– Бу-у, – сказал Гунь Ситцен и, доковыляв до середины помещения, рухнул на пол. – Пу-у…

Две феминоособи заглянули в комнату, неодобрительно посмотрели на Дебору с Белом и захлопнули дверь. – Пи-и… – прохрипел Ситцен, – …и-ить…

Деби вскочила, взяла со стола кувшин и наклонила горлышко к раскрытой пасти.

Раздались горловые звуки «умнн… умнн… умнн…». Струйка воды стекла по коричневой губе и шее на пол.

– Так плохо, Гунь? – сочувственно спросил Бел.

Вода закончилась, носорог, тяжко вздохнув, перевернулся на бок и вперил в стену тоскливый взгляд. Он уже не дрожал и не трясся, а очень мелко и болезненно вибрировал. Присев, Деби положила ладонь на бугристый лоб.

– Совсем горячий! – ахнула она. Прозвучал глухой, умирающий голос:

– Ух… и… хреново… мне… братцы…

Деби подбежала к двери и заколотила в нее.

– Откройте! – крикнула она – Откройте, ему ж совсем плохо! Ему нужно… Нужно какое-нибудь лекарство! Послушайте, эй!

– Бесполезно. – Белаван склонился над распростертым телом. – Они же видели, в каком он состоянии. Если бы захотели, то уже как-нибудь помогли бы.

Деби отошла от двери, осторожно потрогала медленно вздымающийся носорожий бок и пробормотала:

– Но это ужасно. Неужели ничем нельзя помочь?

– Гунь! – окликнул Бел. – Мы можем что-нибудь сделать?

– Не… паря, – донеслось до них после паузы. – Щас… самый протрус пошел… самая ломка… Еще раз… позже… будет приступ… Потом отпустит. – Носорог тяжело, со всхлипом, вздохнул и добавил: – Токмо… морозит шибко…

Де Фей стянул с себя куртку и, ощутив теперь, что в комнате действительно довольно прохладно, накрыл ею Ситцена.

– Не могу смотреть, как кто-то мучается. – Дебора залезла с ногами на кушетку и, обхватив себя за колени, уткнулась в них лицом.

Белаван уселся рядом.

– А! – зашептал вдруг носорог. – Гля, гля, ползет, зеленый! Это… ух, черт с рогом… с одним! Второй ползет…. Чё, и вам не спится? Косяк на троих… забацаем? А? Не, у меня нет… щас, схожу… – Массивное тело попыталось подняться, не смогло и вновь боком рухнуло на палас.

– Ему сейчас плохо, – тихо сказал Бел Деборе, с ужасом наблюдавшей за хамелеоном. – Но это пройдет. Во всяком случае, он не должен умереть от этого…

– Не щекотись, тля зеленая! – хрюкнул вдруг Ситцен.

Дебора вздохнула.

Спустя какое-то время за зарешеченным окном начал разгораться серый свет. Он озарил здания, кусты и деревья, гипсовые фонтанчики, столбы с рупорами и основание Стопы Санчи, расположенной, как выяснилось, прямо перед окном.

Носорог на полу перестал наконец вести сумбурный диалог с кем-то видимым лишь ему, сипло вздохнул, перевернулся на другой бок и заснул. Дебора тоже спала. Внимание Бела привлекли очертания Стопы, показавшиеся ему неожиданно знакомыми.

– Мне кажется… – Де Фей подошел к окну и уперся лбом в стекло, стараясь разглядеть Стопу до самого верха. – А, конечно же!

Деби проснулась и встала рядом с ним, рассматривая металлическую конструкцию с наростом-горбом. На покатой поверхности серебрился утренний иней.

– Ты знаешь, что это? – спросил Бел.

– Конечно.

Он с удивлением глянул на нее:

– Знаешь?

– Ну да. Это Стопа Санчи.

– Нет-нет, что это в действительности такое?

– В действительности? Я не понимаю.

– Конечно, у вас ведь пока такого нет. В моем мире подобные штуки появились не очень давно и пока еще выглядят… ну, примитивнее, что ли.

– Не понимаю, Бел.

– Это подводная лодка. Вытащенная на сушу и поставленная вертикально.

Деби окинула взглядом проржавевшую длинную сардельку с рядом круглых окошек. От люка в горбе-наросте к покрытой снегом земле вела шаткая деревянная лесенка, явно достроенная уже после установки Стопы.

– Подводная лодка, – медленно произнесла она. – Что это значит? Затонувший корабль? Лодка, которая потерпела крушение и лежит на дне? Но Стопа не похожа на лодку, Бел. Она железная, а лодки ведь делают из дерева, правильно? Именно поэтому они и плавают.

– Нет-нет, лодка, специально предназначенная для плавания под… то есть в воде. «В», а не «на», понимаешь? Она герметичная, внутри воздух, и там должны находиться люди. Да, должны. Только здесь ее зачем-то поставили вертикально. Может быть, это одна из тех вещей, которые доставил сюда Левенгук? Может быть, Посвященная не знала, что еще с ней делать, ну и установила здесь?

– Смотри! Там кто-то идет.

Круглый люк открылся, и на шаткую лестницу вступили две зевающие феминоособи в камуфляже и с арбалетами. За ними появилась знакомая фигура, а следом – еще два конвоира.

– Это же Сави! Видишь?

Бел пригляделся к самоуверенной, несмотря на связанные руки, походке, к решительно задранному подбородку…

– В своем репертуаре. – Де Фей обернулся. – Гунь! Спишь?

Коричневая голова приподнялась над полом, острый рог качнулся.

– Чё? – хрипло спросил Ситцен.

– Эти пятнистые дамы… Кого они захватили?

– Меня и ту резвую бабенку, что хотела отхватить мне башку в «Трепалях». Опутали нас своими шнурками и подняли вверх.

– А Баган Скунс? Вессантра?

– Не знаю, паря. Кажись, те с Матхуном. – Носорог медленно поднялся на подкашивающихся ногах. – Эхма… снова пить хочу… – Его передние конечности задрожали и подогнулись, но он, нагнув голову и упираясь рогом в палас, вновь выпрямился. – Забирай свою обноску, паря.

– Полегчало? – Бел стащил со спины Ситцена куртку, отряхнул ее и надел.

– Малехо лучше. Ночь продержался – теперь бы день простоять.

– Кажется, они повернули к нам, – сообщила Деби. – А почему здесь снег?

– Наверное, тепло как-то аккумулируется внизу, в Кабуке. Хотя по идее, наоборот, солнце светит там гораздо меньшее время, чем здесь, наверху. Как в горном ущелье…

– Ключи, – пробормотал Ситцен, для пробы делая несколько мелких шагов и волоча копыта по паласу.

– Что?

– Разверни да подбрось, это ж каждый малолетка знает! Горячие источники, которые выходят на дне озер и Буты.

– Создают парниковый эффект?

– Уй, паря, тебя пивом не пои, дай поумничать. В башке у тебя парниковый дефект.

– Ему лучше, – констатировал Бел. Щелкнул замок, и дверь открылась, пропуская в комнату Савимур с феминоособями.

– Как Вессантра? – спросила Деби у воительницы. Ответа она не услышала, так как одна из жриц Шангаллы, пребывавшая, судя по всему, в дурном настроении после неудачно проведенной ночи, грозно рявкнула на Бела:

– Ты – наружу, живо!

Бел глянул на растерявшуюся Дебору, улыбнулся ей и вышел. Дверь за его спиной тут же захлопнулась.

Вскоре он, ежась от холода, уже шагал по узкой лестнице с прогибающимися ступенями, а холодный ветер задувал под его форменную куртку. Перед тем как нырнуть в люк, Бел оглянулся, окидывая взглядом видимый с этого места участок наднебесного мира.

В прозрачном морозном воздухе ясно были видны дорожки и покрытые грязно-белым снегом газоны, далекий, плоский, как блин, берег и свинцовая поверхность океана за ним. От края Стены тянулись волокна Млечной Сети, вдали, под охряной башней Разрядника, медленно плыли облака.

Бел повернул голову и обнаружил, что над океаном, из-за которого уже показался узкий, холодно-оранжевый краешек солнца, тоже висит несколько одиноких тучек, расположившихся значительно выше облаков Цилиндра.

Слово «небеса» само по себе имеет множественное число, которое нельзя увеличить. Во всяком случае, язык, на котором думал и изъяснялся Бел де Фей, не был приспособлен для этого. Но получалось так, что у этого деформированного пространства имелась пара небес – общие, накрывающие его серым куполом, и маленькие, плоские, конденсирующиеся прямо над Кабукой между вершиной Круглой Стены.

Его подтолкнули. Белаван, пригнувшись, нырнул в люк, преодолел металлический колодец и замер на пороге небольшой каюты. Ее озарял все тот же холодный утренний свет – теперь он лился сквозь иллюминатор. Здесь было одновременно и теплее и холоднее: тепло распространялось от стоявшего в углу электрического обогревателя, а холод – от сидевшего на белом пластиковом стуле Антона Левенгука.