Оппозиция горячо опровергала первое утверждение и удрученно признавала справедливость последнего.

Как уже отмечалось, особое значение приобрело то обстоятельство, что молодые бухаринцы, объединившиеся в интеллектуальную группу вокруг одного из руководителей партии, стали выдвигаться на ответственную партийную и государственную работу. Прежде всего их «монополией» стали партийные и государственные издания. Астров и Слепков в сентябре 1924 г. стали редакторами «Большевика» и вместе с Бухариным руководили этим авторитетным журналом ЦК до середины 1928 г. Представители школы довольно часто публиковались в «Большевике» и «Правде», в которой тоже наряду с Бухариным играли руководящую роль сначала неофициально, а потом официально; к началу 1928 г. Астров, Слепков, Марецкий, Цетлин и Зайцев стали редакторами «Правды» ^{870}. Таковы были цитадели бухаринской школы. Кроме того, написанные ими статьи и передовицы регулярно появлялись почти во всех основных органах печати, особенно в столице. Когда в мае 1925 г. была основана новая центральная газета «Комсомольская правда», Слепков стал ее первым главным редактором. Хотя оппозиция через несколько недель добилась его отстранения после того, как им и другими было опубликовано несколько политически опрометчивых статей, один бухаринец, а именно брат Марецкого, остался в редакционной коллегии газеты ^{871}. Политическая активность школы проявилась даже в Ленинграде. После изгнания зиновьевцев из «Ленинградской правды» в январе 1926 г. Астров, Петровский и Гольденберг в различное время были ее редакторами, представляя в ней Бухарина ^{872}.

Их деятельность не ограничивалась печатью. Помимо Коминтерна и рабселькоровского движения ^{873} — двух заповедных сфер деятельности Бухарина, — они оказывали заметное влияние на растущую сеть коммунистических университетов и учебных учреждений. Один молодой бухаринец стал ректором университета; другие составляли учебные программы, преподавали и писали учебники для учащихся; некоторые возглавляли партийные ячейки таких важных учреждений, как Московская промакадемия, Институт красной профессуры, Коммунистическая академия и Академия Коммунистического образования ^{874}. Они активно работали также в государственных экономических учреждениях, ответственных за планирование и промышленное развитие. Айхенвальд и Гольденберг, например, занимали важные посты в Госплане, причем последний был выдвинут на должность заместителя председателя Госплана РСФСР ^{875}. Только в центральном сталинском партаппарате их роль была менее существенной. Двое, Стецкий и Розит, заседали в дисциплинарном органе партии — Центральной контрольной комиссии (ЦКК). Помимо этого, Стецкий возглавлял отдел агитации и пропаганды Ленинградской партийной организации и в 1927 г. стал полноправным членом ЦК. Слепков был «ответственным инструктором» ЦК — так именовались могущественные идеологические Несторы, разъезжавшие по стране и контролировавшие деятельность низовых партийных организаций и местной прессы ^{876}.

К 1925 г. бухаринская школа во многих отношениях приобрела важное значение в советской политике. Однако деятельность этой школы приносила ее вдохновителю как политические выгоды, так и издержки. Например, праведная агрессивность его учеников часто раздражала партийных интеллектуалов более старшего возраста, и в некоторых кругах, по рассказам, выражение «красный профессор» звучало как бранное ^{877}. Гораздо большее политическое значение имело то обстоятельство, что они иногда развивали идеи Бухарина за пределы политического благоразумия (хотя он сам подал такой пример) и, таким образом, становились легкой мишенью для оппозиционеров, которые в подобных эксцессах усматривали доказательство ереси правящего большинства. Примером может служить полемика, разгоревшаяся после того, как Стецкий и Слепков стали теоретически развивать в официальной прессе бухаринский лозунг 1925 г. «Обогащайтесь!». Существовала еще одна проблема. Оппозиция спешила отнести каждого из раздражавших ее молодых публицистов к бухаринской школе; примером может служить известное дело Богушевского в 1925 г. Богушевский, до тех пор неизвестный журналист, опубликовал в «Большевике» статью, в которой утверждал, что кулак — это «жупел» ^{878}. в течение следующих двух лет левые ссылались на него, считая это доказательством «кулацкого уклона» дуумвирата. На самом деле Богушевский, очевидно, совершенно не был связан с Бухариным, а его статья не прошла цензуру вследствие ряда редакторских просчетов ^{879}.

Тем не менее эта школа, явившаяся для Бухарина политической опорой, сослужила ему в течение некоторого времени хорошую службу. Никто из других лидеров партии не имел своего собственного «агитпропа», который можно было сравнить с бухаринским по количеству и качеству. Эта когорта талантливых людей позволила Бухарину посадить своих людей как раз в тех учреждениях, где формировались политика и идеология и готовились будущие кадры; они с большой эффективностью популяризировали и отстаивали его политику. Бухарин и его ученики, которые встречали любые атаки со стороны оппозиции по-бухарински меткими ответами, в основном обеспечивали идеологическую победу большинства. Эта школа помогла Бухарину подняться до положения главы ортодоксального большевизма и утвердить «бухаринизм» в качестве официальной партийной идеологии [35].

Имея все эти реальные политические преимущества, Бухарин вступил в коалицию со Сталиным в 1925 г. Кроме того, он внес в нее кое-что менее ощутимое, но столь же важное: свой личный авторитет — вклад, понятный только в контексте «борьбы за наследие», которая последовала за смертью Ленина. В одном отношении этот термин неправилен. Ибо, хотя внутрипартийные битвы 1923–1929 гг. представляли продолжительные попытки реконструкции власти и авторитета, ранее принадлежавших Ленину, сама мысль, что может существовать преемник — «Ленин сегодня», — была недопустима. Ленинский авторитет в руководстве и вообще в партии был уникален. Прежде всего он объяснялся тем, что Ленин был создателем партии и ее душой; политические оценки Лениным многочисленных оппозиционеров часто оказывались правильными, а сильная сторона его личности состояла в том, что он убеждал и сплачивал своих конфликтовавших коллег. Его авторитет ни в коем случае не был связан с каким-либо официальным постом. По словам Сокольникова, «Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарем, и товарищ Ленин тем не менее имел у нас в партии решающее политическое слово». Этот авторитет был, как писал недавно один из авторов, чем-то вроде харизматического авторитета, неотделимого от Ленина как личности и не зависящего от конституционных и установленных процедур ^{880}.

Некоторые из его наследников интуитивно понимали это, выражая свои чувства по-разному. Ленин «был диктатором в лучшем смысле этого слова», сказал Бухарин в 1924 г. Пятью годами позже, характеризуя Ленина как единственного «вождя, организатора, полководца, суровый, железный авторитет» и противопоставляя его жестокой сталинской машине власти, Бухарин пояснял: