Между тем в августе 1916 г. Бухарин переехал из Осло в Копенгаген, где снова занялся расследованием подозрений о наличии провокатора. Бухарин оставался здесь до завершения своего расследования (конец сентября), а затем уехал в Америку. Что побудило его к такому решению, не совсем ясно. Возможно, главной причиной отъезда явилось ухудшение его отношений с Лениным, хотя следует принять в расчет и другое: его скитальческий характер и желание вести партийную работу в цитадели современного капитализма. К этому времени их ссора сильно отразилась на большевистской работе в Скандинавии, где «преобладали печаль и подавленность» {181}. В начале октября Бухарин возвратился в Осло, чтобы на пароходе отплыть в Америку.
В этот момент Ленин забеспокоился, не оттолкнул ли он Бухарина безвозвратно. Озабоченный этим, он инструктирует Александра Шляпникова, главного большевистского организатора в Скандинавии: «Напишите откровенно, в каком настроении уезжает Бухарин? будет писать нам или нет? будет исполнять просьбы или нет?» {182}. Внезапное беспокойство Ленина совпало с получением им длинного письма от Бухарина. Это письмо, явившееся своего рода прощальным жестом, снова решительно отвергает ленинские обвинения. Бухарин возмущается извращением и преувеличением их разногласий и защищает свои взгляды на государство как «правильные и марксистские». Затем в примечательном отрывке он показывает, как некоторые социалисты интерпретируют ленинскую кампанию против него: они заявляют, что меня в конце концов вышибут, потому что «ваш Ленин не может терпеть около себя ни одного человека с головой». Бухарин называет такие спекулятивные заявления абсурдными, однако невольно он обнаруживает скрытый источник трений между собой и Лениным, а также свое отношение к подобострастному окружению вождя. Однако он заканчивает письмо трогательной просьбой:
Как бы то ни было, об одном Вас прошу: если будете полемизировать, etc., сохраните такой тон, чтобы не доводить до разрыва. Мне очень было бы тяжело, сверх сил тяжело, если бы совместная работа, хотя бы и в будущем, стала невозможной. К Вам я питаю величайшее уважение, смотрю на Вас как на своего учителя революции и люблю Вас {183}.
Это был убедительный призыв, и Ленин отозвался на него доброжелательно, хотя и в своей особой манере. Он немедленно написал Бухарину «мягкое» письмо, в котором, повторяя свои обвинения и указания на то, что разногласия полностью произошли из-за ошибок Бухарина, тем не менее хвалил его и добавлял: «…Вас мы все высоко ценили всегда…», «От всей души буду рад, если полемика будет только с начавшим ее П. Киевским (Пятаковым) и если с Вами разногласия сгладятся». Со стороны Ленина, по крайней мере в личных отношениях, это была большая уступка. Бухарин именно так и оценил ленинское письмо и перед отплытием послал ему примирительную записку, в которой вновь выражал абсолютную солидарность с Пятаковым, но и глубокое сожаление, что это приводит к конфликту с Лениным. «Будьте счастливы… обнимаю вас всех», — пишет он {184}.
Окончательного разрыва избежать удалось, но поразительная развязка их спора по вопросу о государстве была впереди. Ленин критиковал Бухарина по двум пунктам: он обвинял его в искажении взглядов Маркса и Энгельса с помощью выхваченных из контекста цитат и в том, что Бухарин не видел необходимости пролетарского государства. Последнее обвинение было особенно странным, так как Бухарин подчеркивал, что его «анархизм» относится к окончательному коммунистическому обществу, а не к переходному периоду между капитализмом и коммунизмом. В нескольких случаях он делал ударение на том, что в процессе революции «пролетариат разрушает государственную организацию буржуазии, использует ее материальный остов, создает свою временную государственную организацию…» {185}. Можно понять, почему Бухарин был сбит с толку ленинскими обвинениями. Среди скандинавских социалистов, подчеркивает он, «я считаюсь во главе антианархистской кампании, а Вы меня ругаете анархистом» {186}. Неправильное толкование Ленина было, казалось (сознавал он это или нет), плодом его исходной враждебности к новаторской попытке Бухарина сформулировать радикальный контратезис социал-демократической идеологии путем переосмысления марксистской теории государства. Ленин не думал над этим вопросом до того, как его поднял Бухарин; в декабре 1916 г. он обещал «вернуться» «к этому крайне важному вопросу… в особой статье» {187}. Результатом стал крутой поворот в его представлениях.
17 февраля 1917 г. Ленин неожиданно написал одному большевику: «Я готовлю… статью по вопросу об отношении марксизма к государству. Пришел к выводам еще резче против Каутского, чем против Бухарина… Бухарин гораздо лучше Каутского…» Ленин делает еще оговорку: «Ошибки Бухарина могут погубить это „правое дело“ в борьбе с каутскианством». Но двумя днями позднее он снова сообщает, что, несмотря на «маленькие ошибки», Бухарин «ближе к истине, чем Каутский», предлагая сейчас опубликовать статью Бухарина {188}. Его еще сохранившиеся сомнения вскоре рассеиваются. По возвращении Бухарина в Москву в мае 1917 г. Крупская передала просьбу вождя — «ее первыми словами были: В. И. просил Вам передать, что в вопросе о государстве у него теперь нет разногласий с Вами» {189}.
Полнейшее доказательство совершенного Лениным резкого поворота пришло в 1917 г. позднее, когда он завершил свою ставшую знаменитой работу «Государство и революция»; ее аргументы и выводы были бухаринскими [12]. Ленин решил, что «главный, основополагающий пункт марксистского учения о государстве» состоял в том, что «рабочий класс должен разбить, сломать… государственную машину». Временно было необходимо новое, революционное государство, но оно «учреждалось, чтобы вскоре исчезнуть». Поэтому «мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства как цели». Он заключает без смущения: «Этого сходства марксизма с анархизмом (и с Прудоном и с Бакуниным) ни оппортунисты, ни каутскианцы не хотят видеть, ибо они отошли от марксизма в этом пункте» {190}.
Ленинская работа «Государство и революция» сделала антигосударственность органической частью ортодоксальной большевистской идеологии, хоть она и оставалась несбывшимся обещанием после 1917 г. Ни Бухарин, который мало говорил о диктатуре пролетариата, ни Ленин, который широко ее комментировал, не знали заранее, какое государство вырастет из большевистской революции. Бухарин представлял себе революционное государство не более как «аппаратом обуздания свергнутой своры классов»; Ленин — «небюрократическим» государством-коммуной, сразу же начинавшим отмирать. Обе концепции были призрачными, далекими от послеоктябрьских представлений, когда Советское государство стало инструментом модернизации, «основным рычагом для переустройства общества» {191}. Тем не менее антигосударственные воззрения сыграли важную роль в 1917 г., когда они помогли революционизировать партию и создать общественное мнение, нацеливающее на восстание против Временного правительства, которое пришло к власти после падения царизма. Ленинский авторитет узаконивал антигосударственные воззрения, но инициатива в этом принадлежала Бухарину {192}. Здесь, как и в работах о современном капитализме и империализме, Бухарин внес свой вклад (не меньший, чем другие) в формирование большевистской идеологии, сложившейся накануне Октябрьской революции.
