— Ты говорила, Домино может стать глайстиг.

— Может. Поэтому ты рядом с ней. Ты в ответе за нее.

От слов Элики меня пробрал лютый озноб. Скажи она, что я болен проказой, я бы испугался меньше.

— Я хочу знать, почему это может произойти, — произнес я, пытаясь побороть дрожь во всем теле.

— Я же сказала тебе — маг всегда ходит над бездной. И горе ему, если он сорвется, и некому будет протянуть ему руку в последний миг. Вспомни, что сказала тебе мать Эзиле.

— Это все, что ты мне хотела сказать?

— Нет, — Элика подошла ко мне, коснулась пальцами моего плеча. — У моего народа принято еще с времен Сухопутной Эпохи считать своим побратимом всякого, кто пролил свою кровь за землю виари или на палубу их корабля. Помни об этом, Эвальд, может пригодиться.

— Что-то в твоих словах сквозит безнадега. Элика. Будто мы никогда больше не увидимся.

— Я бы хотела стать для тебя чем-то большим, чем просто спутница, — Элика подняла руку, провела тыльной стороной ладони по моей щеке. — Ты мне понравился, Эвальд. Но я уже говорила тебе об этом. И понимаю, что твое сердце занято. И я не хочу ломиться в него силой или хитростью.

— Я…я даже не знаю, что и сказать.

— Ничего не говори. Я благодарна тебе — ты изменил мое мнение о салардах. И ваша с Домино любовь дает мне надежду. Большего мне не нужно.

На четвертое утро после совета корабли виари начали покидать бухту Мьюра. И в наш шатер пришел посланник от Мераля Варина.

— Дуайен ждет тебя, арас-нуани, — сказал он и добавил, обращаясь ко мне. — И тебя тоже, фламеньер. А вы, — обратился посланник к Элике, Домашу, Ганелю и Джераму, — останетесь здесь.

Следуя за посланником, мы прошли на берег — здесь было ветренно, холодно, пустынно, беспокойные воды бухты казались под пасмурным небом серее свинца. Нас ждала лодка с корабля капитана Руэля Орфина. Я помог Домино сесть в лодку, и мы поплыли к кораблям, стоявшим у самого выхода из бухты.

Большая часть кораблей уже покинула залив, оставалось лишь несколько ледоров и суда сопровождения.

Я уже не в первый раз видел корабли виари, дважды путешествовал на их борту, но так и нашел им аналогов в нашем, земном кораблестроении. Наверное, если брать их размеры, надводные очертания и парусное вооружение, виарийские корабли ближе всего к португальской каравелле-редонде или галеону. У каждого дома была своя раскраска бортов кораблей — например, бело-зеленая у клана Лайтор, или черная у Ларадас, плюс вымпелы и фонарики на мачтах и геральдические знаки на бортах. Поскольку я с детства обожаю парусные корабли, то, конечно же, такое величественное зрелище, как десятки парусников в одной бухте, не могло не произвести на меня самое сильное впечатление. И почему-то подумалось, что негодяй Дуззар кое-в-чем был прав — власть в Империи принадлежит людям, мягко сказать, недальновидным. Хотели бы, давно заполучили союз с виари, прекрасными моряками, кораблестроителями и магами. Плюс большой быстроходный флот, ведомый прирожденными моряками, равных которым нет. И если мне не удастся образумить императора…

— О чем ты думаешь? — Домино провела пальцами по моей щеке.

— О кораблях. Как красиво!

— Ты напряжен, я чувствую.

— Пустяки, любовь моя. Все замечательно.

— Хочу сказать тебе — думай, что отвечаешь Варину, — зашептала Домино. — Он ужасно не любит, когда ему возражают.

— Как ты думаешь, о чем он хочет говорить с нами?

— Не знаю.

— А я знаю, — я поцеловал ее в губы. — О том, как я тебя люблю.

— Я же серьезно, Эвальд!

— И я серьезно.

«Морской демон», флагман дома Лайтор, стоял последним в ряду кораблей у выхода из бухты. Он был крупнее прочих судов виари — наверное, метров шестьдесят в длину, и борта его возвышались метров на семь над водой. Лодка подошла к судну, и с палубы нам кинули веревочную лестницу.

— Помочь тебе подняться? — спросил я Домино, но тут понял, какую глупость сказал — дочь Морского Народа не нуждалась в моей помощи. Для нее подняться по такой вот раскачиваемой ветром лесенке было так же легко, как для меня использовать лифт.

— Заботливый мой! — шепнула Домино. Я заметил, что Руэль Орфин удыбнулся.

Моряки на палубы встретили нас любопытными взглядами. Мы прошли на корму: здесь посланник пригласил нас войти внутрь надстройки, и мы оказались в кают-компании. Варин был не один — рядом с ним за столом сидели еще двое старейшин из тех, что были на Совете. Еще один виари стоял у дальней стены, скрестив руки на груди. На столешнице перед Варином лежал какой-то округлый предмет, накрытый расшитой тканью.

— Шевалье, — поприветствовал меня глава дома Лайтор.

— Милорд, — я кивнул. — Вы звали, мы пришли.

— Присядьте на лавку. И ты садись, дочка, — добавил Варин, обращаясь к Домино.

Он не сразу начал разговор — довольно долго молчал, будто собирался с мыслями. Я терпеливо ждал. Подумал, что беседа пойдет об очень важных вещах, и не ошибся.

— Странно это, — внезапно сказал дуайен.

— Что странно? — не понял я.

— Никогда прежде мир не знал брака, подобного вашему. Ни в одной хронике о таком не говорится.

— Значит, мы первые, — я взял руку Домино и пожал ее пальчики. Она улыбнулась. — И это честь для меня.

— И ответственность великая, — проскрипел один из старейшин.

— Именно так, милорд, — ответил я, глянув старику прямо в глаза. — Величайшая.

— Решение Совета многое изменило, — заговорил Варин. — Даже для меня оно стало неожиданным. Поэтому нам необходимо поговорить, шевалье Эвальд. И твоя жена должна присутствовать при нашей беседе, ибо все сказанное касается и ее тоже.

— Я слушаю вас, милорд.

— Не думаю, что мне стоит рассказывать о прошлом виари. О том, как мы стали народом без земли. Наверняка тебе об этом многое известно. Теперь важнее будущее, и оно представляется мне тревожным и неопределенным.

— Будущее всегда лишено определенности, — ответил я. — Но разве это повод для тревоги?

— У моего народа есть поговорка: «Буря дня грядущего всегда опаснее уже пережитого шторма». Принятое Советом решение привело в бешенство посланника Суль. Вскоре о нем узнают магистры, если уже не узнали.

— Отвечу тебе, милорд, поговоркой моего народа: «Делай, что должно, и будь, что будет». Или ты сожалеешь, что Совет не прислушался к тебе?

— Ты юн, салард, и не научился владеть своими чувствами и своим языком. — Дуайен спесиво сжал губы. — Я верю, что ты любишь Брианни, и на Совете все услышали голос твоей любви. Но вправе ли мы были рисковать жизнями всех виари, чтобы спасти одну жизнь?

— Сожалеешь о том, что вы не отдали коршунам цыпленка? — Я начал злиться. — Если ты хотел посетовать на это, не стоило приглашать меня сюда.

— Эвальд! — Домино положила мне ладонь на руку.

— Да, ты молод, — продолжал Варин, будто не слышав моих слов, — и еще, у тебя нет своих детей. Ты не знаешь, что такое ответственность за свой дом, за своих близких. Однажды ты поймешь нас, стариков. Надеюсь, что поймешь.

— Я люблю Домино и отвечаю за нее. И все, что я говорил, повторю и сейчас. Совет принял единственное верное и честное решение. А что до Договора Двадцати Статей — пусть сулийцы подотрут им зад. По правде сказать, они делают это постоянно, только вы им почему-то верите.

— Разрыв Договора означает войну с Суль.

— А разве она уже не идет? Я прибыл из страны, которая не воюет с Суль, но это не значит, что мы живем в мире. И терванийцы могли бы сказать тебе то же самое, милорд. Я видел, что агенты Суль сотворили в Баз-Харуме, Лашеве, и совсем недавно столкнулся с их происками уже в Железной Земле. Я не верю в мир с сулийцами — они не будут его соблюдать. И знаешь почему, милорд? Между Жизнью и Смертью не может быть мира. Магистры Суль — это Смерть. Тот, кто служит Суль, будет служить Смерти.

— А ты что можешь нам предложить, шевалье? — ответил за Варина один из старейшин, тот самый, что говорил об ответственности.