Основной кризис, однако, постиг сельское хозяйство, по словам Бухарина, во второй половине 1920 г. Первое время во всех его важнейших заявлениях отчетливо проступают главным образом два аспекта крестьянского вопроса: как установить стабильные экономические отношения между городом и деревней и как поднять резко упавшее сельскохозяйственное производство. Бухарин все еще не находит ответа. Хотя он и советует партийным организаторам перестать обращаться к крестьянам с лозунгом о мировой революции, а вместо этого взывать к их «здравому смыслу», сам он продолжает, как и все вожди, выступать против «свободной торговли» ^{424}. Но к январю 1921 г. он понимал ситуацию не хуже других и, вероятно, уже готов был согласиться почти с любым решением проблемы:

Но в этот критический момент внимание партийного руководства было сосредоточено на другом. Зимой 1920–1921 гг., находясь под угрозой полной катастрофы, ЦК резко разделился на фракции по вопросу о роли профсоюзов в период после окончания гражданской войны. В высшей степени запутанная дискуссия лишь краем задевала реальный кризис в стране и смогла только вскрыть смятение, нерешительность и распри, которые охватили партию накануне нэпа. Полная история этой дискуссии нас не интересует, заметим только, что ее корни лежали в широко распространенном недовольстве бюрократическим и авторитарным методом управления. Дискуссия включала в себя различные компоненты, в том числе беспокойство за будущую экономическую политику, стремление некоторых профсоюзных руководителей реализовать обещание партийной программы 1919 г., заключавшееся в том, что профсоюзы должны получить полномочия хозяйственного управления; и за фасадом дискуссий личное соперничество и взаимную неприязнь Зиновьева, Сталина и Троцкого ^{426}.

Открытую дискуссию развязал Троцкий, чей план милитаризации рабочей силы и превращения профсоюзов в послушные производственные ячейки государства пользовался поддержкой Ленина до конца 1920 г. Антипатия большевистских профсоюзных деятелей к милитаризации была заметна и раньше, но переросла в открытую оппозицию в ноябре, когда Троцкий, как всегда, недипломатично потребовал реорганизации непокорного профсоюзного руководства. Теперь Ленин отошел от Троцкого и занял более умеренную позицию, признавая роль профсоюзов как связующего звена между государством и массами («школа коммунизма») и допуская, что рабочим необходима профсоюзная защита от Советского государства. Тут ЦК раскололся так глубоко, что выявилось восемь различных платформ. Когда туман рассеялся, осталось три главных, противостоящих друг другу взгляда: Ленина и его сторонников, Троцкого и «рабочей оппозиции», которая в духе активного синдикализма выступила против партийного и государственного господства в профсоюзах и за независимый профсоюзный контроль над промышленностью ^{427}. Однако главной чертой этой жестокой дискуссии был глубокий раскол внутри Политбюро, особенно между Лениным и Троцким.

Двусмысленная позиция Бухарина в этом деле отражала его тревожную неуверенность накануне нэпа. Он повторял некоторые старые идеи, но также нащупывал новые. На этот раз он впервые выступил во внутрипартийных спорах бойцом-одиночкой, политически отмежевавшись от своих бывших московских союзников. Руководимые Осинским и Смирновым «демократические централисты», чья критика партийной бюрократии была тождественна критике «рабочей оппозиции», все еще прочно сидели в московской организации. В ноябре 1920 г. Бухарин пошел на полный разрыв, открыто воззвав к «свежим силам» вне Москвы «оздоровить» городскую организацию и создать «деловой» комитет, который мог бы проводить партийную линию «в теперешней трудной обстановке» ^{428}. Он выступал теперь как представитель высшего партийного руководства. В то же время он вовсе не был глух к требованиям внутрипартийной демократии, исходившим от левых, а также не был полностью согласен ни с Лениным, ни с Троцким в вопросе о профсоюзах. Поэтому он приобрел известность человека, стоящего за компромисс, или, как его характеризовали позже, когда он взялся за ту же роль в 1923 г. (и с такими же катастрофическими результатами), — «миротворца» ^{429}.

До конца 1920 г. Бухарин выступал за трудовые армии и «огосударствление» профсоюзов, подразумевая под этим термином, что государство и профсоюзные органы должны совместно руководить экономикой. Он признавал важную роль профсоюзов, но не признавал их независимости от государства. Это была официальная партийная позиция, и Бухарин, как и Ленин, одобрял первоначальные предложения Троцкого. Когда же разгорелся спор, Бухарин перестал говорить о милитаризации и занял позицию между Лениным и Троцким, совмещая в своих взглядах некоторые элементы программ того и другого. Он определял свою идею «огосударствления» как постепенный процесс, отличающийся от «перетряхивания» сверху, предложенного Троцким. И наконец, Бухарин принимал всерьез данное в сентябре 1919 г. обещание партии поддерживать демократические методы управления. Так, когда Ленин протестовал против вынесения дискуссии о профсоюзах в широкие партийные массы, Бухарин возражал: «Мы провозгласили новый священный лозунг — рабочей демократии, который заключается в том, что все вопросы обсуждаются не в узких коллегиях, не в маленьких собраниях, не в какой-нибудь своей корпорации, а выносить все вопросы на широкие собрания». Открытая дискуссия — это «шаг вперед» ^{430}.

Сначала Бухарин попытался примирить споры внутри ЦК и предложил компромиссную резолюцию. Когда это ему не удалось, он представил свои собственные тезисы по вопросу о профсоюзах, известные под названием «буферной платформы». Он пояснял: «Когда поезд имеет некоторый уклон к тому, чтобы потерпеть крушение, то буфера являются не такой уж плохой вещью». Программа Ленина (поддержанная Зиновьевым) и Троцкого, говорил он, совместимы и должны быть объединены. Возможно решение, идущее на пользу и производству и демократии; профессиональные союзы станут и частью «технического административного аппарата» и «школой коммунизма». В то же время его платформа выражала твердую поддержку «рабочей демократии» и провозглашала постепенное «сращивание» профсоюзов и государственных органов, при котором не ронялось бы профсоюзное достоинство:

Компромиссы обычно считаются неотъемлемой частью политики, но Бухарин предложил неподходящую программу в неподходящее время. Рассерженный Ленин тут же указал на него как на главного виновника. «До сих пор „главным“ в борьбе был Троцкий. Теперь Бухарин далеко „обогнал“ его… ибо договорился до ошибки во сто раз более крупной, чем все ошибки Троцкого, взятые вместе». Ленин обвинил Бухарина в «синдикализме», защите рабочей демократии в ущерб «революционной целесообразности» и в том, что Бухарин «впал в эклектизм». Последний грех особенно задел Ленина, который посвятил часть одной своей статьи тому, чтобы растолковать Бухарину смысл диалектики. После длинных рассуждений, включающих ссылки на Гегеля и Плеханова, он заключает, что Бухарин, взяв куски из различных платформ, заменил «эклектикой диалектику» ^{432}. Бухарин был, скорее всего, поражен, узнав, что компромисс «недиалектичен»; это уничижительное определение применялось обычно лишь в философских или вообще теоретических дискуссиях. Ленин, однако, говорил это серьезно. Три года спустя он отметил в своем «Завещании», что Бухарин «никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики» ^{433}. Можно предположить, что здесь содержался намек на профсоюзную дискуссию.