хом. В основном оттого, что Линара на фоне сестры выглядела серой мышкой. А кто посмотрит на мышь, если рядом королева? Других аргументов у сомневающихся, в общем-то, не было.

Когда девочки уже оканчивали школу, случилась эта история с наркотиками. Мансуров быстро свалил в неизвестном направлении, а Линару привлекли. Ну, это ты знаешь.

Снова он выплыл уже в Москве. Его притянул к себе Салахов, по чьей-то рекомендации. Салахов поставил Сти́ха курировать свои клубы по теме снабжения экстази и тому подобным, и, всё бы ничего, да вот Мансуров проштрафился: толи в кассу влез, толи партию товара просрал, не знаю, но факт, что сейчас ему край, как деньги нужны, поскольку Салахов поставил его на счетчик.

— Есть доказательства его связи с Линарой?

— Никаких данных, что они хоть раз контактировали после Новороссийска, нет.

— А с Нисар?

— А вот здесь интересно. Когда твоя жена отдыхала в Эмиратах три с лишним года назад, она сделала одну любопытную фотографию. Вот она, посмотри.

Зотов подсовывает мне планшет. Смотрю. Нисар на яхте крупным планом, вся в белом, с бокалом чего-то желтого в руках. Улыбается во все тридцать два, на солнышко щуриться. Здесь она еще полненькая после Аськи, женственная. Это уже после отретушировала себя, хоть на подиум выставляй. Такая же вешалка, как и все остальные стала, от тысяч подобных не отличишь.

— Обрати внимание на чью-то руку справа — случайно, видимо, в кадр влезла. Но тату хорошо просматривается.

— И что?

— Такая же татуха выбита на пальце у Мансурова. Он её с четырнадцати лет носит.

Вглядываюсь в изображение замысловатой петли на чьём-то безымянном пальце. Если не ошибаюсь, это знак Льва в Зодиаке.

— Значит, старые знакомые вновь встретились, хм…

— Примечательно, что примерно в это же время Мансуров перебирается в Москву.

— Примечательно и другое: после той поездки у Нисар случился первый срыв.

Мы с Зотовым молчим какое-то время. Я мысленно возвращаюсь назад, когда пропасть между мной и женой начала неумолимо расти.

Сказать, что мы любили друг друга? Хах! Я ведь сразу знал, что Нисар не создана для любви — для постели да, в постели она была тигрицей, но любить… Если она кого и любила, то только себя. Я и родить-то её заставил чуть ли не насильно.

Что касается меня… Каюсь, такой расклад и меня устраивал. Брак договорной, взаимовыгодный, никто в нём и не искал никакой любви. Дочь Шамиля получала пропуск в высший свет в столице, я — красавицу жену и новый бизнес, с выходом на турецкий рынок через тестя. Вполне себе удачная сделка.

Всё изменилось, когда родилась Аська.

Когда я впервые взял на руки этот крошечный орущий комок, я словно сам родился заново. Мне самому захотелось вот также открыть рот и заорать во всё горло. От страха. От растерянности. От внезапной щемящей боли в груди. От ощущения незнакомых чувств, что неожиданно накрыли меня с головой, и я буквально захлебнулся в них. Нежность. Благодарность за то, что Она есть у меня. Потребность защитить, охранить, мир перевернуть, чтобы только Ей было хорошо. Вот так вот вдруг, вот так внезапно, я понял, что я отец. Я понял, что значит любить.

С Нисар же всё было с точностью до наоборот…

— Так, что у нас на выходе: Нисар ворует у меня документы, отдаёт Мансурову. Тот продаёт их Калугину. Калугин получает компромат на меня, Мансуров деньги. Что получает Нисар?

— Она получает то, чего добивалась всё это время.

— Верно.

Допиваю пиво, сминаю банку и швыряю её в тёмный угол, где предположительно, стоит ведро. Промахиваюсь, конечно.

Ну, что ж, картина, кажется, проясняется. Это понимает и Зотов.

— Когда назначен суд по опекунству?

— На второе декабря.

— Видимо, по их плану, Калугин к тому времени должен поднять шум о твоей неблагожелательности. И это в лучшем случае. А то и обвинение тебе предъявят, и дело откроют. Тогда суд придётся отложить, иначе он вынесет вердикт не в твою пользу. Наверняка адвокаты Нисар уже готовят встречный иск.

— Наверняка, — неохотно соглашаюсь я. — Только вот вряд ли судья вверит ребёнка матери-наркоманке, на которой пробу ставить негде.

— Ты прав. Поэтому со дня на день можно ожидать выхода на сцену еще одного действующего лица.

— Кого?

— Вот здесь могут быть сюрпризы, так что, давай повременим пока с именами, — уклончиво отвечает Аркадий, снимая очки и протирая глаза. — Схема, в общем-то, понятна, временные рамки тоже определены. Остаётся выяснить, где Нисар и Мансуров с документами? Почему они до сих пор не объявились?