— То, что я делаю, не твое дело.

— Я лишь предупреждаю тебя, чтобы ты была осторожна. Все началось с одержимости Дженни, и...

— Твоей. Разве он тебя когда-то не привлекал?

Лифт звякнул, и дверь открылась в пустой коридор моего этажа. Когда она не ответила, я вышла из кабины и повернулась к ней лицом.

— Да. Когда-то он показался мне привлекательным. Потом я узнала, что добрый профессор на самом деле чудовище. Береги себя, Лилия.

Двери закрылись.

***

Я открыла фотографию черепа Ку'уночке, сделанную на телефоне, и снова увеличила изображение заостренных зубов. Любопытствуя, я вошла в свою учетную запись библиотеки Дракадии на ноутбуке и нажала на мемориальные тексты Аддерли. Пролистав страницы с историей племени ку'уночке, я наткнулась на фотографию молодой девушки с длинными черными волосами и темными глазами. Фотография была сделана в начале XIX века — примерно тогда, когда племя было практически уничтожено. Два ее зуба были заменены черными камнями, что само по себе было интересно, но когда я увеличила изображение, в глаза бросилось еще кое-что. Пуговицы куклы, зажатой в ее руке.

Нахмурившись, я приблизила изображение и заметила, что одна из пуговиц оказалась маленькой металлической кнопкой неправильной формы с выгравированным на ней железным крестом.

Вскочив со стула, я бросилась к шкафу, достала маленькую деревянную коробочку, в которой хранились все найденные мною безделушки, и подняла маленькую кнопку, которую заметила в дверце в первую ночь пребывания здесь. Вернувшись к столу, я изучила ее и сравнила с той, на которую обратила внимание.

Та же самая кнопка.



ГЛАВА 53

ЛИЛИЯ

Разговор с Брайсоном занимал все мои мысли, когда я покинула «Логово дракона», съев лишь кусок тоста с авокадо и латте, который я оплатила с карты Брамвелла. Полночи я размышляла о черных камнях, о которых говорил Брайсон в разговоре с птицами, и о черепе, который я видела на фотографии, пытаясь установить связь между ними.

С черным стаканчиком в руке я направилась на лекцию Брамвелла, если он, конечно, будет читать ее сегодня, и почувствовала, как давление надвигающейся бури щекочет мне затылок. Деревья окрасились в яркие красные, оранжевые и желтые тона, поскольку над кампусом уже вовсю царила осень, а на небе висели тяжелые и плотные серые облака, обещавшие дождь. Умиротворяющее пение ранних утренних птиц украшало мою прогулку, в то время как легкий ветерок доносил аромат мокрых листьев. Несмотря на то, что температура воздуха оставалась в пределах пятидесяти градусов, что, как правило, является комфортной температурой для тех, кто страдает от суровой зимы, по голым ногам пробежал холодок. Ожидалось, что в течение дня температура поднимется до пятнадцати с половиной градусов, так что я не слишком беспокоилась о выбранном наряде, но было чертовски холодно.

Я потягивала свой дорогой латте, чтобы согреться, выглядя как любая другая студентка, спешащая на занятия, на крышке моей чашки была помада, которую я взяла за правило наносить.

Потому что я не была любой другой студенткой. Я была той самой, которая сделала минет своему профессору и носила в сумке его чек на пять тысяч.

Он тоже не был похож ни на одного профессора, которого я когда-либо знала.

Он был угрюмым, как дождливый день и горький как кофе. Чувственный шепот в темных углах и медленное жжение хорошего виски.

Мучения, которые я одновременно ненавидела и приветствовала.

За исключением нескольких ранних пташек, аудитория была практически пуста, и я поспешила занять свое место. Совершенно незнакомое лицо подошло к трибуне, где он распаковывал книги и бумаги, и у меня екнуло сердце, когда он представился как доцент.

Другими словами, профессор Брамвелл либо забыл о нашей встрече, либо решил пропустить ее.

Подавленная и скучающая, я делала заметки, а профессор Хамдрум рассказывал о жизненном цикле Ноктисомы — тема, которую мы уже изучали в лаборатории. Только когда он упомянул, что некоторым чайкам и воронам удается избежать заражения, несмотря на их пристрастие к поеданию ноксберри и мотыльков Соминикс, я оживилась.

Я подняла руку и, когда он согласился, спросила:

— А летучие мыши?

— Летучие мыши, к сожалению, не защищены. Когда они питаются зараженным мотыльком Соминикс, то довольно быстро погибают от инфекции, и их часто находят плавающими в водоемах.

— У них нет гастролитов, верно?

Он на мгновение задумался.

— Насколько мне известно, нет.

— Почему только некоторые чайки и вороны избегают заражения?

— Боюсь, это вопрос к доктору Брамвеллу.

Конечно, к нему.

Кивнув, я снова опустилась на стул. Я ломала голову над полученными фрагментами, а профессор продолжал свою лекцию. Летучие мыши заражались. Некоторые чайки и вороны — нет. Последние использовали гастролиты для переваривания пищи. Вопрос в том, сколько из заразившихся птиц имели гастролиты из черного камня?

Мне хотелось, чтобы профессор Брамвелл был рядом, чтобы ответить на этот вопрос и укротить любопытство, бурлившее в моей голове.

Спенсер сидел через два ряда от меня, и каждый раз, когда я чувствовала на затылке прожигающий взгляд, я поворачивалась и встречалась с ним взглядом. Стараясь не обращать на него внимания, я досидела до конца лекции и была благодарна, когда наконец пришло время собираться. Именно тогда в класс вошел профессор Брамвелл с той высокомерной и доминирующей походкой, от которой у девушек начинают болеть яичники. При виде него у меня в груди что-то зашевелилось, как сухие опавшие листья в аэродинамической трубе. Он улучил момент, чтобы пожать руку доценту, и когда его взгляд остановился на мне, у меня чуть не перехватило дыхание. Какого черта он должен был так хорошо выглядеть в своих темных джинсах и белой рубашке на пуговицах, стоя рядом с мистером Брюки-хаки-и-пуловер? Как будто он пытался меня помучить?

Одна из девочек в классе подошла к нему, чтобы задать вопрос. Я наблюдала, как он уделил ей не более минуты своего внимания, после чего направил ее к ассистенту рядом с собой. Я почти чувствовала, как от нее исходит разочарование.

Когда я перекинула сумку через плечо и направилась к передней части аудитории, его взгляд встретился с моим, и он мотнул головой, приглашая меня следовать за ним.

Не дожидаясь, пока я его догоню, он вышел из аудитории.

Я поспешила за ним и, выходя из класса, увидела, как он широкими шагами направляется к углу в противоположном конце коридора.

— Привет, — сказал Спенсер сзади. — Можно тебя на секунду?

— Привет, извини. Мне нужно бежать.

Он протянул руку и схватил меня за запястье.

— Пожалуйста.

Только умоляющий взгляд в его глазах заставил меня остановиться.

— Что? — В моем тоне послышалось раздражение. Когда он не ответил, я дернулась из его рук. — Спенсер, у меня нет на это времени, — сказала я, мое нетерпение переросло в настоящее раздражение.

Вместо ответа он потащил меня в небольшую нишу в коридоре, и я вывернула руку, чтобы освободиться.

— Спенсер!

Выйдя в коридор, он толкнул меня в стену позади себя.

— Моя мама сказала мне... кое-что, — прошептал он, сглотнув, и дрожащим голосом. — Липпинкотт не мой отец.

Я замерла, нахмурившись, когда посмотрела на него снизу вверх.

— Что?

— Он не мой настоящий отец.

Слова не приходили на ум. Я не знала, что ему ответить. Как ответить, чтобы не показаться идиоткой, а секунды тикали, прежде чем Брамвелл потеряет терпение и откажется от нашей встречи.

— Мне очень жаль, Спенсер. Я не знаю, что сказать.

— Мне не жаль. Я в восторге. Чертовски счастлив. — Сквозь слезы он захихикал, контраст его эмоций тревожил, как будто он мог сорваться в любой момент.

— Тогда... наверное, я рада за тебя?

Его лицо смягчилось.

— Я знал, что ты будешь рада. — Прежде чем я поняла, что на меня нашло, он взял мое лицо в свои ладони и прижался губами к моим.