Но Бухарин не менее ясно понимал, что надстройка играет функциональную роль в существующих обществах и в производстве социальных изменений. Он хотел поднять перчатку, брошенную психологически ориентированными школами экономики и социологии, продемонстрировав, что марксизм считается и с нематериальными факторами.
Отвергая концепцию Робинзона Крузо, тогда популярную на Западе, он тем не менее признавал большое значение психологии, идеологии, нравственности и обычаев. Они обеспечивают цельность общества, они «координируют действия людей, удерживая их в известных рамках так, что общество не разваливается на свои составные части». И как раз потому, что они одновременно являются связующими силами, видоизменение господствующей психологии и идеологии («умственная революция») знаменует первую стадию крушения старого общественного строя. Короче говоря, Бухарин предлагает концепцию причинности: «…между различными рядами общественных явлений происходит непрестанный процесс взаимодействия. Причина и следствие меняются местами» {455}.
Бухаринская трактовка различных компонентов надстройки оказалась одним из его самых важных вкладов в теорию. Не говоря уже о возвышении роли надстройки по отношению к базису, положения, многими большевиками, естественно, принятого, его определения науки, философии, психологии и «аккумуляции» и «материализации» культуры считались очень удачными. По очевидным причинам были также хорошо приняты и стали популярными его трактовки классов, партии и вождей, так как это давало положительное теоретическое определение важной роли последних двух {456}. Благодаря «Теории исторического материализма» больше, чем какой-нибудь другой книге, Бухарин стал считаться крупнейшим партийным теоретиком и, возможно, самым выдающимся советским ученым, систематизировавшим марксизм в 20-х гг. {457}. Но самый оригинальный теоретический вклад Бухарина был, однако, в другом.
После 1890 г. самый грозный теоретический вызов марксизму был брошен складывавшимися тогда новейшими социологическими школами. В то время социология, в отличие от позднейшего своего эмпирического и узкого характера, стремилась к широким социальным теориям. Подобно марксизму, социология была теорией большого, часто исторического масштаба и сама рассматривала себя как науку. Главные представители этой новой науки — Дюркгейм, Парето, Кроче, Вебер, Михельс (если называть только немногих) — различным образом критически возражали марксизму; во всяком случае, каждый из них по-своему выступал против этого внушительного учения. Маркс поставил центральные вопросы науки об обществе, он развил значительные аналитические идеи. Выводы Маркса могли быть отвергнуты, как могли быть отвергнуты пережитки немецкой философии, пронизывавшие его теории, но игнорировать его было нельзя. Парето говорил: «Лучшая часть в работах Маркса — социологическая часть, и она очень часто находится в согласии с действительностью» {458}. Вклад Маркса в социологию был теперь признан, и в качестве социолога он приобрел в некоторых кругах гораздо большее влияние, чем как экономист и пророк {459}. Но нужно подчеркнуть тот толчок, который Маркс дал различным теоретикам. Так, Стюарт Хьюз писал: «…изучение марксизма… являлось как бы опытным полем для исследователя…» Труды Маркса стали «повивальной бабкой социологической мысли XX века» {460}.
Новейшая социология оказала глубокое влияние на Бухарина, который, в отличие от многих большевистских лидеров, был во всех отношениях интеллектуалом XX в. Это с очевидностью доказывают его эмигрантские работы, написанные до 1917 г., и во многом его последующие теоретические труды. Он понимал, что новейшие научные теории общества, представлявшие собой критику марксизма, угрожали привести к ревизии марксизма как социальной науки и, вероятно, к выхолащиванию его как Weltanschauung (мировоззрения). Но он также оценивал и их достижения. Вопреки позднейшей советской практике Бухарин не отбрасывал полностью социологическую мысль; вместо этого он пытался направить против нее ее же собственное оружие. Для него исторический материализм был социологией. В его книге, русское издание которой имело подзаголовок «Популярный учебник марксистской социологии» {461}, он подробно объяснил свое понимание этого определения:
Есть среди общественных наук две важные науки, которые рассматривают не отдельную область общественной жизни, а всю общественную жизнь во всей сложности… Такими науками являются история — с одной стороны, социология — с другой… История прослеживает и описывает, как протекал поток общественной жизни в такое-то время, в таком-то месте… Социология же ставит общие вопросы: что такое общество? От чего зависит его развитие или его гибель? В каком отношении друг к другу находятся различные ряды общественных явлений (хозяйство, право, наука и т. п.)? Чем объясняется их развитие? Каковы исторические формы общества?., и т. д. Социология есть наиболее общая (абстрактная) из общественных наук… История дает материал для социологических выводов и обобщений… Социология в свою очередь указывает… метод для истории.
[Таким образом, исторический материализм] — это не есть политическая экономия; это не есть история. Это есть общее учение об обществе и законах его развития, т. е. социология {462}.
Бухарин верил (или говорил, что верит) в то, что все «социальные науки имеют классовый характер» и что «пролетарская социология», следовательно, должна быть высшей уже в силу своего названия. Буржуазные мыслители ограничены своей классовой ориентацией. Хотя они и видели социальные взаимоотношения, но затушевывали общественные противоречия. Тем не менее Бухарин оценивает в целом школу «буржуазной социологии» как очень «интересную». «Теория исторического материализма» в большой степени являла собою дань влияния этой школы на Бухарина, и автор, борясь с критикой этой школы, стремился выразить в книге ортодоксальные марксистские догматы в терминах социологии {463}.
Конечно, он не был первым марксистом, пытавшимся развить социологическую часть марксизма. Определенное движение в этом направлении и в сторону от тяжеловесной метафизики Маркса уже наблюдалось в Европе в течение более чем двух десятилетий; ко времени выхода в свет «Теории исторического материализма» Бухарина уже существовало несколько школ марксистской социологии. Эта традиция была особенно сильно развита в Вене и была представлена в трудах Макса Адлера и Карла Реннера, в которых «Маркс был открыт как по преимуществу социолог, действительный основатель новейшей науки социологии» {464}. Кроме того, и русская революционная мысль XIX в. в ее народнических и марксистских проявлениях имела долгую и богатую историю социологической теории. Несмотря на то, что социология была связана с преобладавшими в обществе политическими течениями, к 1917 г. академическая социология была введена в программу крупнейших университетов царской России {465}.
Несмотря на такое свое значение, современная социология была не в чести у большевиков-ленинцев. Интересно, что ранняя работа Ленина «Развитие капитализма в России» обладала некоторой социологической ценностью, и он сам доказывал в 1894 г., что Маркс «впервые поставил социологию на научную основу…» {466}. Но развернувшаяся в 1908–1909 гг. жестокая философская битва с Богдановым, который, в глазах Ленина, ревизовал марксизм именно тем, что подмешал к нему буржуазные идеи, видимо, навсегда создала у Ленина предубеждение против всей западной социальной теории. С этого времени социология (отныне это слово он всегда употребляет в кавычках) встречала только его насмешки. Отклоняя в 1916 г. статью Бухарина о государстве, он подверг критике понятие «„социологической“ (???)» теории {467} а к 1920 г., как показывают его замечания к «Экономике переходного периода», еще более враждебно отнесся к социологической терминологии. Хотя в опубликованных работах Ленина нет отзывов о «Теории исторического материализма», можно предполагать, что его возражения вызывал уже сам подзаголовок книги.
