В своих манифестах («ярлыках»), адресованных и донским казакам, и всему народу, он призывал к себе «голутвенных людей», «бесприютных бурлаков» и вообще «всю чернь», обещая им постоять «за старую веру и за чернь», суля казакам облегчение службы.
Одной из форм борьбы донского казачества с крепостнической системой, распространявшей свои порядки на Дои, было уклонение от службы и нарядов и даже бегство. Из беглых казаков, крестьян, работных людей, бурлаков и солдат в землях донского казачества складываются такие же «разбойные», «воровские партии», как в центре России, в Поволжье и т. д. Особенной активностью действий таких казацких «разбойных партий» отличаются 30-е годы XVIII в.
В июле 1737 г. донские казаки Березовской и Малодельской станиц Иван Миренин, Осип Овсов, Иван Шишка и Василий Шаров возглавили отряд «разбойных людей» численностью в 60 человек, состоявший из донских и волжских казаков, беглых крестьян и бурлаков. Старшинским отрядам удалось разгромить отряд. Овсов с 26 товарищами ушел в Россию, где стал нападать на помещичьи усадьбы в Шацком, Козловском и Тамбовском уездах. Отряд Овсова правительственные войска разбили, сам Овсов погиб, но небольшая группа нашла прибежище на реке Медведице, вела себя очень активно и даже распространяла какие-то «ложные письма». Только спустя полтора месяца старшйна разгромила и эту группу.
В мае 1738 г. в Медведицких лесах появились отряды атамана Растегая и Ивашки Журавля, похвалявшиеся идти «на русские поселки» и «разбивать» помещиков. Искоренить «разбои» самих же казаков на Дону оказалось нелегким делом.
В 50–60-х годах «разбоев» на Дону не было, но «отягощения и непорядки» от старшин обусловили «возмущения, побеги и шатости». Среди казаков ходили «возмутительные письма». Казаки жаловались, что их «из лесу с работы не отпускают», что они «оголели и разорились», остается только уйти с Дона, и «все в сомнение пришли».
В 1753 г. на Дон для «секретного следствия» по указу генерал-прокурора был направлен бригадир И. В. Павлов.
Он получил приказ «наискорее забирать» «возмутительные письма», разыскать и арестовать зачинщиков волнений, пресечь «возмущения и шатости». Большинство зачинщиков оказались «люди худого состояния», а некоторые из них, как, например, Подтяжкин, пользовались у властей худой славой как укрыватели беглых. Энергичные действия и жестокость Павлова возымели действие: хотя «казаки все в сомнение пришли», но «шатость» удалось прекратить.
Волнение донских казаков с особой силой вспыхнуло в 1772 г. в связи с требованиями со стороны правительства выслать тысячную команду в действующую армию. Выступление казаков в своих личных целях использовал атаман Войска Донского Ефремов, опасавшийся репрессий со стороны правительства. Когда на Дон приехал с особыми полномочиями генерал Черепов, Ефремов отказался ему повиноваться.
Казачество волновалось, опасаясь «регулярства», т. е. распространения на Дон обязанностей регулярного войска. Поговаривали, что Черепов начнет Дон «делить». Нужно сказать, что выбор кандидатуры Черепова нельзя назвать удачным, даже с точки зрения правительства: Черепов прославился своей жестокостью по отношению к яицким казакам. Казаки кричали: «Это-де не Яицкое — войско Донское!».
Черепова избили, не стали слушать даже Ефремова, выступившего в роли защитника интересов казачества. Казаки укрепляли свои станицы, готовились к сражениям с правительственными войсками. С большим трудом старшинам удалось уговорить казаков принять войсковую грамоту, осуждавшую «бунтовщиков». Черепов приступил к допросам, применяя батоги и розги. В ответ осенью 1772 г. волнение вспыхнуло с новой силой, и лишь события крестьянской войны побудили правительство отказаться от преследования их участников.
Еще в худшем положении оказалось созданное в 30-х годах волжское казачье войско, образованное из переселенных на Царицынскую крепостную линию донских казаков и украинцев, проживавших на Дону.
На Царицынскую линию послали самых бедных казаков. Они голодали, жили в ужасных условиях, в холодных землянках, с трудом находя корм для своих лошадей. С большим трудом осваивали казаки новые места.
В 1770 г. еще одно испытание выпало на долю нищего волжского казачества: правительство переселяло 517 семей волжских казаков в Моздок. Едва успевшие обжиться на Волге казаки должны были бросать все и уезжать в далекие края. Начались волнения.
В 1772 г. беглый крестьянин Федот Иванович Богомолов, проживавший в центре волжского казачества Дубовке и здесь зачислившийся в Московский легион, объявил себя чудесно спасшимся Петром III. Несмотря на то, что Богомолов был совершенно не похож на покойного императора («отменен»), многие признали его таковым — сказывался присущий народу той поры наивный монархизм. Среди волжских казаков еще за год до Богомолова распространился слух, что среди записавшихся в легион находится Петр III. Этим и воспользовался Богомолов. К нему стали сходиться волжские и донские казаки. Вскоре у «Петра Федоровича» — Богомолова появился и «государственный секретарь» — донской казак Спиридон Долотин, записавшийся в легионную команду.
Поводом к волнениям послужила задержка жалованья казакам. Когда казак Буренин потребовал жалованья, офицер Терский ответил ему «обидными словами». Началось восстание. Энергичные действия офицеров и растерянность казаков привели к аресту Богомолова и Долотина, направленных под караулом в Царицын. Но и под арестом Богомолов не смирился и установил связь со своими «доброжелателями» донскими и волжскими казаками Иваном Семенниковым, Иваном Серединцовым, Максимом Семеновым, Фомой Турченковым, приписным Пятиизбенской станицы украинцем Степаном Певчим и др. Заговорщики рассчитывали склонить на свою сторону казацкую пятисотенную команду, горожан и тут же на месте в Царицыне, провозгласить Богомолова императором. Выступление назначили в ночь на 25 июня, но казаки не пришли. Власти узнали о заговоре и Богомолова перевели на гауптвахту. Арестовали и помогавшего ему священника Григорьева. Когда их везли, арестованные обратились к «миру» за помощью. И «миряне» откликнулись. Разобрав лавчонки и шалаши на «дреколья», солдаты, рекруты, «чернь» бросились их выручать. Царицынский комендант полковник Цыплетев приказал открыть огонь. Толпа отхлынула. Восстание, не успев разгореться, было подавлено.
Не зная о событиях в Царицыне, «доброжелатели» Богомолова пытались поднять казаков. Семенников приехал в Трехостровянскую станицу и убеждал казаков двинуться на Царицын, а препятствовавших им старшин уничтожить. Семенникова арестовали, но под давлением казаков вынуждены были освободить. По дороге к Царицыну 2 июля Семенников и Серединцов узнали о переводе Богомолова в неизвестное место и вернулись в Трехостровянскую станицу. Семенникову удалось скрыться. Между тем Степан Певчий действовал весьма энергично в Пятиизбенской станице. Ему удалось многих казаков привести «в сомнение» и привлечь на свою сторону станичного атамана Максима Слепова. Но в станицу направили большой отряд, арестовавший Слепова, Певчего и многих «станишников». Самого Богомолова отправили в Сибирь, но по дороге где-то между Царицыном и Астраханью он умер.
Прошло немного времени и «доброжелатели» Богомолова Певчий, Серединцов и священник Григорьев приняли участие в движении очередного «Петра III» — бежавшего с нерчинской каторги бывшего «разбойного» атамана Григория Рябова. Отпущенные из-под ареста после разгрома отряда Рябова, они позднее признали «Петра III» — Пугачева. Сосланные в Тобольск после поражения восстания Пугачева, они приняли участие в попытке освободить казаков-пугачевцев, за что подверглись мучительному наказанию.
Росли социальные противоречия среди русского казачества на Тереке — терского семейного казачьего войска и гребенских казаков. У богатой казацкой верхушки были свои холопы из числа выкупленных из плена или выменянных у горцев. Вместе с тем в казацких поселках увеличилось число «байдаков», бедных казаков, не имевших коней и не участвовавших в походах. Они служили работниками у богатого казачества. Казакам запрещали перевод из одного войска в другое, а с середины XVIII в. прекратилась выдача казакам паспортов даже для временной отлучки. Рядовое казачество оказалось положенным «в тягло» старшиной. Ревнители старой веры (а таких среди казаков на Тереке было немало) подвергались гонениям. Многие казаки-старообрядцы бежали к своим единоверцам-некрасовцам на Кубань. Так в форму борьбы за «старую веру» облекался социальный протест казачества против наступления на казацкие вольности правительства и официальной православной церкви.
