Ареной деятельности Бухарина, где он в 1917 г. выдвинулся в качестве представителя высшего партийного руководства и внес свой вклад в радикализацию партии, была Москва. Постоянно игнорируемый историей революции, которая ориентируется на Петроград, этот город принес партии некоторые из ее самых ранних и наиболее важных успехов. Первоначально, однако, в среде московских большевиков, как и в большинстве партийных организаций, произошел глубокий раскол между защитниками умеренности и сторонниками радикализма. Правые большевики обладали особым влиянием в степенной древней столице, находившейся в сердце крестьянской России, и это укрепляло их осторожные воззрения. «Здесь, в самом центре буржуазной Москвы, — размышлял один из них, — мы действительно кажемся себе пигмеями, задумавшими своротить гору» {208}. Правые силы концентрировались в городской партийной организации, Московском комитете, чье руководство включало многих защитников умеренности, в том числе Ногина и Рыкова {209}.
Однако на другом крыле партийцев-москвичей была сильная и влиятельная группа воинствующих молодых большевиков, обосновавшихся в Московском областном бюро. Ответственное за все партийные организации в тринадцати центральных провинциях вокруг Москвы, где жило 37 % населения страны, а к октябрю сосредоточилось 20 % общего количества членов партии, Бюро было оплотом левых большевиков {210}. По прибытии в Москву в начале мая Бухарин снова вошел в состав Московского городского комитета. В равной мере важно и то, что он вошел в состав узкого руководства Московского областного бюро [15], где он заново объединился со своими доэмигрантскими друзьями; Бюро стало исходным пунктом его деятельности и его влияния в 1917 и 1918 гг. {211}.
Деятельность большевиков в Москве в 1917 г. разворачивалась в борьбе за преобладающие позиции между склонявшимся к осторожности Московским комитетами радикальным, настроенным на восстание Бюро {212}. Два обстоятельства усиливали это соперничество. Во-первых, Бюро формально имело власть над Московским комитетом, который считался просто «одной из областных организаций» — ситуация обидная и оспариваемая более старым и почтенным городским комитетом {213}. Во-вторых, отношения между ними регулярно обострялись конфликтом поколений. К началу лета Бюро было во власти большевиков поколения Бухарина. Штаб Бюро находился в Москве, и его главными руководителями были Бухарин, Осинский, Владимир Смирнов, Ломов, Яковлева, Кизельштейн и Иван Стуков. Исключая Яковлеву, которой исполнилось 33 года, остальным не было тридцати, то есть это поколение было на десять-двадцать лет моложе руководителей Московского комитета (хотя потом в Комитет вошло несколько молодых руководителей) {214}.
Хотя большинство Московского комитета в конечном итоге поддержало восстание, его реакция на радикальный курс, провозглашенный Лениным и левыми, была замедленной и нерешительной во всех отношениях. Большинство его старших по возрасту членов полагали, как утверждал один из них, что «нет ни сил, ни объективных условий для этого» {215}.
Руководителей Бюро, постоянно подталкивавших старших партийцев из городского комитета, очень волновало во время Октября и то, что «миролюбивые» взгляды и «значительные колебания» в МК могут стать роковыми «в решающий момент» {216}. Поэтому, несмотря на решительную поддержку со стороны некоторых старых московских большевиков, молодые москвичи склонны были рассматривать окончательную победу революции в Москве как свое личное достижение, four de force [проявление большой силы] своего поколения. Как позднее высказался по этому поводу Осинский, они вели борьбу за власть «при значительном сопротивлении большей части старшего поколения московских работников» {217}.
Это ощущение принадлежности к одному поколению, чувство самоуважения, укоренившееся в них во время общих испытаний в 1906–1910 гг., сделали молодых москвичей особой группой в партии в 1917 г. и позднее. Как и прежде, Бухарин играл среди них видную роль, сохраняя политические и личные связи со всеми остальными. Осинский, Смирнов, Ломов, Яковлева и ее столь же известный среди большевиков брат Николай были его ближайшими друзьями до эмиграции. Ломов, например, был «горячим последователем» более яркого Бухарина, о котором он говорил «с любовью и благоговением» {218}. Меньше известно о Кизильштейне [16] и Стукове, которые появились в Москве только в 1917 г., но стали верными и пылкими сторонниками местного Бюро в последующих партийных спорах {219}.
В то время как нерешительность и осторожность подтачивали авторитет старых московских партийных руководителей, сила и влияние молодых москвичей возрастали. Это выразилось в том, что в начале мая Бухарин, Ломов и Сокольников (еще один их молодой товарищ 1906–1910 гг.) были включены в большевистскую делегацию в Московском Совете, чтобы противостоять правым его членам {220}.
Однако, чтобы влиять на формирование взглядов московских большевиков, необходимо было иметь в своих руках официальные партийные издания. В начале лета старое трио 1909–1910 гг. — Бухарин, Осинский и Смирнов — снова воссоединилось, сумев получить (или взять) руководство органами печати. Возглавляемые Бухариным, они основали «рабочую тройку» внутри редколлегии «Социал-демократа», ежедневной партийной газеты. Их назначение было, по-видимому, настоящим переворотом в редколлегии, направленным против четырех редакторов, которые руководили газетой со времени ее создания в марте и теперь были лишены решающих голосов {221}. То же самое произошло в «Спартаке», партийном теоретическом журнале: Бухарин стал главным его редактором, Осинский и Смирнов — его заместителями, а старые редакторы были переведены на второстепенные роли «сотрудников» {222}.
В результате в руках левых оказались московские партийные издания, что дало возможность тройке формировать взгляды и политику большевиков в течение критических месяцев правления Керенского. Возрастание политической роли левых в старой столице отразилось на их представительстве в Центральном Комитете партии, избранном в июле. Помимо Бухарина, еще два других молодых москвича, Андрей Бубнов и Сокольников, стали полноправными членами ЦК, а Яковлева и Ломов — кандидатами в члены ЦК. Завоеванное ими равенство с умеренными было официально признано: четверке — Бухарину, Ломову, Рыкову и Ногину — поручалось наблюдать за партийными делами в московской зоне {223}.
В то же время возвышение молодых левых отразилось на усилении личного влияния Бухарина среди московских большевиков. В Москве ни один партийный руководитель не играл такой преобладающей роли в революционной политике, как Троцкий в Петрограде. Но Бухарин по своему значению не уступал никому. Как член Исполнительного Комитета Московского Совета, Городской думы и злополучного Государственного совещания, он обладал решающим голосом среди радикальных большевиков бывшей столицы. Неутомимый и вездесущий в бурных политических событиях 1917 г., он разоблачал лживость Временного правительства и проповедовал в Советах, профсоюзах, учебных заведениях, на промышленных предприятиях Москвы и провинции необходимость социалистической революции {224}. Небольшой рост и мальчишеские манеры не мешали проявлению его выдающейся ораторской силы, по поводу чего свидетели тех лет писали:
