— Со всей семьей. Кстати, Трилист, не желаете ли вы отправить жену с дочерьми куда-нибудь погостить? Например, в мой замок. Вы ведь знаете, у меня есть земли на юго-востоке. Возле Большого Разлома, в предгорьях — кстати говоря, неподалеку от владения Жеранта Коско.

— Вы тоже собираетесь уезжать? — спросил капитан.

— Откровенно говоря, да. Я скажу по секрету. Хотя вы ведь знакомы с Архивариусом, возможно, он уже сообщил вам... Владыка отказал всем аркмастерам в их притязаниях на Мир. Это означает, что сейчас между ними начнутся столкновения. Если честно, я удивлен, что до сих пор в городе было тихо. Хотя эти пожары... Полагаете, Астакус только от вас услышал, что пепеляне собираются у Наледи? Нам сообщили о них еще ранним утром. Собственно, именно узнав про это, Астакус и перенес отъезд на сегодня. Вмешиваться в дела чаров напрямую Приорат не хочет, да и не может. Поэтому-то Астакус и против того, чтобы вы выдвинули обвинения Некросу Чермору. Но разобраться с пепелянами в ваших силах. Астакус ждал, что вы направите стражников остановить их, вы же отказались.

Геб пожал плечами.

— Пепеляне каким-то образом замешаны в дела аркмастеров. Скорее всего, один из чаров договорился с ними и теперь станет использовать против другого. Очень хорошо, я не собираюсь вмешиваться.

Велитако кивнул.

— Я так и думал. В схватке погибнет много пепелян. Возможно, после нее аркмастеры покинут город. Увидимся, Трилист. И вывезите из Форы мою дочь с внучками.

Сказав это, Велитако Роэл степенно удалился по лестнице. Когда он исчез в коридоре, Геб наклонился прижавшись лбом к перилам. Его мысли метались между тем, что сообщил Роэл, и непонятным поведением Лары. И ее словами. Что она хотела сказать, что там еще случилось?

Вверху вновь раскрылась дверь, раздались шаги. Не желая вновь сталкиваться с Астакусом, капитан Геб заспешил вниз.

Но на нижней ступеньке вдруг встал столбом и выругался, хлопнув себя ладонью по лбу.

Когда в последний раз он был здесь, на этой кровати спала Риджи Ана.

Некрос запер дверь в свою спальню и присел у железного ларя. Он уже снял защитные заклинания и успел изучить содержимое. Шаман хорошо потрудился. Пусть мертвой ртути в ларе оказалось и немного, но главное — шаман сумел добыть ее. Аркмастер не знал, каким образом Джудекса сделал магистериум, какие ингредиенты использовал, — сейчас Чермору это и не требовалось. Главное, что в его распоряжении оказалось некоторое количество вещества третьего порядка. Чар был уверен, что позже сумеет разобраться и научится самостоятельно производить его.

На дне ларя было множество глубоких гнезд, во всех стояли хрустальные реторты. На них ушла большая часть средств, выделенных Чермором шаману: внутреннюю поверхность реторт усеивала впаянная в хрусталь алмазная пыль, единственное, что могло противостоять мертвой ртути. Каким образом шаман сумел соединить алмаз и хрусталь, Некрос тоже не знал. Темно-Красный — и впрямь великий алхимик, жаль, что, в конце концов, его пришлось отдать стражникам.

Некрос вытащил одну реторту из гнезда, сел на пол, поджав под себя ноги, и положил сосуд перед собой. Над кроватью до сих пор мерцал свет, оставленный Риджи Ана. Сияние стелилось по подушкам и простыням, таяло в воздухе. А в стенах и потолке, в дереве, из которого состояла мебель, — везде появилась структура, неразличимая для глаз простого смертного. Теперь аркмастер мог разглядеть тончайшие волокна разных цветов, более темные и более светлые, которые, сплетаясь, образовывали предметы. Чермор подозревал, что не только твердое вещество, но все вокруг, сама ткань бытия состоит из этих волокон, из тончайших нитей смерти и жизни, казавшихся одновременно и хаотично перепутанными, и имеющими продуманное расположение, как волосы в прическе знатной дамы. Пока что Некрос не мог различить все нити, но сила его росла и зрение становилось острее.

Возле реторты зелено-коричневых волокон было больше, они медленно выползали из-под затычки в длинном изогнутом горлышке, изгибаясь, будто живые, текли к полу и впитывались в него. Некрос, закатав рукав, посмотрел на свое запястье — в нем тоже шевелились волокна. А лич? Чермор встал, открыл дверь и выглянул. Зоб подпирал стену в коридоре; все его тело окутывали зелено-коричневые волокна, доспех и оружие целиком состояли из них, только под шлемом мерцало облачко тусклого света. Впрочем, по краям оно уже сделалось темным: душа чара почти умерла.

Аркмастер запер дверь, вновь уселся, поджав ноги, и достал рукоять, взятую у мастера Бонзо.

Вся она состояла из переплетения темных волокон, такого плотного, что казалась монолитной, выплавленной из цельного бруска небытия. Некрос внимательно оглядел крестовину в виде двух согнутых в локтях крошечных рук, навершие — голову с широко раскрытыми глазами и провалом рта. Аркмастер взял обломок меча в правую руку, левой снял с шеи парангон и вытянул перед собой сжатые кулаки.

Он надолго замер, сосредоточившись на предметах в своих руках. Чар не следовал сложным правилам проведения ритуала, не подметал комнату можжевеловой метлой, не посыпал кровавиком пол вокруг, не зажигал черные свечи — пусть всем этим занимаются дикие шаманы, а он, аркмастер мертвого цеха, адепт чистой магии, не нуждается в подобных ухищрениях.

Парангон и рукоять меча стали теперь не теплыми и не холодными, не тяжелыми и не легкими — они вышли за границы этого мира, потеряли вещественность, но взамен приобрели новые, недоступные обычной материи свойства. Некрос не шевелился, сидел, сжав кулаки и вытянув руки. Возле левой что-то шевельнулось, будто призрачные пальцы легко провели по запястью, проникли сквозь плоть и добрались до того, что было зажато в кулаке. Теперь шевельнулась сама жемчужина, вернее, тот комок нематериальной субстанции, в который она превратилась. Нити поползли от нее сквозь руку, медленно извиваясь под кожей, распространяясь все дальше, к локтю, через предплечье и плечо — к груди.

Смертные волокна прошли через легкие, и сердце остановилось, когда они слились в темно-зеленый клубок вокруг него. Потом стукнуло вновь — раз, второй, теперь удары его стали иными, ровными и сдержанными, словно неживыми.

А нити уже добрались до правого плеча, прошли по руке. Их стало больше, они сливались — сквозь тело заструился поток длинных тонких червей.

Рукоять меча мелко задрожала. На полу возникли следы невидимых лапок, под потолком сгустился чад, такой же, как и тот, что аркмастер видел над селением н в доме, где шаман создал лича. Но теперь Некрос различал его структуру, понимал, что на самом деле чад состоит из переплетения смертных волокон.

Во все стороны поползли клубы прозрачного пара. Мгла плеснулась вверху, зазвучал низкий, одновременно и слышный, и неслышный гул. Невозможно было понять, издает ли его сидящий человек, или он сам собой возникает в воздухе. Нити, текущие из парангона по дуге, через руки, плечи и грудь, вливались в рукоять меча. Она дрожала, гул усилился, полотнище чада ходило волнами под потолком. Нитей стало еще больше, теперь сквозь тело Некроса бил поток силы.

Гул смолк. Прозвучал тихий вскрик, принадлежащий человеку, на шею которого множество лет назад Гэри Чермор опустил лезвие своего меча. Его сменил другой голос, молящий о пощаде, затем женский вопль, детский плач, проклятие воина, стон старика — голоса всех тех, кого за свою жизнь убил великий воевода.

Некрос не слышал звуков, не видел мглы под потолком; он смотрел на то, как из верхней плоскости крестовины быстро выплескиваются и исчезают языки темно-зеленого огня. Каждый язык был криком ужаса, предсмертным восклицанием, мольбой — и каждый был разинутым ртом, выпученными глазами, Искаженным лицом. Их становилось больше, теперь они уже не исчезали, но росли, один за другим, в форме прямого узкого лезвия, которое тянулось от крестовины все дальше и дальше. Руки и торс Чермора стали трубой, пропускающей через себя тугой поток смертных нитей, они вливались в лезвие, наполняя его твердостью стали.