— Какая-какая, обыкновенная.
Сон мой, как корова языком слизала. Вот, чёрт! Вздыхая, скидываю с себя одеяло, сажусь, тянусь за штанами.
— Ты куда?
— Мне пора.
Марина подскакивает следом, прижимается сзади грудями к моей голой спине, дышит в ухо, а меня это только бесит ещё больше.
— Ты разве не останешься?
— Нет.
— Останься! Мы могли бы завтра сходить куда-нибудь вместе.
Женщины, мать их…
— Марин, пока я свои проблемы здесь не решу, никаких «вместе куда-нибудь» не будет, ясно?
Теперь вздыхает Марина. Отлипает от меня, отворачивается к стенке. Обиделась. Но, блядь, кто ей виноват? Знает ведь меня, как облупленного, нет, лезет на рожон!
Иду по освещённой фонарями дорожке, ёжусь от ночной прохлады и матерюсь про себя. Да что происходит, в самом деле? Мне всегда казалось, Марина понимает моё настроение без слов. Что с ней случилось? Радар треснул? Бесит!
Сворачиваю к коттеджу. Уже первый час ночи. Дом погружён в темноту. Лишь низкие светильники на накопительных батарейках указывают путь к двери. Захожу, стараясь не шуметь, и прямиком к холодильнику.
— Чего вернулся? — слышу за спиной. — Я тебя только утром ждал.
Оборачиваюсь, прихватив банку ледяного пива. Зотов, в потёмках, развалился на кровати. На голой груди включённый планшетник освещает его лицо синим, делая похожим на Аватара в очках, рядом раскрытый ноутбук, с какой-то бегущей по монитору строкой. Тут же смартфон на беззвучном, но с постоянно мигающим экраном, сигналящим о поступивших сообщениях. Зотов работает. Это у других НачБезы с пистолетами по крышам бегают или в кабинете штаны протирают, а у меня безопасностью вот такой вот кибер-хрен управляет: где присел, там и трон.
Банка с приятным пшиком открывается. Делаю долгожданный глоток.
— Смысл у Марины оставаться? Я свой план на сегодня выполнил.
— Это как, сточил до корня, что ли?
— Хохмач, — фыркаю беззлобно. — Игорь на посту?
— Да. Женя спит. Всё тихо.
Поскольку наш номер одноместный, и у нас всего одна, хоть и большая, кровать, мы перебиваемся, как можем. Женя быстро вышел из положения — сразу забил себе гамак во дворе, повесив над ним москитную тряпку и обложив со всех сторон подушками и всевозможными пуфиками. Этот спартанец в кавычках, на самом деле обожает комфорт.
А кровать пришлось делить на троих: ночью мы с Зотовым спим вдвоём, каждый раз устраивая баттл, кто скабрёзнее пошутит на эту тему, а днём на ней отсыпается Игорь, у которого работа обычно в ночную смену.
— Есть что по Мансурову?
— Вагон и маленькая тележка. Этот Мансуров, оказывается, в своих кругах небезызвестная фигура. Хотя и мелкая.
Усаживаюсь в кресло, готовясь слушать. Закидываю одну ногу на пуф.
— Рассказывай.
— Мансуров Рамиль Валидович, 27 лет. Кличка «Стих».
— Поэзию, что ли, любит?
— Это сокращённо от Стихийного Бедствия. Его так ещё в детстве прозвали, совершенно неуправляемый тип. Школу бросил, работал в автомастерской у отца, но больше на мотоцикле со своей бандой гонял. Смазливый, чем с успехом пользовался. Несколько приводов, в том числе и за распространение.
С сёстрами Загитовыми познакомился в каком-то клубе. С тех пор тёрся вокруг них всё время. Их часто видели втроём или в общей компании, но он считался дружком именно Линары, и всячески подчёркивал это.
Кое-кто из знакомых, правда, полагал, что Линара лишь прикрытие, а на самом деле, роман был между Нисар и Сти́хом. В основном оттого, что Линара на фоне сестры выглядела серой мышкой. А кто посмотрит на мышь, если рядом королева? Других аргументов у сомневающихся, в общем-то, не было.
Когда девочки уже оканчивали школу, случилась эта история с наркотиками. Мансуров быстро свалил в неизвестном направлении, а Линару привлекли. Ну, это ты знаешь.
Снова он выплыл уже в Москве. Его притянул к себе Салахов, по чьей-то рекомендации. Салахов поставил Сти́ха курировать свои клубы по теме снабжения экстази и тому подобным, и, всё бы ничего, да вот Мансуров проштрафился: толи в кассу влез, толи партию товара просрал, не знаю, но факт, что сейчас ему край, как деньги нужны, поскольку Салахов поставил его на счетчик.
— Есть доказательства его связи с Линарой?
— Никаких данных, что они хоть раз контактировали после Новороссийска, нет.
— А с Нисар?
— А вот здесь интересно. Когда твоя жена отдыхала в Эмиратах три с лишним года назад, она сделала одну любопытную фотографию. Вот она, посмотри.
Зотов подсовывает мне планшет. Смотрю. Нисар на яхте крупным планом, вся в белом, с бокалом чего-то желтого в руках. Улыбается во все тридцать два, на солнышко щуриться. Здесь она еще полненькая после Аськи, женственная. Это уже после отретушировала себя, хоть на подиум выставляй. Такая же вешалка, как и все остальные стала, от тысяч подобных не отличишь.
— Обрати внимание на чью-то руку справа — случайно, видимо, в кадр влезла. Но тату хорошо просматривается.
— И что?
— Такая же татуха выбита на пальце у Мансурова. Он её с четырнадцати лет носит.
Вглядываюсь в изображение замысловатой петли на чьём-то безымянном пальце. Если не ошибаюсь, это знак Льва в Зодиаке.
— Значит, старые знакомые вновь встретились, хм…
— Примечательно, что примерно в это же время Мансуров перебирается в Москву.
— Примечательно и другое: после той поездки у Нисар случился первый срыв.
Мы с Зотовым молчим какое-то время. Я мысленно возвращаюсь назад, когда пропасть между мной и женой начала неумолимо расти.
Сказать, что мы любили друг друга? Хах! Я ведь сразу знал, что Нисар не создана для любви — для постели да, в постели она была тигрицей, но любить… Если она кого и любила, то только себя. Я и родить-то её заставил чуть ли не насильно.
Что касается меня… Каюсь, такой расклад и меня устраивал. Брак договорной, взаимовыгодный, никто в нём и не искал никакой любви. Дочь Шамиля получала пропуск в высший свет в столице, я — красавицу жену и новый бизнес, с выходом на турецкий рынок через тестя. Вполне себе удачная сделка.
Всё изменилось, когда родилась Аська.
Когда я впервые взял на руки этот крошечный орущий комок, я словно сам родился заново. Мне самому захотелось вот также открыть рот и заорать во всё горло. От страха. От растерянности. От внезапной щемящей боли в груди. От ощущения незнакомых чувств, что неожиданно накрыли меня с головой, и я буквально захлебнулся в них. Нежность. Благодарность за то, что Она есть у меня. Потребность защитить, охранить, мир перевернуть, чтобы только Ей было хорошо. Вот так вот вдруг, вот так внезапно, я понял, что я отец. Я понял, что значит любить.
С Нисар же всё было с точностью до наоборот…
— Так, что у нас на выходе: Нисар ворует у меня документы, отдаёт Мансурову. Тот продаёт их Калугину. Калугин получает компромат на меня, Мансуров деньги. Что получает Нисар?
— Она получает то, чего добивалась всё это время.
— Верно.
Допиваю пиво, сминаю банку и швыряю её в тёмный угол, где предположительно, стоит ведро. Промахиваюсь, конечно.
Ну, что ж, картина, кажется, проясняется. Это понимает и Зотов.
— Когда назначен суд по опекунству?
— На второе декабря.
— Видимо, по их плану, Калугин к тому времени должен поднять шум о твоей неблагожелательности. И это в лучшем случае. А то и обвинение тебе предъявят, и дело откроют. Тогда суд придётся отложить, иначе он вынесет вердикт не в твою пользу. Наверняка адвокаты Нисар уже готовят встречный иск.
— Наверняка, — неохотно соглашаюсь я. — Только вот вряд ли судья вверит ребёнка матери-наркоманке, на которой пробу ставить негде.
— Ты прав. Поэтому со дня на день можно ожидать выхода на сцену еще одного действующего лица.
— Кого?
— Вот здесь могут быть сюрпризы, так что, давай повременим пока с именами, — уклончиво отвечает Аркадий, снимая очки и протирая глаза. — Схема, в общем-то, понятна, временные рамки тоже определены. Остаётся выяснить, где Нисар и Мансуров с документами? Почему они до сих пор не объявились?