— И что было дальше?

— Они спустились в бассейн и открыли клапаны. Вода ушла, и теперь можно было не опасаться взрыва. Когда они выбрались на поверхность, их встречали как героев. Они спасли многие тысячи жизней, отдавая свои.

— Они умерли?

— Да. Они были обречены и знали об этом. У каждого, кто идет в бой, всегда есть шанс выжить. У них не было ни единого, но они не отступили, не испугались, выполнили свою миссию, зная, что заплатят за это жизнью. Я запомнил имена этих героев. Их звали Алексей Ананенко, Валерий Беспалов и Борис Баранов. Для меня они стали легендой, хотя при жизни были простыми инженерами. Даже не знаю, смог бы я поступить так же, как они. Наверное, нет.

— И это хорошо. — Домино прижалась ко мне. — Сегодня мне было страшно, но это был страх потерять тебя. И не печалься об Элике. Виари не так держатся за жизнь как вы. Для нас честь важнее.

— В нашем мире все совсем не так. У нас все меньше тех, кто способен на самопожертвование. Наш мир пропитан эгоизмом. Хотя… Наверное, я ошибаюсь.

— Я знаю, она спасала тебя.

— Теперь неважно, кто кого спасал. Мы победили, хоть и страшной ценой.

— Да, страшной. — Домино посмотрела на меня. — У нас были равные шансы погибнуть. Скажи, моя смерть опечалила бы тебя?

— Что ты такое говоришь!

— Прости, я дура, — она прижалась щекой к моему плечу. — Не думай обо мне плохо.

— Не буду. Я люблю тебя.

— У нее не было детей. Она никого не оставила после себя. Но в ее вещах была кукла. Мы положили ее рядом с ней.

— Кукла? — Я вспомнил, что подарил Элике куклу, найденную мной в Баз-Харуме. Все это время она возила ее с собой. И теперь… Мне стоило огромного труда взять себя в руки и не разрыдаться.

— Почему ты молчишь, Эвальд?

— Потому что не могу говорить.

— Домаш пьяный, — сказала Домино. — И все время плачет. И ты поплачь, может, станет легче.

— Нет, не буду. Элика была храброй. Она не заслужила, чтобы мы голосили на ее похоронах, как бабки-плакальщицы.

— Это война, Эвальд. Она уже началась. И жертв будет еще много. Очень много.

Когда заходящее солнце коснулось линии горизонта, вся команда собралась на миделе «Афалины», окружив плотик с телом Элики. Церемонию прощания начал старейший из нас, капитан Руэль Орфин. Он говорил на байле, но я остановил Домино, которая начала было переводить слова капитана для нас. И без перевода я все понимал. Не разумом — сердцем.

Наверное, я был недостаточно внимателен к тебе, думал я, мысленно обращаясь к Элике, а ведь ты столько для меня сделала. Ты помогала мне, наставляла меня, так много сделала для того, чтобы я стал настоящим воином. Успела ли ты сделать все? Конечно, нет. Вот сейчас я смотрю на твое лицо, такое спокойное и такое прекрасное и понимаю, что ты ушла слишком рано. Ты оставила нас в тревожное время, когда твое присутствие рядом с нами было всем нам так необходимо. Может быть, ты решила, что Домино займет твое место, но… Все равно больно и горько. Ты не можешь знать моих мыслей, того, что я чувствую — ты больше не с нами, и нет моста через пропасть, разделяющую мир живых и мир мертвых. Прости меня, Элика. Прости всех нас.

Домаш стоял поодаль от нас с Домино, рядом с Ганелем. Бедняга-роздолец выглядел ужасно. Он будто постарел, сник, одряхлел. В его покрасневших воспаленных глазах были такое отчаяние и такая тоска, что сердце сжималось. И еще, мне показалось, что байор избегает смотреть на нас. Ему мучительно смотреть в такой момент на чужое счастье? Или он винит в смерти Элики мою Домино?

Орфин закончил свою прощальную речь, и команда хором повторила его последнюю фразу. Домино шепнула мне, что это принятая у виари формула прощания с усопшими: «Пусть тело твое станет морем, а душа соединится с предками!» Моряки взялись за канаты, и плотик с телом Элики стал медленно подниматься над палубой. Домаш закрыл лицо руками.

Я подошел к нему, коснулся пальцами плеча.

— Надо быть сильным, брат мой, — шепнул я. — Элика не простила бы тебе этой слабости.

— Я знаю, — выдохнул он. — Такая юная, такая прекрасная. Ээээх!

— Она всегда была расположена к тебе, байор Якун.

— Нет, — Домаш посмотрел на меня так, что мне стало не по себе. — Она тебя любила, фламеньер. Не меня.

— Мы запомним ее и будем помнить всегда.

— Упокой Матерь ее в лоне своем! — сказал байор и снова заплакал.

Плотик между тем поднялся уже примерно на метр над палубой. Пришло время прощаться. Первой к телу подошла Домино. Она обняла Элику, что-то прошептала ей на ухо и вложила в безжизненные пальцы магички веточку кардалы — ту самую, что преподнес ей я на Мьюре. После Домино приблизился Орфин и положил на глаза Элики две красивые перламутровые раковины.

— Иди, простись с ней, — сказал я Домашу.

Роздолец кивнул, подошел к Элике — и встал на колени, положив свою огромную ладонь на тоненькое запястье эльфийки. А потом заревел, и слезы текли по его красному лицу рекой. Я видел, что Джарем плачет, и Ганель спрятал лицо в ладонях. Да и у меня все клокотало в груди, и пелена заволакивала глаза. И тут я заметил, что Домино не плачет. Ее лицо было скорбным и спокойным, а глаза оставались сухими.

— Спасибо тебе, Элика, — шепнул я эльфийке и коснулся ее лба губами. — Спасибо тебе за все. Прости меня, и пусть твоя душа найдет мир и покой.

Заскрипели шлюпбалки, плотик начал медленно опускаться на воду. Мы смотрели, как волны подхватили его, закачали, словно колыбель с уснувшим младенцем, понесли прочь от корабля. И следили за тем, как Элика удаляется от нас навсегда, пока солнце не зашло за горизонт, и крошечное белое пятнышко на погребальном плотике не исчезло в волнах. И почему-то на душе мне внезапно стало светло и спокойно. А потом я понял, что на миделе остались только Домино и я сам. Все остальные ушли с палубы.

— Становится холодно, — сказал я Домино. — Пойдем в каюту.

— Да, — она прижалась ко мне всем телом. — Конечно, пойдем. Но сначала поцелуй меня.

— Я люблю тебя, ангел мой, — сказал я, когда мы остановились, чтобы перевести дыхание. — Я всегда буду рядом с тобой. Ты мне веришь?

— Верю, — шепнула Домино, обхватив меня и прижавшись ко мне всем телом. — Верю каждому твоему слову. Элика нас с тобой бросила, бессовестная. Хоть ты меня не оставляй, ладно?

— «Какая бесконечная ночь!

Ты спишь, родная, и это хорошо. Я не хочу тебя будить. Говорю сам с собой и воображаю, что ты меня слушаешь. Может, так оно и есть. Мне нужно выговориться. Слишком многое накопилось, в душе уже не удержать.

Я думаю о тебе. О нас. О том, что произошло с нами и должно произойти.

Еще год назад я даже не мог представить себе все это. Я был обычным парнем и жил обычной жизнью моего современника. Семья, учеба, работа, развлечения. Совершенно заурядная, скучная жизнь. Нет, тогда мне казалось, что все нормально. Все так живут в моем мире. Он слишком пресен, наш мир, сильные эмоции в нем скорее исключение. Что нас радует? Новая покупка, новое знакомство, новые впечатления. Да и то не всегда. Все стандартно, все пустая рисовка. Вспомни, что ты сказала мне при нашей первой встрече? Что тебе одиноко. И это самое правильное ощущение от нашей действительности. Наш мир — это мир одиночества. И самое страшное в том, как люди пытаются это одиночество заполнить. Я вспоминаю их глаза — они несчастны. Они покупают бесчисленное количество дорогих и ненужных вещей, чтобы заполнить душевную пустоту. Они не понимают простейших вещей. Того, что простой куриный суп или вареники с вишней, приготовленные руками любящего человека, куда вкусней всех этих ке-д-омар, нусет де шеврей, франсезиньо, чурраско, фуа-гра, хамонов и тирамису из модных ресторанов. Что вечерняя прогулка с любимой не сравнится с отдыхом на Мальдивах со случайной партнершей, который уйдет от тебя не задумываясь к другому, если этот другой предложит ей седьмой «Айфон», а ты — только шестой. Погоня за красивой обеспеченной жизнью мало-помалу превращается в продажность. Многие просто разучились любить. Или не понимают, что это значит. Когда любовь — это все, что тебе нужно. Все, что делает тебя счастливым. Наивно полагают, что материальное благополучие заменит им душевное тепло, заботу и близость мыслей. Одиноки люди в нашем мире. Каждый сам по себе. Наверное, поэтому многие так мечтают о любви, о семье. Но далеко не всем выпадает счастье, которое выпало мне.