— Не волнуйся, Рель, никуда не опоздаешь. Старый Хайян откроет Ворота, только когда придет время выгонять коров на пастбище, а до этого мы еще столько всего успеем сделать.

Я в ответ согласно кивала, занятая поглощением вчерашних ватрушек, которые запивала простоквашей.

На кухню вошел отец Тайи, принеся с собой запахи раскаленного металла, мужского пота и тяжелого, но любимого труда.

— Твоя лошадка готова, парень. — Большая, мозолистая рука сграбастала приглянувшуюся мне зажаристую ватрушку. — Верно тебе послужит, попомни мое слово. Тут Дейна просила дорогу тебе к соседнему тракту рассказать.

— Угу. — Набитый рот мешал мне выражать мысли членораздельно.

Кузнец присел на табуретку, и жена тут же поднесла ему большую глиняную кружку простокваши.

— Почитай прямо за Восточными Воротами дорога разбегается на две. — Рассказ начался лишь после того, как блюдо с выпечкой и кружка опустели. — Выбирай правую, а как покажется лесок — сворачивай. У трех приметных елок начнется тропинка, спустишься по ней к речке да поедешь так, чтобы солнце в глаза светило. У сожженного в грозу дерева будет брод. Переправишься, а там уже Тренонский тракт видать. С помощью Единого после полудня будешь уже на Заячьем Перекрестье.

Просветив меня подобным образом и не став слушать слов благодарности, он покинул кухню так же неожиданно, как и вошел.

Сумка, поданная мне реной Дейной, оттянула руку до земли. Я с интересом заглянула внутрь: огромный каравай, фляжка с элем, бурдюк с колодезной водой, полюбившиеся мне ватрушки и кусок вареного мяса.

— Мясо обязательно съешь сегодня. Завтра уже душком потянет, — наказала мне женщина. — Не рачительствуй!

— Не буду, — с готовностью пообещала я.

— На талию бинтов не жалей, а то она у тебя слишком тонкая. Сразу видно разницу. И ходи чуть пошире, расставив ноги, вразвалочку, — продолжала наставлять меня она, когда мы уже подходили к моей лошади.

— В торбе овес с ячменем. Не забывай кормить животное, на подножном корму оно долго не протянет. Не успела я как следует все подготовить: поедешь, открой крышку, чтобы корм на солнышке дошел. Но не пересуши!

— Хорошо.

Кобылка, привычная к ходу в повозке, а теперь обряженная в упряжь, нервно переступала с ноги на ногу. Мягкими губами животное взяло с руки припасенную мной заранее половинку яблока и благодарно фыркнуло. Я уверенно подхватила повод и перекинула через ее спину перед седлом связанные между собой сумки.

— Что ты делаешь, Рель? — В укоряющем голосе неразрывно смешались обида и слезы. — Разве ты не обещала… обещал остаться на три дня?

Если у меня и имелась тайная надежда уехать без слез и долгих провожаний, то ей не суждено было сбыться. Босая простоволосая Тайя стояла на крыльце. Темные глаза излучали откровенный упрек.

— Обещала. — Я покаянно опустила голову. — Но человек предполагает, а Единый располагает, посылая нам предупреждающие сны. Вещуны нельзя оставлять без внимания, они имеют одну нехорошую особенность — сбываться.

Я легко взбежала на крыльцо и обняла Тайю так же крепко и успокаивающе, как прежде меня обнимала ее мать. Подруга порывисто обхватила меня руками, словно пытаясь удержать.

— Пора привыкать к спокойной жизни. — Мой шепот был слышен лишь нам двоим. — И отвыкнуть от сумасшедших волнений, тревог за завтрашний день. Я — последнее о них напоминание. Пора, Тайя.

Ее руки безвольно упали. Я забралась на лошадь и поехала, не оглядываясь. В затуманенных слезами глазах улица сливалась в сплошную размытую цветную полосу. Восточные Ворота охранял незнакомый гражданин, вследствие чего мне не пришлось прощаться со стариком Хайяном, боясь, что непрошеная влага, прорвав плотины сдержанности, побежит горячими потоками и размоет весь мой тщательно созданный имидж.

Выбрав из двух дорог правую, я пустила лошадь легкой рысцой. Теплый ветерок, нежно лаская волосы, осушал соленые слезы, собравшиеся в уголках глаз, и изгонял из непутевой головы хмурые мысли. Любуясь погожим деньком и вдыхая сумасшедше сладкие запахи последних цветов лета, ехать на резвой лошадке было сущим удовольствием.

Кстати о последней: я решила осчастливить ее именем и недолго думая назвала Морковкой. И вовсе не за пристрастие к данному овощу, хотя, наверное, и это имело место. Лошадка очень походила на мою пятнадцатилетнюю соседку Оксану, обладательницу такой же густой каштановой челки и больших карих глаз с загнутыми ресницами.

— Морковка, выходи! — вызывая даму сердца, каждый вечер под нашими окнами надрывался Оксанкин ухажер, так называемый перец.

Это вовсе не что-то обидное, просто слово «морковка» в переводе с молодежного сленга означает «классная девчонка». Прозвище прилипло к Оксанке намертво. Впрочем, она даже им гордилась.

Мы с новонареченной Морковкой строго придерживались объяснений рена Тийана: свернули в ближайший лесок. Но приметные елки не спешили обнаруживаться. Нет, разнообразных хвойных деревьев было в достатке, на мой пристрастный взгляд, очень приметных — лес оказался ельником. Выбрать из такого разнообразия мне не удавалось.

Пришлось положиться на авось и свернуть у первой попавшейся троицы елок.

Удача меня подвела — близился вечер, а блеска воды и жужжания речного комарья не обнаруживалось.

Пора констатировать неутешительный факт: я заблудилась. Да так, что не могла вспомнить, как выехать обратно на дорогу. Солнце скатывалось за островерхие ели, живот, недовольный моей забывчивостью о его наполнении, громко урчал, лошадка устало двигала ногами. Пора устраиваться на ночлег, спасибо недолгому путешествию за знание, как это делать. На первой пригодной для лагеря поляне я спешилась и привязала Морковку за повод к дереву. Сваленные в кучу сумки обозначили место предполагаемого ночлега. Усталые пальцы с трудом расстегивали застежки подпруги. Не сдерживаемое ремнями седло свалилось на землю рядом с кобылкой. Я отволокла его за луку в сторонку и взялась за скребок.

— Цени, какая тебе попалась заботливая хозяйка!

Морковка не оценила моих героических усилий по ее обиходу и презрительно отвернулась к торбе с кормом, намекая на положенный утомленному животному ужин. Я вняла напоминанию, после чего решила, что пришло время позаботиться о собственном пропитании и отдыхе.

Хвороста для костра оказалось в избытке, и скоро он уже уютно потрескивал в импровизированном очаге. Над огнем коптился котелок, а рядом с кострищем сушились надетые на воткнутые в землю палки сапоги и развешанные на них же портянки. При сборе топлива я умудрилась провалиться в овраг, на дне которого притаился лесной ручей. Промокшие ноги меня нисколько не огорчили — ведь если завтра пойти вслед за бегущей водой, то можно без труда обнаружить потерянную речку.

Вода в котелке закипела, и брошенные туда листья земляники и душицы, которыми меня заботливо снабдила рена Дейна, распространяли божественный запах. Прекрасно благоухал и огромный бутерброд с толстенным куском мяса, который почти мгновенно оказался у меня в животе, куда следом отправился его брат-близнец.

«Так недолго лишиться совершенной фигуры!» С таким-то расходом калорий?!

Я, закутавшись в плащ, прихлебывала из кружки горячий отвар. Расслабленному телу было тепло и спокойно, спина чувствовала за собой крепкий ствол дерева. Загадочные ночные звуки нисколько не мешали. Браслет безмолвствовал, прозрачно намекая на отсутствие в округе нечисти. На мгновение показалось, что я нахожусь в моем мире, у Наташки на даче. Они с Серегой ушли «полюбоваться закатом» и вот-вот вернутся. Наталья выйдет на поляну и скажет:

— Так, скотина: отдаешь пожитки добровольно — и твоя жалкая жизнь останется при тебе!

Разумеется, Наталья никогда бы так не сказала. Разве что требуя с потерявшего (или, что вероятнее, пропившего) последнюю совесть экспедитора авансовые отчеты в предпоследний перед сдачей бухгалтерского баланса день.