Отчужденность Бухарина от триумвирата, который ханжески прикрывался «ленинизмом» и званием «старых большевиков», особенно ярко проявилась на XII съезде партии в апреле 1923 г. С осени 1922 г. развернулась ожесточенная борьба между Сталиным и группой недовольных грузинских большевистских руководителей, которые протестовали против методов включения Грузинской республики в состав Советского Союза. Ленин поддерживал сталинский план до конца декабря 1922 г. Но когда он обнаружил, что уполномоченные генсека грубо травят несогласных, Ленин круто переменил свою позицию. В постскриптуме своего «Завещания», датированном 4 января 1923 г., Ленин заявляет, что Сталин «слишком груб» для того, чтобы быть облеченным властью, и говорит о необходимости смещения его с поста генсека. Он сообщает грузинским большевикам: «Всей душой слежу за вашим делом», — и готовит наброски заметок, разоблачающих этот «великодержавный шовинизм». Он посылает эти заметки Троцкому, прося его встать на защиту грузинских оппозиционеров. Троцкий неожиданно получает в руки оружие, которым он мог бы нанести ответный удар триумвирату и сокрушить позицию человека, которому они доверили организационную власть. Вместо этого Троцкий пошел на компромисс. В обмен на ни к чему не обязывающие выражения раскаяния он согласился присоединиться к Зиновьеву, Каменеву и Сталину в их… заговоре молчания на XII съезде ^{598} [30]. Лишь один член Политбюро — Бухарин — отказался хранить молчание и поднялся на съезде в защиту уже обреченных грузин, которые пали жертвой хорошо организованных обвинений в «местном шовинизме». Сочувствие Бухарина их делу и выступление на их стороне стали известны уже в октябре 1922 г. ^{599}. Теперь он, а не Троцкий выступал так, как того желал Ленин. Критикуя лично Сталина и Зиновьева и намекая на скрываемые ленинские заметки, Бухарин объявил официальную кампанию против «местных уклонистов» обманом. Почему, спрашивал он, Ленин стал «бить тревогу» только против русских шовинистов? Потому что «это есть самое опасное… Если бы товарищ Ленин был здесь, он бы задал такую баню русским шовинистам, что они бы помнили лет десять». Обращаясь к безучастному собранию, Бухарин изложил два основных соображения: во-первых, советские национальные районы были по существу крестьянскими, и притеснение из центра угрожало «смычке»; во-вторых, это была проблема международного значения и она могла быть решена справедливо, если Советский Союз получит поддержку колониальных народов ^{600}. Несколько дней спустя, когда закончился съезд, поставивший грузин к позорному столбу, он говорил:

В течение 20-х гг. у нерусских национальностей не было большего защитника, чем Бухарин, который увидел в них «мостки к угнетенным народам Востока…» ^{601}.

Независимая политическая позиция Бухарина была снова продемонстрирована в 1923 г. Осенью Троцкий запоздало поднял знамя борьбы за внутрипартийную демократию против Сталинского манипулирования партийным аппаратом. И здесь также, по-видимому, симпатии Бухарина оказались не на стороне триумвирата. Еще в 1920–1921 гг. он сделал «священным лозунгом» лозунг рабочей демократии, и, вероятно, оттого, что считался «либералом», был выдвинут руководством на роль примирителя по отношению к оппозиции на X съезде партии. Это он так непочтительно сострил в 1921 г.: «История человечества делится на три периода: матриархат, патриархат и секретариат» ^{602}. Не удивительно поэтому, что в 1923 г. Бухарин произнес на партийном собрании в Москве речь, содержащую далеко идущую критику разрастающейся бюрократизации партийной жизни. Он понимал, что в низших партийных органах существует недовольство, которое он приписывал практике назначения секретарей сверху. Бухарин поясняет: члены партийной организации собрались, их спрашивают: «„Кто против?“, и так как они более или менее боятся высказываться против, то соответственный индивидуум назначается секретарем бюро ячейки… у нас в большинстве случаев выборы в партийные организации превратились в выборы в кавычках… так как говорить против начальства нехорошо…» То же самое наблюдается при «так называемых обсуждениях в партийных организациях… Какой-нибудь товарищ из районного комитета спрашивает: „Кто против?“, никто не против… Резолюция единогласно принимается. Вот обычный тип отношений в наших партийных организациях» ^{603}.

На первый взгляд Бухарин казался наиболее подходящим союзником Троцкого. Независимо от их разногласий, они были самыми интеллектуальными и космополитическими лидерами в партии и находились в хороших личных отношениях, когда началась борьба ^{604}. В отличие от других большевиков с большим партийным стажем Бухарин не проявлял ревнивой зависти к быстрому восхождению Троцкого; он убеждал Ленина сотрудничать с ним в 1915 г., приветствовал его вступление в партию в 1917 г., а затем защищал его от хулителей. Более того, Бухарин, по-видимому, испытывал неприязнь к старшему триумвиру — Зиновьеву, чье честолюбие превосходило только его легендарное тщеславие. Вначале, однако, Бухарин отказался присоединиться к какой-либо фракции, пытаясь вместо этого примирить их. Он, очевидно, верил, что единство всех наследников Ленина возможно, и наивно думал, что личную неприязнь и честолюбие можно отставить в сторону ^{605}. Так, летом или в начале осени 1923 г., когда Зиновьев стал завидовать растущей власти Сталина, Бухарин «сыграл роль миротворца» на «пещерном заседании» большевиков, в пещере, на Кавказе, где они находились на отдыхе. Его план состоял в том, чтобы придать политический характер Секретариату, преобразовав его состав — введя в него трех высших лидеров: Троцкого, Сталина и одного из трех: Бухарина, Зиновьева или Каменева. Подобно другим «буферным» попыткам Бухарина и эта потерпела крах; но она вновь показала его преднамеренный нейтралитет в обостряющемся конфликте ^{606}.

Почему же тогда Бухарин присоединился к антитроцкистской кампании, когда в декабре произошло публичное столкновение? Очевидно, главному редактору «Правды» было трудно оставаться далее нейтральным; однако Бухарин пытался все же вести официальный печатный орган Центрального Комитета беспристрастно. Но на него было оказано давление со стороны членов триумвирата с целью заставить его выбирать публикации в их пользу ^{607}. Тем не менее, его решение поддержать триумвират нуждается в более сложном объяснении. Во-первых, собственные побуждения Троцкого и его честолюбие оставались под подозрением: его неожиданная защита демократических методов казалась подозрительной уже хотя бы потому, что ранее он был одним из самых авторитарных большевистских лидеров. Кроме того, Ленин неоднократно просил Троцкого стать одним из его первых заместителей в 1922 г., но Троцкий всякий раз отказывался. (Поведение Троцкого в грузинском деле тоже не могло произвести благоприятного впечатления на Бухарина при его преданности принципам и лояльности.) Для многих было очевидным пренебрежение надменного комиссара по военным делам к идее коллективного руководства и то, что он жаждал только наивысшего положения в партии — «все или ничего» ^{608}.