Падая на пол, он ударился о ручку одного из ящиков, и эхо разнеслось по комнате, а затем отскочил в сторону.

Меня пронзил ужас, и я вскочил со своего места, чтобы поднять его.

В панике я не заметила, что лекция затихла, и Росс снова занял свое место, пока в поле моего зрения не попали блестящие черные туфли, и я, проследив за длиной черных брюк, не обнаружила неодобрительный взгляд профессора Брамвелла. Мой взгляд метнулся к телефону, продолжавшему записывать, и я молилась, чтобы он не опустил глаза.

Я вспомнила слова Спенсера, сказанные им в первый день, о том, что он не любит, когда его записывают, и конфискует телефон, если найдет доказательства этого. Чтобы не выглядеть странно, я задержала этот презрительный взгляд гораздо дольше, чем хотела.

Пожалуйста, не смотри.

Сердце замерло в груди, когда он взглянул на телефон.

Я наклонилась, чтобы поднять его, но не раньше, чем он выхватил гаджет первым.

Кровь отхлынула от моего лица. Нет, нет, нет. Пожалуйста!

Пока Росс продолжал говорить с классом, который, казалось, не замечал хаотической сцены, происходящей в дальнем углу, профессор Брамвелл прильнул ко мне.

Ощущение его близости, его восхитительного одеколона, проникающего в мое горло, его теплого коричного дыхания на моей щеке довели мой пульс до бешенства.

— Скажите, что вы не записываете мое занятие, мисс Веспертин. — Он говорил негромко, но глубина его голоса щекотала мои чувства.

Сглотнув из-за сухости в горле, я покачала головой.

— Я не делаю этого, — прошептала я.

— Подписанное вами соглашение о неразглашении дает мне право конфисковать ваш телефон, если у меня возникнут подозрения, что это так.

В моей голове зазвучали сигналы тревоги: сцена разыгралась, как в страшном кошмаре.

— Пожалуйста, не надо.

— Тогда вы удалите все, что вы записывали при мне. Прямо сейчас.

Быстрый взгляд на Спенсера показал, что он смотрит через плечо на нас двоих, вопросительно нахмурившись.

— А если вы его конфискуете? Что вы сделаете? Удалите его сами?

— По закону я не имею права просматривать ваш телефон, мисс Веспертин. — Он наклонился еще ближе, и, Боже, помоги мне, мне потребовалась сила воли чертовой монахини, чтобы не повернуться и не убедиться, насколько близко его губы находятся к моим. — Это было бы вторжением в частную жизнь. Чревато последствиями.

Не отрывая взгляда от черной столешницы, я дышала через нос, стараясь подавить дрожащие вздохи, забивающие горло.

— Но вы все равно попросите меня удалить запись?

— Я был бы более склонен доверить вам сделать это самостоятельно, если бы вы согласились отдать свой телефон. Вы либо виновны, либо нет.

У меня не было выбора. Если бы я удалила его при нем, он бы точно увидел видео моей киски, прямо перед своим лицом. Без сомнения, меня бы выгнали из его класса, а возможно, и из академии. Если бы я позволила ему взять телефон, он все равно увидел бы видео, но тогда ему пришлось бы признаться, что он его смотрел. Все сводилось к тому, чтобы признаться в содеянном или сыграть на лжи.

— Поверьте мне. Я не специально записывала. Я уронила телефон, и кнопка записи случайно сработала. Но если вы мне не верите, можете взять мой телефон. — Чуть не вспотев, я ждала, когда парень поймет, что я блефую, и спросит: если все так невинно, почему бы просто не показать мне?

Выпрямившись, он встал надо мной в своей властной позе, челюсть отвисла, как будто он в этот момент скрежетал зубами.

— Очень хорошо. Я верну его в конце занятия.

Как только он отошел, я выпустила дрожащий вздох и вернулась на свое место.

Дура. Дура. Дура!

Как будто жизнь не могла стать еще более дерьмовой, я столкнулась с возможностью того, что мой телефон не сразу заблокировался, и он посмотрит это ужасное видео и, конечно, не скажет об этом ни слова. От унижения у меня запылали щеки, и мне захотелось провалиться под землю от усталости, вызванной тем, что мне приходится напрягаться еще и по этому поводу. Будет ли он искать причину, чтобы завалить меня? Или скажет, что к черту вторжение в частную жизнь, все равно посмотрит, а потом сдаст меня в полицию за непристойное поведение?

В любом случае, мои шансы узнать больше о его исследованиях только что ускользнули из моих рук.

В буквальном смысле.

Еще один взгляд в сторону Спенсера показал, что он вскинул бровь, как бы спрашивая, что случилось. Едва заметно покачав головой, я отвернулась от него, в глазах горели слезы, а в горле поднимался гнев. Он бы не понял. Никто из них не понимал отчаяния. Особенно Брамвелл. Я ненавидела их идеальную, маленькую, привилегированную жизнь, где все, о чем они должны были думать, — это о том, какую дизайнерскую сумочку подобрать к своему наряду на следующий день.

Прекрати, Лилия, — укорила я себя. Просто перестань.

Я нехотя вернула внимание к Россу, отчаянно желая отвлечься, но монотонность его лекции лишь вернула меня к мыслям о том, как Брамвелл наблюдает за моими действиями. Все, что ему нужно было сделать, — это постучать по экрану, чтобы он не заблокировался в течение первых двух минут. Стал бы он напрягаться? Вопросы, терзавшие мою голову, были бесконечны.

Единственным спасением могла стать репутация этого человека. Если слухи о шрамах на его шее были правдой, то, конечно, он никогда не рискнул быть обвиненным в очередном скандале со студенткой.



ГЛАВА 26

ДЕВРИК

Я отнес телефон в лабораторию внизу и уставился на ярко освещенный экран. В тот момент, когда он потускнел, я коснулся места между значками, чтобы не заблокировать его. К черту вторжение в частную жизнь. Я уже дважды доверял людям, пытавшимся украсть мои исследования, и будь я проклят, если позволю какому-то новоиспеченному подростку сделать то же самое. Тот факт, что она обладала столь глубокими знаниями об организме, уже заставил меня обратить на нее внимание, но то, что она так подробно описала его клиническое проявление, стало тревожным сигналом о ее намерениях.

Я добрался до своего кабинета в нижней лаборатории, где Липпинкотт так любезно убрал все камеры. Там я нажал на значок фотографии, и изображение в маленьком окне предварительного просмотра заставило меня нахмуриться. В крошечном угловом квадратике, фон которого был в основном темным, я смог разглядеть то, что выглядело как ее рука под подолом юбки.

Блять.

Я бросил телефон на скамейку и отступил назад, глядя на него.

Я ошибся. Очень сильно ошибся.

Не делай этого.

Я хотел оправдаться тем, что мне нужно было узнать, записала ли она мой урок, но это была ложь. Правда заключалась в том, что мне нужно было проверить, хватит ли у нее смелости сделать что-то столь дерзкое и возмутительное прямо у меня на глазах.

Потирая затылок, я зашагал к парте.

Почему? Зачем смотреть, если я прекрасно понимаю, что было на видео?

Экран потускнел, и я дернулся, чтобы не заблокировать его. Как только я коснулся экрана, видеозапись пришла в движение.

На заднем плане я уловил лишь невнятный голос Росса. Камера, похоже, располагалась между ее коленями, учитывая короткую длину бедер и подол юбки в верхней части экрана.

В животе у меня заныло, и я хотел сказать, что это от отвращения, но знал, что это не так. В паху пульсировала давно дремлющее и мерзкое желание.

Камера скользнула ближе к темным глубинам под юбкой, и в тот момент, когда она отодвинула подол, пропуская свет, мои колени чуть не подкосились. Ее киска была прекрасно видна, чисто выбритая, без единого волоска, и когда она прижала два пальца к своим складочкам, открывая себя, я прикусил костяшки пальцев, глядя на эту прекрасную розовую плоть.

Что б меня.

Что. Б. Меня.

Сначала она только играла со складочками, щекоча крошечную жемчужину плоти, от которой у меня покалывало кончики пальцев.