Второе экономическое последствие военной угрозы не сказалось полностью до конца года, когда оно обострило кризис, имевший иные корни. Панические речи партийных лидеров, включая Бухарина, привели к тому, что летом и в начале осени 1927 г. повсюду люди производили закупки на случай войны. В городах выросли очереди за продуктами, резко усилился товарный голод. Руководство партии полагало, что нехватка товаров — явление временное и что удовлетворительный сбор зерновых (который продолжался и в октябре) устранит недостаток продуктов. Но в ноябре-декабре неожиданно и грозно наступила расплата за недостатки в аграрной политике руководства партии в прошлом. Лишенные дешевых товаров крестьяне, столкнувшись с неблагоприятной структурой цен, резко сократили вывоз на рынок: зерновые госпоставки резко уменьшились, составив половину объема ноября-декабря предыдущего года {1034}.
Зловещая ситуация, названная вскоре «зерновым кризисом», редко упоминалась на XV съезде в декабре, хотя в Политбюро уже проводились закрытые обсуждения необходимых мер. Застигнутое «врасплох» руководство партии {1035}, не обладая резервами, было не в состоянии направить в деревню достаточно товаров, чтобы побудить крестьян к рыночным поставкам или даже гарантировать увеличение этих поставок в ближайшем будущем; не желая срывать выполнение планов капиталовложений в промышленность ради повышения цен на зерно, руководство страны в январе 1928 г. прибегло к «чрезвычайным мерам». Это важное решение о «зерновом фронте» имело многочисленные последствия, включая открытый раскол между правым крылом Политбюро и Сталиным, а также начало насильственной коллективизации 1929–1933 гг.
Влияние угрозы войны на внутреннюю политику было не менее глубоким. Правительства обычно реагируют на реальные или воображаемые кризисы либо объединением с оппозицией под единым знаменем, либо подавлением ее. Сталинско-бухаринское руководство избрало второй путь, подвергая сомнению преданность оппозиции и пытаясь задушить ее критику неудач за рубежом. Начиная с лета 1927 г. левые стали подвергаться усиливавшимся репрессиям, угрозам и давлению. Они впервые стали объектом систематических преследований. Троцкисты и зиновьевцы были сами частично ответственны за репрессии, так как не проявляли ни малейшего желания сплотиться вокруг членов дуумвирата. Хотя разногласия по экономическим вопросам значительно ослабли, вердикт левых стал всеобъемлющим, беспрецедентно острым обвинением всей внутренней и внешней политики большинства в прошлом и настоящем, охарактеризованной как термидорианское предательство. Открыто оспаривая способность дуумвирата руководить партией в условиях войны, левые потребовали ни больше ни меньше как смены руководства (это требование было резко сформулировано Троцким в его выступлении с ссылкой на позицию Клемансо во время войны).
Поскольку использовать партийные каналы для протеста было запрещено, левые (не без некоторой тоски по революционным дням {1036}) стали организовывать демонстрации, подпольно издавать брошюры и применять другие нелегальные методы. Это породило как серию трагикомических инцидентов, включая провокации органов госбезопасности и легкомысленный героизм левых, так и окончательный ультиматум большинства, призывавший левых публично покаяться и распустить свои силы, дабы не пришлось применить более крутые меры. Непокорные Троцкий и Зиновьев были исключены из партии 15 ноября, то есть через восемь дней после десятой годовщины большевистской революции. Разгром левых завершился в декабре на XV съезде, который утвердил это решение и исключил остальных лидеров оппозиции. Зиновьевцы были сломлены и окончательно капитулировали. Через несколько недель Троцкий и его нераскаявшиеся последователи были высланы из столицы {1037}.
Задним числом стало ясно, что в результате событий в апреле — декабре 1927 г. выиграл только Сталин. Если, как сообщалось, правое крыло Политбюро противостояло его предварительной попытке исключить оппозицию, то Сталин мог впоследствии использовать угрозу войны для того, чтобы создать «погромную атмосферу» и запустить «сухую гильотину» {1038}. Яростной атакой на политику Коминтерна в Китае левые лишили себя поддержки двух членов Политбюро — Бухарина и Томского, которые менее других были склонны исключать оппозиционеров. Осенью Бухарин, не сдерживая более себя, поддержал возмущение по поводу «нелегальных» эскапад оппозиции. Сознавая, что оппозиционеров часто провоцировали на «высказывания, в которые они сами не верили… и на действия, которые им самим не нравились», а также надеясь «всей душой», что они примут ультиматум руководства партии, Бухарин тем не менее пришел к выводу, что «в нашей партии нет места людям с такими взглядами» {1039}.
Вскоре правое крыло Политбюро будет сожалеть, что одобрило разгром левых. При поддержке правых Сталин уничтожил общего врага, существование которого связывало его со своими первоначальными союзниками. Они, возможно, были уверены в своей политической силе. Эта сила на первый взгляд была велика. Троцкий предсказывал, что они вскоре «затравят Сталина» {1040}. Главные символы революционной власти были в их руках: должность главы правительства, авторитет партийного теоретика, идеологические учреждения, Коминтерн и профсоюзы. Однако в Советской России это были лишь «почетные», кажущиеся источники власти, в то время как реальная «действенная» власть все более сосредоточивалась в партийном аппарате Сталина.
Такое разделение на реальную и кажущуюся власть отличало советскую политическую систему с самого начала, но оно возросло в 20-е гг., когда власть Секретариата усиливалась в результате фракционной борьбы, что было продемонстрировано на XV партконференции в октябре 1926 г. Сначала выступал Бухарин, после него Рыков и затем Томский, и лишь на десятом заседании Сталин сделал доклад по партийным вопросам, который по традиции является ключевым. Казалось, что необычная повестка дня должна была свидетельствовать о превосходстве правых, но в том же месяце еще два человека из сталинского окружения, Я. Рудзутак и В. Куйбышев, вошли в состав Политбюро, состоявшего из девяти человек. Хотя правые еще считали Калинина и Ворошилова убежденными сторонниками своей политики, именно в этот момент Сталин получил потенциальное большинство в Политбюро, независимо от Бухарина, Рыкова и Томского.
Смещение центра тяжести власти было не единственным событием, означавшим начало конфронтации между Сталиным и правыми в Политбюро. Внутренние и международные трудности 1927 г. породили серьезное сомнение в дальнейшей жизнеспособности бухаринской политики, даже в ее пересмотренном и более реалистичном виде. Эти трудности, возможно, пошатнули уверенность Сталина в экономической проницательности его «на 150 % нэповских» союзников и укрепили его склонность остерегаться советчиков и искать собственных путей. К 1927 г. возглавляемые Куйбышевым люди, которым предстояло осуществлять планы Сталина по индустриализации страны, уже занимали стратегически важные экономические посты, прежде всего в ВСНХ. Эти люди подготавливали свою политику индустриализации. Более того, начав пересмотр своей политики в сторону планирования, увеличения капиталовложений и коллективизации, Бухарин и Рыков открыли дорогу различным интерпретациям намеченных изменений. Например, в государственных плановых организациях уже выкристаллизовалось совсем другое понимание пятилетнего плана. Еще до исключения левых сталинистские плановики склонялись к «шапкозакидательской» философии сталинской революции: «Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять» {1041}.
