— Ты нужна мне, Мира, — прошептал он. Его губы в неожиданном порыве прикоснулись к моей щеке, а после начинали порхать по лицу, словно бабочки, оставляя едва выносимые поцелуи. — Ты даже не представляешь, как сильно нужна мне.
Я прекратила сопротивление, покорно прикрыла веки и грусть, та, что долгое время была закрыта в моем сердце, выплеснулась наружу.
— Я знаю. Но теперь хотя бы понятно для чего.
Он остановился, замер, моментально остыл. Вот только что его руки, обнимавшие мою голову, ощущались горячими, а губы опаляющими, словно солнце. Но краткий миг — и его грудь под моими такими маленькими на фоне демона ладонями будто бы кусок льда.
Надавив снизу большим пальцем на подбородок, поднимая его вверх, демон проговорил разозлено:
— Нет, мышка, не только для этого. Ты нужна мне в жизни. Нужна в моем доме, в моей спальне, в моей постели. Я хочу просыпаться рядом с тобой и засыпать, прижимая тебя к себе. Я хочу видеть твою улыбку, слушать твой голос, ловить на себе твой взгляд. Я хочу, чтобы ты была моей полностью и без остатка.
— Правда? — обиду в моих словах даже я сама почувствовала на вкус. Она была густой, ядовитой, настоянной. — Ты правда любишь меня? Ведь именно этого я от тебя и не услышала. Я слышала только о твоих желаниях, но ты ни разу не спросил о том, чего хочу я?
Большой неожиданностью стало его удивление, такое искреннее, почти детское, возмущенно-недоуменное. Никакая эмоция не могла испортить его уникально чистые классические скульптурные черты, но оно вдруг будто бы стало мягче. И это сбило с толку уже меня. Потому что я привыкла видеть на нем лютую ярость, неприязнь, жесткость, осознанное намерение причинить боль, которые превращали его в темного злого бога, требующего от своих подданных смирения и полного подчинения.
— Чего хочешь ты? — переспросил он. — А чего еще ты можешь хотеть, Мира? У тебя есть я. Что тебе еще нужно? — его лоб прислонился к моему. Наши лица замерли друг напротив друга, я больше не вырываться, он больше давить. Мы достигли краткого перемирия, но в моей душе что-то искривлялось с каждой секундой, проведенной вот так, в объятиях демона, который умел заботиться только о себе. — Я твой, Мира, — прошептал он, а его магия, которой он так мастерски управлял, заскользила по коже. Я ощущала её так, как если бы он гладил меня руками. Она проникала туда, куда его руки проникнуть были не способны — под кожу, прямо в вены, смешиваясь с бурлящим потоком крови, разгоняемым трепещущим сердцем. И каждый новый удар был как подарок, как одолжение на будущее, потому что теперь даже оно, сердце, было в его распоряжении. — Я принадлежу тебе настолько, насколько никому никогда не принадлежал. Я готов быть твои и только твоим.
Очаровательные, потрясающие слова, сказанные идеальными губами, подчеркивающими невозможно красивое лицо мужчины, способного ломать других просто ради развлечения.
Эти слова проникали в душу, нанизывали её на длинную острую иглу, создавая чудовищное ожерелье, которое он сможет повесить на стену в качестве очередного трофея.
Я чуть приподнялась, потянулась к нему, как тянется кошка за лаской, прижалась щекой к его щеке, и прошептала, легко касаясь губами уха:
— Я просто игрушка в твоих руках. И знаю об этом.
Своим телом я ощутила, как содрогнулось его. Когда он отодвинулся, я смогла увидеть его лицо и тугой, пульсирующий узел затянулся под ребрами от той оглушающей пустоты, которую вызвали в нем мои слова. Накатило ощущение болезненной слабости, какое бывает, когда чувствуешь, что заболеваешь. Когда диагностируемых симптомов еще нет, но слабость, подкравшись бесшумно, уже окутывает тебя своим ядовитым дыханием.
— Поцелуй меня, — проговорил демон, его пальцы легли поверх моей челюсти, сжимая. Не сильно, но отвернуться невозможно.
— Нет, — тихо промолвила я, избегая его взгляда.
— Почему? — потребовал ответа он. За требовательностью скрывалась глухая мольба, которая встряхнула мою душу, а после сжала так, что я судорожно вздохнула, чувствуя, как не хватает воздуха. Что же он со мной делает? Зачем? И за что?
— Потому что не хочу, — честно ответила я.
Его длинные ресницы дрогнули, глаза заблестели, а рука сдвинулась вниз по шее. Пальцы следовали вдоль линий вен, прощупывали мышцы, сдавливали в ответ на пульс. Погладив, они скользнули на ключицы.
— Знаешь, какая это мука, не владеть тем, что владеет тобой? — простонал он и, кажется, прилагал огромные усилия, чтобы не сжать сильнее, кроша все, что находилось под пальцами в пыль. Его голос звучал глухо, надтреснуто.
Это неожиданное откровение, наполненное невыносимой, рвущей на куски, честностью, легло на кожу наэлектризованной сетью.
Но я не успела ничего сделать, ни принять его, ни отвергнуть.
Потому что позади Сатуса раздался оглушающий рёв и из густых насаждений, которые скрывались за занавесом из виноградных лоз, на нас стремительной смазанной тенью выпрыгнуло огромное туловище.
Туловище было мохнатым, зубастым и когтистым, а еще — откровенно желающим нами пообедать. Что-то большее мне не позволил увидеть демон, оттолкнув в сторону и встретив внезапного гостя голыми руками.
Перекатившись через спину, промяв собой фиолетовые цветы, я припала к земле и уже оттуда, относительно со стороны, стала наблюдать за происходящим. С замирающим сердцем я глядела во все глаза на демона, который, приложив недюжинную силу, отбросил существо на четырех лапах обратно, откуда появилось, то есть, в заросли кустарника. На секунду мир затих, словно замер в одной точке, а в следующий миг окрестности огласил еще более угрожающий утробный рык. И существо вылетело назад, раздирая зеленую занавесь в ошметки и сминая сочные листья огромными лапами.
Зверь был огромным, чем-то средним между кабаном и тигром. От кабана — непропорционально короткие по отношению к телу лапы, массивный круп, широкая спина, короткая жесткая шерсть, на холке стоящая торчком, и вытянутая морда с двумя торчащими из нижней челюсти жёлтыми клыками. От тигра все остальное — мягко ступающие лапы с кошачьими подушечками и скребущими по земле когтями, широкий лоб, уши торчком, оранжевые глаза, шумно втягивающий воздух треугольный коричневый нос и ряд смертоносных клыков. Существо рычало, с каждым крадущимся шагом все ниже и неотрывно глядело на Сатуса, который бесстрашно стоял прямо перед ним, по-деловому закатывая рукава.
Я не сдержала испуганный писк и попыталась встать, чтобы оказаться поближе к демону. Это было совершенно глупо, ведь я ничем не могла ему помочь, даже больше, в схватке со зверем я откровенно мешала бы Сатусу, но в тот момент мой мозг работал в режиме паники, производя одну единственную мысль, которая вопила, что сейчас Тай может пострадать, и я должна что-то сделать.
Однако стоило мне пошевелиться, как зверь развернул морду ко мне, принюхался и сменил цель. Охнув, я вновь рухнула вниз на четвереньки и начала пятиться назад, собирая на себя травинки и лепестки частично уничтоженных цветов. Но далеко уползти не смогла, упершись в преграду. Оторвав взгляд от морды, которая морщилась, рыча, я оглянулась назад, но не увидела ничего. Попыталась еще раз сдвинуться с места и вновь ударилась пятой точкой обо что-то твердое, что было не видно глазу, но все равно существовало, препятствуя моему позорному побегу.
— Мира, — призрачно-спокойным голосом произнес Сатус. — Замри.
И я замерла, закусив губу и вцепившись пальцами в остатки лужайки.
Зверь сделал еще один шаг ко мне и принц метнулся наперерез, нанося удар кулаком и даже не пытаясь использовать оружие, которое у него несомненно было. Что угодно могло случиться, но демоны всегда держали при себе свои клинки и не стеснялись вытаскивать при любой ощутимой угрозе. Но в этот раз, кажется, демон намеревался справиться исключительно с помощью собственной физической силы и скорости. И чем больше ударов он наносил, атакуя мохнатого со всех сторон, вынуждая реветь и отступать, тем очевиднее становилось то, что демон вымещает злость на удачно подвернувшемся под руку звере. Финальный точка спонтанного сражения была поставлена раньше, чем я ожидала, наблюдая за всем широко распахнутыми глазами. После серии ударов, принц все-таки выхватил откуда-то из-за спины длинный тонкий нож, замахнулся, вкладывая всю силу в последний рывок и вонзил лезвие зверю между лопаток, погрузив в плоть по самую рукоять. Зверь же, погибая, высоко взвыл и в предсмертной судороге мотнул головой, задевая бедро принца и вспарывая его клыками с внутренней стороны.
