Однако вместо того, чтобы рассказать о самоубийстве в конце, я написала о паразитах. Думаю, это не повредит, поскольку их все равно не существует. В статье я назвала болезнь синдромом черных червей, и, видимо, из-за этого восхитительного небольшого примера я заслужила встречу с профессором утром, до начала занятий.

Я не упоминала имя своей матери в исследовании. Я также не упоминала, что это была моя мать. Мне всегда казалось, что она безжалостно оберегает свою личную жизнь. И все же, хотя мне тогда было всего шестнадцать лет, я не могла не чувствовать себя хоть немного виноватой в ее стремительном упадке. За то, что не настояла на том, чтобы она проверилась, когда ситуация начала ухудшаться и она начала видеть того, чего не было.

Особенно если это могло спасти ее в конце концов.

В другом конце комнаты, над моим импровизированным столом из деревянных ящиков и фанеры, висела картина, которую мама написала за несколько лет до болезни. На ней был изображен живописный морской пейзаж со скалы, с древним дубом, изогнутые ветви которого держали небольшие качели. Это всегда приносило мне чувство покоя — такое далекое место от дерьмовой квартиры в дерьмовом городе. Однажды я спросила ее, бывала ли она там раньше.

— Во сне, — ответила она.

Мрачная боль расцвела в моей груди, когда я сорвала фотографию, прикрепленную к стене рядом с моей кроватью: мама, я и Би, сделанную примерно за два года до того, как мама заболела. Моя мама всегда излучала сияние, но в тот день, когда солнце освещало почти бордовые локоны ее волос, оно было еще сильнее. Она обладала красотой необузданного пламени, разрушительного и дикого.

Всю мою жизнь мне говорили, что я ее копия.

Но у меня никогда не было возможности стать дикой и необузданной. Я всегда чувствовала себя больше похожей на пламя в электрических каминах — фальшивка, заключенная в стекло, без особого потенциала, чтобы что-то сделать. Жизнь заковала меня в кандалы в тот момент, когда она заболела, и так или иначе, я просто не могла вырваться из этих оков.

Хотя Би тоже унаследовала некоторые черты ее характера, казалось, она получила гораздо больше черт Коннора. Если у меня и моей матери глаза были ярко-голубовато-зелеными, то у нее — лесные, как у отца. В отличие от Би, я никогда не встречала своего отца. По словам моей матери, он был бездельником, поэтому я никогда им не интересовалась.

Также, в отличие от меня, над правым глазом Би была шишка, дермоидная киста, с которой она родилась, — та, что была источником неуверенности для нее с тех пор, как она стала достаточно взрослой, чтобы ходить в школу, где ее одноклассники-мудаки подшучивали над ней. К сожалению, моя мать так и не смогла позволить себе удалить ее, поэтому она все еще немного деформирует ее глаз, хотя в последнее время ее это не так беспокоит.

Когда я смотрела вниз на свою маленькую, но разбитую семью, внутри меня закручивался и извивался змеиный ужас.

Помоги мне!

Мама, нет!

Отдаленные крики эхом отдавались в моих мыслях, и, крепко зажмурив глаза, я покачала головой.

Нет, нет. Не смотри на это. Не смотри.

Темнота просочилась обратно в уголок моего сознания, и я выдохнула, снова открыв глаза. Легкая дрожь в руке потрясла фотографию, когда я задержала дыхание.

Расслабься. Все прошло.

Я прикрепила фотографию обратно на стену, а из-под кровати достала один из черных ограничителей, которые я там прятала — буквально БДСМ-ограничитель запястья, который мне пришлось купить в магазине секс-игрушек некоторое время назад. Прикрепив один конец к металлическому каркасу моей кровати, я на мгновение остановилась, чтобы убедиться, что Анджело не решил вернуться для новых домогательств. Ничто, кроме тихих звуков квартиры — жужжания кондиционера за окном гостиной, шума машин на Пратер-стрит и приглушенной музыки из кинотеатра внизу, не наполняло маленькую комнату.

Успокоившись, я спрятала карманный нож под подушку и закрепила другой конец фиксатора на запястье. Просто липучка, чтобы в случае необходимости я могла быстро освободиться. Это было, пожалуй, единственное эффективное средство, которое удерживало меня от лунатизма, даже если оно, возможно, было не самым безопасным. Однажды я уже пробовала принимать лекарства, но без страховки это было невозможно. А учитывая то, сколько раз я оказывалась за пределами квартиры, я решила, что нужно что-то сделать. Как бы странно это ни было, но ограничитель сработал, и мне потребовалось сделать это только с одной стороны, так как потягивание и лязг металла обычно будили меня. И это хорошо.

У меня было предчувствие, что меня ждет беспокойная ночь.



ГЛАВА 4

ЛИЛИЯ

Профессор Уилкинс сидел напротив меня, его взгляд, как всегда, был суровым и непроницаемым. В отличие от кабинета других моих профессоров, его кабинет отличался богатой обстановкой: бордовые кожаные кресла, толстый письменный стол из вишневого дерева с подходящим к нему графином, лампы с естественным освещением и книжные полки позади него. Комната соответствовала характеру мужчины, так как он был, пожалуй, единственным профессором, которого я знала в Ковингтонском муниципальном колледже, который каждый день носил галстук-бабочку и говорил, как персонаж из старого фильма с Кэри Грантом.

После минутного приведения в порядок нескольких разбросанных бумаг на своем столе, он переплел пальцы и поднял на меня свой взгляд.

— Мисс Веспертин... статья, которую вы написали...

Острая боль в нижней губе напомнила мне о том, что пора перестать ее кусать — дурная привычка, которую я приобрела, чтобы не грызть ногти.

— Сэр, могу я... У меня неприятности? Я просто хочу сначала разобраться с этим. Сорвать пластырь, так сказать.

Он откинулся в кресле, разглядывая меня какое-то время.

— Нет. У вас точно нет проблем.

Облегченно выдохнув, я разжала ручки кресла, за которые цеплялась.

— Это радует.

— Статья, которую вы написали, мисс Веспертин, была весьма увлекательной. Завораживающая, со всеми подробностями. Похоже, вы обладаете исключительным пониманием вымышленного организма, о котором писали. Эти черви, которых вы описали, звучат устрашающе.

Я закрыла глаза, вспоминая тех червей, которые выскальзывали изо рта моей матери в видении, которое было у меня прошлой ночью. Всю ночь напролет меня мучили ужасные кошмары, в которых я видела, как они ползают по полу и выползают изо рта моей матери.

— Полагаю, у меня богатое воображение.

— Мне любопытно, что случилось с человеком, о котором вы писали в статье.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— В конце статьи вы не упомянули об исходе болезни. Только течение болезни, ее прогрессирование и ваши наблюдения. — Сцепив пальцы домиком, он откинулся на спинку стула, его глаза были полны беспокойства.

— Ну, я... я полагаю, учитывая тот факт, что я не придумала лекарство от этой болезни, я не хотела упоминать о ее судьбе.

— И почему вы не придумали лекарство?

Я пожала плечами, прочищая горло.

— Задание было просто написать вымышленную болезнь и ее влияние на физиологию человека.

— Что вы и сделали блестяще. Настолько блестяще, что я вынужден спросить, как вы пришли к этой конкретной болезни?

Неужели кто-то другой написал то же самое? Я не понимала, зачем он вызвал на встречу, чтобы задать мне эти вопросы.

— Прошу прощения, сэр. Я все выдумала. Вы сказали, что у меня нет проблем, но мне кажется, что вы меня в чем-то обвиняете.

Напряжение на его лице смягчилось до легкой усмешки, и он покачал головой.

— Простите меня, я не обвиняю вас, мисс Веспертин. — Вздохнув, он снова посмотрел на меня. — Организм, о котором вы написали, не выдуман. Хотя я понимаю, что существуют тысячи паразитов, но симптомы, которые вы описали, говорят именно об этом виде.

В моей груди запульсировал шок, и мой разум вернулся назад, воспроизводя его слова.