В этом отношении огромную роль сыграло устное народное творчество, пугачевский фольклор. В песнях, сказаниях и преданиях о Пугачеве и возглавляемом им восстании русские крестьяне, работные люди и казаки, трудовой люд нерусских народностей сохранили память о Крестьянской войне, когда народ устремился «на слом» крепостнической системы. Восстание Пугачева настолько запечатлелось в умах, что долгое время счет годам на Урале и в Поволжье вели от того года, когда «подымался Пугач». Только в устном творчестве яицких казаков Пугачев — царь, подлинный «Третий император». В фольклоре крестьян и работных людей Прикамья, Урала, Поволжья, русских и нерусских, Пугачев — близкий народу свой человек, ничем особенно не отличающийся от простого крестьянина или казака. Он «просто Пугачев», «казак Амельянушка», который «бьется за нужду народную». Он воюет с барами, дворянами-супротивниками, а народу несет свободу и льготы, выслушивает жалобы простых людей и одаривает их. Поэтому, когда погиб «Емельянушка», «сама земля застонала», реки под землю ушли.

Оценка пугачевского восстания в устном народном творчестве одинакова независимо от того, на каком языке пелись о нем песни или рассказывались сказы. А. М. Горький подчеркивал, что «от глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории» и «подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества».

Воспоминания о том времени, когда народ поднялся на войну с дворянами и правительством, ничто искоренить не могло, и память о Пугачеве — вожде мятежного крестьянства вселяла народу веру в свои силы.

Классовая борьба крестьянства, в частности, и в первую очередь крестьянские войны имели огромное значение в развитии общественно-политической мысли в России.

Многие декабристы усматривали в Пугачеве «великую историческую личность», «русского Спартака», человека из народа и для народа, который «стоял за свободу» (А. В. Поджио), вождя народного движения, очень, опасного для правительства (В. Ф. Раевский), руководителя восставшего народа — народа, лишенного собственности и гражданских прав (П. Г. Каховский).

Революционные демократы А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Н. П. Огарев высоко оценивали восстание Пугачева. Идеологи крестьянской революции — революционные демократы, которых не могли испугать «ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня» (Н. Г. Чернышевский), с глубоким интересом и сочувствием относились к Крестьянской войне, возглавленной Пугачевым.

В России времен декабристов и революционных демократов объективных работ, посвященных истории восстания Пугачева, быть не могло, так как само упоминание его имени строжайше запрещалось.

В XIX в., особенно в предреформенный период, по словам Н. Г. Чернышевского, «литература… сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа»[84]. Естественно, что пугачевское восстание привлекло внимание выдающихся русских писателей. О нем писал в своем «Вадиме» М. Ю. Лермонтов, Т. Г. Шевченко в «Москалевой кринице» и в повести «Близнецы», писатель-демократ Д. Н. Мамин-Сибиряк, создавший свое яркое произведение «Охонины брови». В нем Мамин-Сибиряк, «писатель воистину русский» (М. Горький), в произведениях которого «рельефно выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам населения»[85], реалистически, правдиво и ярко рисует пугачевское восстание на Урале. В. Г. Короленко, этот «прогрессивный писатель»[86], писатель-гражданин, писатель-демократ, собирал пугачевский фольклор и писал своего «Набеглого царя» и «Пугачевскую легенду на Урале».

В течение длительного времени, вплоть до того, как идеи марксизма проникли и завоевали умы лучших и передовых людей России, место общественного деятеля нашей страны, ученого, писателя, художника, публициста в развитии общественно-политической мысли, его мировоззрение и творческая деятельность определялись отношением к крестьянству, к классовой борьбе крестьянства, к восстанию Пугачева. В. И. Ленин указывал: «Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали просветители XVIII века… все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками»[87]. Эта борьба с крепостничеством и царизмом в той или иной форме находила отражение в различных проявлениях общественно-политической мысли.

К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин создали и развили теорию о роли классовой борьбы крестьянства во всемирной истории, в том числе и в истории России, посвятив ей специальные работы и отдельные разделы работ.

Какой характер носила классовая борьба крестьян в феодальной России?

«Вся прошлая жизнь крестьянства, — писал В. И. Ленин, — научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[88].

Нельзя думать, что крестьянство совершенно не представляло себе цели своих выступлений и не пыталось в отдельных случаях преодолеть присущую крестьянскому движению локальность. В. И. Ленин указывал, что «„стихийный элемент“ представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности», что даже «примитивные бунты выражали уже собой некоторое пробуждение сознательности…»[89]. Особенно характерно это явление для Крестьянской войны под предводительством Пугачева. Но в единоборстве с феодалами в эпоху феодализма конечная победа остается не за крестьянами. «Крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих, но крестьяне все же боролись, как умели и как могли»[90].

Говоря о том общественном строе, который смутно представлялся крестьянству и к которому оно стремилось, В. И. Ленин подчеркивает, что крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[91]. Отсюда и вера в «хорошего царя», столь характерная для крестьян в России.

В. И. Ленин останавливал свое внимание на Разине и Пугачеве. В статье «О чем думают наши министры?», написанной для газеты «Рабочее дело» еще в 1895 г., но вышедшей из печати только в 1924 г., он сообщал о совершенно доверительном письме министра внутренних дел Дурново обер-прокурору святейшего Синода Победоносцеву от 18 марта 1895 г. по поводу воскресных школ. У преподавателя одной из воскресных школ при обыске было отобрано письмо. «В письме говорится о программе исторических чтений, об идее закрепощения и раскрепощения сословий, упоминается о бунте Разина и Пугачева.

Должно быть, эти последние имена и напугали так доброго министра: ему сейчас же померещились, вероятно, вилы»[92].

Для русского дворянства восстание Пугачева сказалось подлинным пугалом, а память о нем была — еще свежа в царствование и Николая I и Александра II.

Выступая в 1842 г. на заседании Государственного совета, Николай I говорил: «Пугачевский бунт показал, до чего может дойти буйство черни». Ему вторил поборник «исторического православия» реакционный историк М. Погодин, в годы Крымской войны заявивший: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев».

И не только поражение в Крымской войне, не только развитие в стране капиталистических отношений, но и «призрак пугачевщины», который «вечно стоял в глазах нашего дворянства и, как грозное momento mori, напоминал о необходимости покончить с крепостным правом в интересах помещиков», побудил Александра II заявить о необходимости освободить крестьян «сверху» для того, чтобы они не начали свое освобождение «снизу».