Петр еще присутствовал на ассамблеях, на торжествах и празднествах, но уже давно его «точил недуг», и надорванный организм не мог справиться с новым заболеванием. 16 января 1725 г. Петр слег и больше уже не встал. Силы оставляли царя. За несколько часов до смерти, когда он уже потерял дар речи, слабеющей рукой Петр успел написать только два слова: «отдайте все». Но кому он завещал свое дело, кому он передавал российский престол, осталось неизвестным.
Дело царевича Алексея и ранняя смерть сыновей Петра от его второй жены Екатерины заставили Петра установить новый порядок престолонаследия, согласно которому государь мог назначить себе преемника по своему усмотрению. Новый закон («Устав о наследии престола»), изложенный и истолкованный Феофаном Прокоповичем в «Правде воли монаршей во определении наследника державы своей», был обнародован 5 февраля 1722 г.
Закон о престолонаследии предполагал наличие завещания, но Петр не успел составить его при жизни.
28 января 1725 г. Петр скончался. И с этого момента русский престол становится объектом борьбы между различными группировками придворных, в которой огромную роль играет русская гвардия. Начинается время дворцовых переворотов, «темные годины русской истории»[47].
Что представляла собой та полоса дворцовых переворотов, которой ознаменовалась история Российской империи с 1725 по 1762 г. и даже позже (убийство Павла I)?
В трудах В. И. Ленина имеются ценнейшие указания на эволюцию самодержавия в России. Он подчеркивает, что «русское самодержавие XVII века с Боярской думой и боярской аристократией не похоже на самодержавие XVIII века с его бюрократией, служилыми сословиями, с отдельными периодами „просвещенного абсолютизма“»[48], что «монархия XVII века с боярской думой не похожа на чиновничьи-дворянскую монархию XVIII века»[49]. В. И. Ленин определяет русское самодержавие XVIII в. как чиновничье-дворянскую монархию с бюрократией и служилыми сословиями. Создание этой монархии, оформление абсолютизма, истоки которого восходят ко второй половине XVII в., является результатом преобразований в царствование Петра I. Период «просвещенного абсолютизма» в России падает на время Екатерины II, хотя элементы «просвещенного абсолютизма» характерны и для Петра I. Поэтому нельзя говорить об эпохе дворцовых переворотов как о чем-то принципиально отличном от предшествующего и последующего этапа в истории самодержавного строя в России.
Конечно, почти четыре десятилетия, отделяющие смерть Петра от восшествия на престол «преемницы Петра»[50] Екатерины II, представляют особый период в истории Российской империи, период, заключающий все элементы, которыми В. И. Ленин характеризует самодержавие XVIII в. в целом, период, наполненный политическими событиями большой важности. В течение XVIII в. имели место дальнейшая (по сравнению с петровским абсолютизмом) эволюция самодержавия: времена Верховного тайного совета как попытка известного умаления самодержавия в пользу феодальной олигархии, «затейка» «верховников» начала 1730 г., преследовавшая целью поставить у власти феодальную аристократию и путем «кондиций» ограничить монарха, безвременье «бироновщины», когда немецкая придворная камарилья Анны Ивановны оптом и в розницу торговала интересами России, обирала и грабила, угнетала народы Российской империи, наконец восшествие на престол «дщери Петровой» Елизаветы, стремившейся идти по стопам отца и всей своей деятельностью подготовившей расцвет «прав и вольностей дворянских» во времена Екатерины II и ее прославленных «орлов».
В течение всего этого периода шла борьба за власть между отдельными группировками «шляхетства», «верховниками» и «шляхетством», вельможами и рядовым дворянством, между различными группировками придворной знати. Но так как во времена дворцовых переворотов дворянская природа самодержавия не менялась, то «перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том, чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой»[51].
Борьба за власть между различными группировками господствующего класса феодалов не могла существенно изменить ни природу самодержавия, ни формы политической жизни общества (т. е. тех же феодальных верхов) России. Таково политическое значение дворцовых переворотов в истории России.
Не успел смежить веки первый русский император, как вопрос о том, кто наследует его престол, стал предметом горячих споров. Давно уже при дворце сложились две группировки правящей знати. Одна состояла из вельмож, хотя и титулованных, но в большей своей части не родовитых, не знатного происхождения. Своими титулами и чинами, своим богатством и влиянием, своим местом в обществе, короче говоря, всем они были обязаны Петру. Вместе с ним они шли от Нарвы к Полтаве, от Полтавы к Ништадтскому миру, вместе с ним они учреждали бомбардирские школы и Морскую академию, ездили за рубеж, заседали в коллегиях, «присутствовали» в Сенате. Среди этих вельмож — Александр Данилович Меншиков и Петр Андреевич Толстой, Гаврила Иванович Головкин и Федор Матвеевич Апраксин, Павел Иванович Ягужинский и Иван Иванович Бутурлин.
Вторая группировка знати, представленная Голицыными во главе с Дмитрием Михайловичем, Долгорукими, Никитой Ивановичем Репниным и другими, состояла из вельмож, отцы и деды которых составляли ту самую боярскую аристократию, которая заседала в боярской думе в царствование деда и отца Петра I, Михаила Федоровича и «Тишайшего» — Алексея Михайловича и правила русской землей по привычному правилу: «Царь указал, а бояре приговорили». Они были далеки от того, чтобы, подобно Хованским и Соковниным, таким же представителям боярской знати Московской Руси XVII в., как и их отцы и деды, цепляться за ветхозаветную старину; они понимали, что колесо истории повернуть вспять не удастся, да и незачем. Поэтому обученные Петром жить «с маниру немецкому», одетые в новое платье европейского покроя, с обритыми бородами и в париках, они не только не были чужды петровским нововведениям, но сами проводили их.
Если вельможи, составлявшие первую группировку придворной знати, отчетливо сознавали, что своими титулами «светлейшего князя» или «графа», своей «недвижимой собственностью», своей карьерой они обязаны Петру, петровским порядкам, в основе которых лежал дух «Табели о рангах», то знать, входившая в состав второй группировки, считала свое право управлять Россией наследственным, завещанным отцами вместе с вотчинами правом, основанном на «породе» и передаваемом из поколения в поколение опыте «службы государевой».
Первые были порождением ими же проводимых реформ, вторые — и без петровских реформ, если бы все оставалось в том же положении, что и во времена «Тишайшего», — правили бы русской землей. Если для первых основой их положения в правящих кругах была милость самодержца, который, выражаясь старой русской пословицей времен Московского царства, «из грязи может сделать князя», то вторые считали себя в праве занимать свои посты и владеть своими богатствами в силу одного лишь происхождения. Эта феодальная аристократия с презрением смотрела на таких, как Меншиков, сделавшего карьеру от царского денщика до светлейшего князя, петербургского губернатора и президента Военной коллегии, не говоря уже о выскочках «породы самой подлой», куда «ниже шляхетства», которым «Табель о рангах» открывала доступ к высоким чинам, должностям и в ряды привилегированного дворянского сословия. Если бы это было в силах Голицыных, Долгоруких и им подобных, то ни Меншиков, ни Толстой, а тем более Ягужинский никогда не стояли бы у власти. Вполне естественно, что последние, в свою очередь, ненавидели «бояр», апеллировали к Петру, а после смерти государя — к памяти Петра, решительно отстаивали завоеванные при Петре позиции. Они считали себя законными и монопольными продолжателями дела Петра, «птенцами» его «гнезда», его ближайшими помощниками и сподвижниками, ревниво отстаивая это право и чувствуя свою силу, заключающуюся в том, что их имена связаны с именем самого Петра.
