Начался новый учебный год. Принаряженные школьники, вереща, словно птицы весной, весело шагали по улицам, размахивая сумками с учебниками и тетрадями. В руках у многих были мотыги или метлы — до уроков нужно было убрать школьный двор или поработать в саду. Учителя, в основном молодые, встречали детей у школы. Им предстояло не только учить, но и вовлекать ребят в школу. В приморских районах с посещаемостью дело обстояло плохо. В первой ступени из десяти детей учились четверо, от силы пятеро, во второй — один из десятерых. В школах же третьей ступени[13] приморских ребят вообще не было. И тем не менее по сравнению с недавним прошлым количество школьников возросло чуть не в сто раз. Пятнадцать лет назад хватало одной школы на три волости, да и в ней училось всего человек тридцать, в основном дети старост и местных богатеев. Учительствовал тогда, как правило, монах, присланный в школу местным кюре. Все науки начинались с Библии. Каждую субботу ученики во главе со своим наставником строем отправлялись в церковь, дабы просить об отпущении грехов. В деревнях редко можно было найти человека, который умел прочесть или написать письмо.

Власти рассуждали так: зачем крестьянину грамота, если он прежде всего должен работать. Впрочем, и сами господа полагали, что грамота разъедает душу, а душа должна предстать перед господом богом чистой и нетронутой. Кое-кому приходится, правда, жертвовать собой — ведь нужны и писари, и чиновники, и уездные и волостные начальники, так что всем без образования не обойтись. И жертвуют собой, мол, дети богатых, которым все равно путь в рай закрыт. А для бедняков дорога туда свободна и без грамоты. Так и мыкали свой век крестьяне, надеясь на торжество справедливости в Судный день. Год за годом, поколение за поколением впитывали покорность и послушание, а это и требовалось богатеям. И получалось, что одни вкушали радости жизни на этом свете, а другие ждали небесного блаженства.

Темная ночь невежества понемногу начала рассеиваться в сорок пятом году, после революции, когда народ потянулся к образованию. Но скольких это стоило сил и выдержки ученикам и учителям! Частенько, когда крестьяне после трудового дня шли на вечерние курсы, их встречали враги, вооруженные ножами и палками, грозили, уговаривали — дескать, тысячи лет не было на земле этой учителей, и никто не помер от невежества. Только в шестидесятом году в волости Сангок появилась школа первой ступени, где дети бедноты учились писать и читать. А приобщившись к грамоте, они отрекались от диких старых обычаев и начинали верить не в бога, а в свои силы. Однако до сих пор девочек в школу не пускали. Мальчики же учились обычно до четвертого класса, а потом уходили работать. Крестьяне все еще считали, что чем грамотнее человек, тем черствее его душа. И всегда находились темные личности, которые порочили новые школы, утверждая, что детей в них учат плохо, программы — чересчур сложны и запутаны, а главное, не изучают теперь Библию. Случалось, что дети бросали школу после первого же урока географии, когда учитель говорил, что земля круглая, а в это дети не могли поверить, ибо Библия говорила совсем другое…

И вот учителя встречают детей у школы. Больше всех волнуется директор Тиеу, хотя он и сообщил о начале занятий во все деревни, на все хутора. Четвертого сентября, в день начала нового учебного года, в школу пришло очень мало народу — десяток первоклассников да несколько человек из других классов. Больше двадцати ребят, записавшихся в школу, не явились, и причина была неизвестна. Детей распределили кого на уборку двора, кого — в сад, и директор собрал учителей на срочное совещание. Учить практически некого! Надо что-то делать. Решили идти по домам. Дети, завидев учителей, убегали и прятались, взрослые разговаривали неохотно и недружелюбно. Объяснения у всех почти одинаковые: ребенок занят домашними делами, присматривает за младшими детьми, поскольку родители в кооперативе, обязаны являться на работу каждый день! Даже если ребенок закончит восемь-девять классов, все равно вернется сюда и будет обрабатывать землю — зачем тогда человеку грамота, а нам — лишние расходы. Много будет учиться — забудет веру наших предков, о душе перестанет заботиться, а там недалеко и до беды.

После праздника осеннего урожая в школу перестали ходить еще несколько ребят. Директор решил пойти по домам сам. Целый день ходил от дома к дому, но детей не видел почти ни в одном. Где же они, недоумевал директор.

А дело было в том, что врагам народной власти удалось убедить крестьян не отдавать детей в школу, а записывать их в Армию справедливости. И однажды директор увидел процессию, в которой вместе со взрослыми членами организации шли и бывшие ученики его школы. Девочки — в белых платьях, словно в большой праздник, на головах — шляпы с крестом, вышитым желтым шелком, а на некоторых, как на монашках, — высокие, похожие на тюрбаны головные уборы с длинными лентами, спускавшимися до самой талии. Директору удалось узнать, что это был церковный кружок, где учились по Библии, а наставником в ней числился церковный служка Сык. Тиеу поглядел и на занятия этого педагога, всегда грязного и пьяного, от которого несло чесноком и водкой. От одного его вида маленькие дети пугались — редкие волосенки, козлиная бородка, ярко-алые десны и черные гнилые зубы. Сык шепелявил, брызгал слюной при каждом слове. Вместо указки он пользовался тонкой бамбуковой палкой, которой бил учеников по голове, важно спрашивая при этом:

— Где обретается наш господь?

Детский хор отвечал нараспев:

— Всемилостивейший наш господь обретается на небе и на земле и в каждом из нас, он всюду!..

Сык кивал головой и задавал следующий вопрос:

— Что есть суть нашего бога?

— Он триедин, наш всевышний — бог-отец, бог-сын, бог-дух святой.

И довольный Сык переходил к следующей теме: жития святых… Сначала он невнятно читал, а потом заставлял детей повторять за ним хором:

Слова, яркие, непонятные, врезались в память неопытных и доверчивых детей. Понимать, что означают эти сад, благоухающие розы и таинство жизни, никто не требовал с них, — надо только запомнить и повторить слова, подобно попугаю. Конечно, учиться у Сыка куда легче, чем в обыкновенной школе, где проходят математику, географию, историю и другие предметы. Однако поучения Сыка не ограничивались Библией — он внушал детям, что надо держаться подальше от пионерской организации, потому что красный цвет пионерского галстука — цвет огня преисподней, где обитает сатана. Каждый, кто оденет галстук, обязательно угодит в его мохнатые лапы, и нет ему спасения. И все, кто был членом пионерской организации, должны покаяться, выучить еще несколько глав из Библии, а каждое утро семь раз лобызать землю…

Обо всем этом узнавал Тиеу от самых сознательных и активных поселян. Но узнал он и еще кое-что. Оказывается, после недавнего праздника Даузонг[14] церковный староста Хап собрал всех своих приспешников, пригласил Сыка и, угостив его водкой, сказал:

— Накануне благовещения, такого большого праздника, потерять хоть одну детскую душу — все едино, что потерять дорогу в рай. Вам известно, что учителя и директор школы шляются по дорогам и пытаются залучить детей в свое проклятое богом заведение, чтобы обучать несчастных агнцев бесовским наукам. Это против нашей святой веры. Поэтому мы должны сделать все, что от нас зависит, и даже больше, но не допустить вероотступничества…

Захмелевший Сык поклялся, что во благо религии будет стараться изо всех сил, хотя он никогда не забывал получить за свои уроки два донга в неделю, а водку мог купить у тетушки Тап. Сык прекрасно понимал, почему у него столько учеников, — постарались матери, члены Армии справедливости. Они побывали в каждой семье, где имелись дети школьного возраста, уговаривали родителей порвать с деревенской школой. В результате многие дети перешли под опеку Сыка.