Почувствовав свободу и возможность сделать первый шаг, я двинулась вперед, представляя, как выхожу снаружи дворца. И едва не заорала, потому что в грудь, там, где брачный кулон соприкасался с кожей, словно ударили зубилом, втыкая его в кости. Глаза, которые до этого я держала зажмуренными, крепко закрытыми, распахнулись помимо воли, и я упала, хватаясь за шею и пытаясь нащупать рану… которой не было.

Я сидела на поджатых ногах в рубашке Сатуса, которая для меня была как платье, держась одной рукой за стену, а другой упираясь в грубый каменный пол.

— Это не спальня, — удивленно спросила я вслух, рассматривая колонны, чередой выстроившиеся у другого края. Витые вертикальные опоры, толщиной больше, чем я могла обхватить обеими руками, поддерживали белый мраморный потолок, а за ними легко просматривалась обширная виноградная долина. — Это галерея, — с изумлением поняла я, поднимаясь. — Но как я оказалась здесь?

Вариантов было два. Либо я не справилась и, когда ожил кулон, вышагнула из межпространства не там, где надо. Либо Сатус узнал, чем я занимаюсь и пресек мое баловство.

— Как бы там ни было, — продолжила я беседовать с самой собой, — а дальше придется идти пешком. И что мне делать? Вернуться обратно в спальню? Но я даже не знаю, в какой она стороне, а дворец-то огромный!

А долина с таким ароматным виноградом была вот она, передо мной, как на ладони! Я подошла к одной из колон. На легкой свежем ветерке затрепетал край рубашки и распушились волосы. Долина, окутанная сумраком ночи, но подсвеченная светом, льющимся из дворца, казалась близкой и далекой одновременно. И все же… я решила до неё добраться.

Хотя на путешествие ушло гораздо больше времени, чем казалось изначально. Я куда-то очень долго шла, вообще не понимая, куда иду. Пересекала большие и маленькие пустые помещения, натыкалась на открытые и закрытые двери, преодолевала длинные и короткие коридоры, ныряла в какие-то ниши и выныривала из-за тяжелых портьер, которые пахли пылью, но на вид были чистейшими из самых чистых. Сворачивала за углы, и еще раз сворачивала, предварительно, будто заправский шпион, выглядывая, чтобы не наткнуться на кого-нибудь опасного. А опасными тут были все. Пару раз я слышала шаги и пряталась от стражей, которые, двигаясь бесшумно, проходили мимо и исчезали за очередным необъятным, как и многое здесь, столбом или крутым поворотом.

И… я устала. Остановилась, выдохнула, прислонилась спиной к очередному массивному столбу, оканчивавшему вереницу таких же, и потерла предплечья. В этом месте я чувствовала себя чужой, совершенно не на своем месте. Это повышало ощущение повсеместной угрозы до невыносимого уровня.

Взрыв истеричного визгливого смеха, раздавшийся совсем рядом, напугал. Показалось, будто хохочет призрак, потешаясь над живыми. Инстинктивно присев, я завертела по сторонами головой, одновременно втягивая её в плечи. Но рядом никого не было. Смех оборвался также резко, как и возник, и дворец вновь погрузился в мирное, какое-то чрезмерно искусственное спокойствие, которое напрягало еще больше, чем если бы он был наполнен обычными звуками, присутствующими там, где есть хоть какая-то жизнь.

Спустя пару минут бесполезного оглядывания я заметила дверь, которая не сразу попала в зону моего обзора из-за колонн. Она была приоткрыта, роняя полоску желтого света на неровный пол, выложенный старинными каменными плитами, будто бы вырезанными из скалы.

Любопытство сгубило кошку, не удержалась от него и я. Встав на цыпочки, прокралась вдоль стены, подобралась поближе и замерла, вслушиваясь в то, что происходило внутри.

Подоспела я как раз к моменту второго приступа неудержимого хохота, который теперь нарастал, переходя в вопль, в отрывистые вскрики, наполненные болью и отчаянием, таким густым, что казалось, его можно было потрогать руками. И на этот раз смех не затих самостоятельно. Его оборвал влажный всплеск, как если бы кто-то выплеснул полный стакан воды.

Но звуки на этом не прекратились. Послышалось бормотание. Торопливое, невнятное, иступленное, напоминающее то ли молитву, то ли призыв. А может быть, оно было и тем, и другим одновременно.

Вытянув шею я аккуратно заглянула за край стены, заглядывая в щель. И увидела спинку небольшого дивана, затянутого красной тканью, на вид мягкой, бархатной, подсвеченной огнем из большого встроенного в стену очага, где желтые языки обгладывали колотые поленья. На диване спиной ко входу сидела мужская фигура, возложив руку на подлокотник. Желтый свет огня из очага, рядом с которым стоял диван, бросал приглушенные отсветы на мужское лицо, придавая ему таинственности и глубины, частично освещая. Но даже если бы в этой небольшой комнате, похожей на домашнюю библиотеку или кабинет, властвовала темнота, то и сквозь неё я узнала бы этот затылок, позу, горделивый разворот плеч, манеру держать голову.

На диване сидел Сатус, а прямо перед ним стояла на коленях незнакомка, взирая на него умоляющими, наполненными слезами и тоской, глазами. Такую тоску я видела только у бездомных, одиноко бродящих по неприветливым улицам, собак, столкнувшихся с человеческой жестокостью и знающих, что ничего хорошего им от людей и судьбы ждать не приходится. Животных, подвергшихся садизму, такому же бессмысленному, как и жизнь тех, кто его творит, легко узнать. Они приседают пониже к земле, прижимают хвост и уши, стараются быть незаметнее, мельче, надеясь, что так вызовут меньше ненависти, которую провоцирует просто само их существование. Так и эта девушка сжималась в комок, пригибала голову и выглядела побитой, хотя никаких следов насилия на ней не было. Зато имелись следы выплеснутого прямо в лицо чего-то красного. Алые потеки покрывали щеки, капали с длинных светлых ресниц, огибали чувственные губы, немного непропорциональные, но от того не менее влекущие, и стекали вниз, собираясь где-то внутри корсета, который выставлял напоказ то, чем действительно можно было гордиться.

— Ты успокоилась? — лениво поинтересовался Сатус, потянулся к бутылке, стоящей здесь же на подлокотнике и вновь наполнил бокал рубиновым напитком. Кажется, именно этим плеснули в девушку.

Она тряхнула крупными белыми кудрями, собранными в замысловатую прическу, часть волос промокла и прилипла к лицу, пропитавшись алой жидкостью и приобретя легкий розоватый оттенок.

— Это…, - она задохнулась, в смятении сминая тонкое ажурное кружево, которое украшало юбку тесного платья насыщенного синего цвета, — это все, что ты мне можешь сказать?

— Я вообще не желаю с тобой разговаривать, — с прежним безразличием протянул демон, крутя в длинных пальцах бокал. — И сообщил об этом не раз и не два. Но ты не желаешь понимать.

— Это все из-за неё? — всхлипнула блондинка, сжимая руки у груди. — Из-за этой девчонки, которую ты привел с собой из Межмирья? Неужели ты действительно решил сделать её своей парой?

— Я не решил сделать, — жестко прервал он незнакомку. Сатуса совершенно ничего не смущало, ни то, что девушка продолжала стоять перед ним в унизительной позе, ни то, что она плакала. Слезы смешивались с красными разводами от, скорее всего, вина, делая лицо еще более мокрым, словно она попала под странный дождь. — Я уже сделал.

— Не может быть, — замотала головой красавица. — Я не верю. Не верю!

— Верь, не верь, мне все равно, — сухо проронил демон. — Я даже не понимаю, зачем ты сегодня пришла сюда, ведь я четко распорядился, чтобы ты сидела дома и больше не показывалась во дворце. Не хочу, чтобы Мира случайно с тобой столкнулась.

— Даже если ты провел обряд, до первой брачной ночи он считается незавершенным, — хрипло выпалила блондинка. Её брови трагично надломились, а губы задрожали. — А её не было, я точно знаю!

— Откуда? — хохотнул Сатус. — Ты что, под моей спальней со свечкой дежуришь? Прикажу усилить отряды внешней охраны.

— Потому что если бы ваша близость уже случилась, ты сейчас был бы не здесь, один, в окружении любимых книг, а с ней, — сделала весьма странный, но категоричный вывод девушка. — Потому что я знаю… Я знаю, каково это — оказаться в твоих объятиях. Не родилась еще та женщина, которая испытав твою любовь после захочет её лишиться.