Она быстро обернулась: в дверях стоял ребенок, разглядывая ее с немигающей откровенностью. Красивый мальчик, лет семи-восьми, светловолосый, но с неожиданно темными глазами под черными бровями.

Глаза были ее собственные, она сразу их узнала. Это был ее внук – Сантэн почувствовала это и задрожала от потрясения. Они смотрели друг на друга.

Потом она собралась с силами и медленно подошла к нему. Протянула руку и улыбнулась.

– Здравствуй, – сказала она. – Как тебя зовут?

– Я Лотар Деларей, – с важным видом ответил он. – Мне скоро восемь.

«Лотар!» – подумала она. Это имя вызвало воспоминания и учащенное сердцебиение. Тем не менее она продолжала улыбаться.

– Какой большой хороший мальчик… – начала она и хотела коснуться его щеки, когда в дверях за ним появилась женщина.

– Что ты здесь делаешь, Лоти? – сердито спросила она. – Ты не закончил ужинать. Немедленно возвращайся за стол, слышишь?

Ребенок выбежал из комнаты, и женщина улыбнулась Сантэн.

– Простите. Он очень любопытен, – извинилась она. – Мой муж примет вас, мефрау. Пожалуйста, идите за мной.

Все еще потрясенная краткой встречей с внуком, Сантэн не была готова к дополнительному потрясению от встречи лицом к лицу с сыном. Он стоял за столом, заваленным документами, и глядел на нее своим обескураживающим желтым взглядом.

– Не могу сказать вам «добро пожаловать в наш дом», миссис Малкомс. – Он говорил по-английски. – Вы кровный враг моей семьи и мой.

– Это неправда.

Сантэн задыхалась, отчаянно стараясь взять себя в руки.

Он презрительно отмахнулся от ее слов.

– Вы ограбили и обманули моего отца, вы искалечили его, и из-за вас он половину жизни провел в тюрьме. Если бы вы видели его сейчас, старого, сломленного, вы не пришли бы просить меня об одолжении.

– Вы уверены, что я пришла просить об одолжении? – спросила Сантэн, и он горько рассмеялся.

– А зачем же? Вы преследовали меня… с того самого дня, как я впервые увидел вас в зале, где судили моего отца. Я видел, что вы следите за мной, идете за мной, выслеживаете меня, как голодная львица. Я знаю, вы хотите уничтожить меня, как уничтожили моего отца.

– Нет! – Сантэн отчаянно покачала головой, но он безжалостно продолжал:

– И теперь вы посмели прийти ко мне и просить об одолжении. Я знаю, чего вы хотите.

Он открыл ящик стола и достал из него папку. Раскрыл ее и позволил документам из нее упасть на стол. Сантэн узнала среди них свое французское свидетельство о рождении и вырезки из старых газет.

– Прочесть их вам, или прочтете сами? Какое еще мне нужно доказательство, чтобы показать миру: вы шлюха, а ваш сын ублюдок? – спросил он, и Сантэн передернуло от этих слов.

– Вы очень постарались, – негромко сказала она.

– Да, – согласился он. – Очень. У меня все доказательства…

– Нет, – возразила она, – не все. Вы знаете об одном моем незаконном сыне, но есть еще один ублюдок. Я расскажу вам о своем втором незаконнорожденном сыне.

Впервые Манфред потерял уверенность и глядел на нее, словно лишившись дара речи. Потом покачал головой.

– Вы бесстыдны до крайности, – удивленно сказал он. – Хвастаете своими грехами перед всем миром.

– Не перед всем миром, – сказала она. – Только перед человеком, которого это больше всего касается. Только перед вами, Манфред Деларей.

– Не понимаю.

– Тогда я объясню, почему следила за вами… выслеживала, как голодная львица, по вашим словам. Львица выслеживала не добычу, она шла за своим детенышем. Видишь ли, Манфред, ты мой второй сын. Я родила тебя в пустыне, и Лотар унес тебя, прежде чем я увидела твое лицо. Ты мой сын, и Шаса твой сводный брат. Если он ублюдок, то ты тоже. Если ты этими сведениями уничтожишь его, то уничтожишь и себя.

– Я вам не верю! – Он отшатнулся от нее. – Ложь! Это все ложь! Моя мать была немкой из благородной семьи. У меня есть ее фотография. Вот она! Там, на стене!

Сантэн взглянула.

– Да, это жена Лотара, – согласилась она. – Она умерла почти за два года до твоего рождения.

– Это неправда! Не может быть…

– Спроси отца, Манфред, – тихо ответила она. – Поезжай в Виндхук. Там есть документ с датой смерти этой женщины.

Он понял, что это правда, рухнул на стул и закрыл лицо руками.

– Если вы моя мать, почему я вас так ненавижу?

Она подошла и остановилась над ним.

– Не так сильно, как я ненавидела себя за то, что отказалась от тебя и бросила.

Она наклонилась и поцеловала его в голову.

– Если бы только… – прошептала она. – Но сейчас уже слишком поздно. Ты правильно сказал: мы враги, и нас разделяет пропасть шириной в океан. Никто из нас не может ее преодолеть, но во мне нет ненависти к тебе, Манфред, сын мой. И никогда не было.

Она оставила его сидеть без сил за столом и медленно вышла из комнаты.

В середине следующего дня ей позвонил Эндрю Дугган.

– Мой информатор отозвал свои утверждения, Сантэн. Он говорит, что документы – все документы, связанные с этим случаем, – сожжены. Мне кажется, кто-то надавил на него, Сантэн, но не могу догадаться, кто именно.

25 мая 1948 года, накануне выборов, Манфред обратился к большой толпе, собравшейся в помещении Голландской реформистской церкви в Стелленбосе. Все собравшиеся были надежными сторонниками Националистической партии. В зал не допустили ни одного представителя оппозиции – об этом позаботился Рольф Стандер со своим боевым взводом.

Однако когда Манфред встал, собираясь говорить, ему помешали это сделать. Все поднялись, и овация целых пять минут не давала ему сказать ни слова. Но когда она кончилась, все в полной тишине внимательно слушали, как он рисует перед ними картину будущего.

– Под руководством Сматса нашу землю заселила раса темнокожих полукровок-ублюдков, и единственные оставшиеся белые – евреи, те самые евреи, которые сегодня в Палестине убивают на каждом шагу невинных английских солдат. Как вы знаете, Сматс поторопился признать новое государство Израиль. Этого следовало ожидать. Потому что ему платят его хозяева – евреи, владельцы золотых шахт.

Толпа закричала: «Scande! Скандал!», и Манфред внушительно помолчал, прежде чем продолжить.

– То, что я вам предлагаю, это план, нет, больше, чем план – это мечта, смелая и благородная мечта, осуществление которой обеспечит выживание чистой, неоскверненной крови нашего Volk’а. И в то же время эта мечта защитит и другие народы нашей земли: цветных жителей Кейпа, индусов, черные племена. Эта грандиозная концепция создана умными людьми, одержимо работающими на общее благо, такими людьми, как доктор Теофилус Донге, доктор Николас Дидерихс и доктор Хендрик Френш Фервурд – это все выдающиеся люди[207].

Толпа согласно ревела. Манфред сделал глоток воды и перебирал свои заметки, дожидаясь тишины.

– Эта идеализированная, тщательно разработанная и абсолютно непогрешимая концепция позволит разным расам жить в мире, достоинстве и процветании, сохраняя в то же время свою самобытность и культуру. По этой причине мы назвали свою политику апартеидом – «разделением». Вот наша мечта, которая приведет страну к величию и станет примером для всех людей доброй воли во всем мире. Вот что мы называем апартеидом. Вот, мой народ, великолепная мантия, которой мы предлагаем облечь нашу страну. Апартеид, дорогие друзья! Вот что я вам предлагаю – сияющее видение апартеида.

Ему долго не давали говорить, но когда наступила тишина, Манфред продолжил более резким и деловым тоном:

– Конечно, вначале необходимо будет лишить права голоса черных и цветных жителей, которые уже зарегистрированы в списках избирателей…

Когда час спустя он закончил, его вынесли из зала на руках.

Тара стояла рядом с Шасой, когда подсчитывали голоса и сообщили результат по округу Готтентотской Голландии.