— Верно! В наступлении они не нужны!
— «Катюшу» бы нам…
— Родина предоставит все. Главное сейчас, друзья, не пропустить немцев к Грозному здесь, на вашем рубеже. Тогда немец пойдет искать другую лазейку и угодит в капкан. Возможно, что и вам придется быть частью этого стального капкана… Сегодня главная сила врага — это танки. Противостоять им может только слаженная и отлично подготовленная артиллерия. А минометчики? Их дело — истреблять пехоту, которая идет за танками… Открытое письмо молодых воинов генерала Лелюшенко подписали отличившиеся в боях герои. А разве таких нет среди нас? Есть. Да вот же командир орудия их батареи старшего лейтенанта Шульпина комсомолец Коротков. За час уничтожил прямой наводкой четыре бронетранспортера и до двадцати солдат противника. Вся батарея Шульпина в этом бою уничтожила четырнадцать вражеских танков.
Говорят, один в поле не воин? Еще какой бывает воин. Например, гвардии рядовой Назаров из батальона Цаллагова пропустил вражеский танк и бросил бутылку с горючей смесью в моторную часть. Машина загорелась. Фашисты стали выпрыгивать из танка. Назаров уничтожил вражеский экипаж из винтовки. А командира танка — фельдфебеля — взял в плен.
Другой пример: комсомолец-бронебойщик Пепелов из противотанкового ружья подбил три танка, дело довершили наши «сорокапятки» и минометчики уважаемого старшины Налетова.
Пулеметчик Коровушкин оказался один с «максимом» на высоте, остальные номера расчета были ранены…
— Знаем, товарищ капитан, это — на нашей высоте!
— Коровушкин стрелял по врагу, пока не кончились патроны, а потом взялся за гранаты. Напротив окопа Коровушкина после боя комбат Цаллагов насчитал двадцать шесть убитых солдат и офицеров.
— Знаем Коровушкина! Правильный пулеметчик!..
— Знаете ли вы, что вчера моряки шестьдесят второй бригады снова сошлись в бою с колонной немецких танков, прорвавшихся почти вплотную к Вознесенской? Две роты морской пехоты против пятидесяти фашистских танков. Это был поединок человека в тельняшке со сталью и огнем… Моряки карабкались на башни танков, стреляли в смотровые щели, бросали связки гранат под гусеницы, жгли горючей смесью… Никто не мог управлять этим боем: взрывы, лязг гусениц, рев моторов, беспорядочная стрельба и крики — все слилось в один страшный гул. Матросами руководила их мужественная воля, и сталь дрогнула перед этой силой. Когда подоспели артиллеристы, моряки залегли, чтобы уничтожить экипажи горящих машин и пехоту, прорвавшуюся с танками. Бой длился около двух часов. Гитлеровцы оставили на окраине Вознесенской тридцать четыре подбитых танка и сотни трупов.
Немало погибло ребят. Но враг не прошел!..
В конце беседы минометчики поклялись воевать так, как воюют сталинградцы, так же бить вражеские танки, как моряки у Вознесенской. Ведь это не шутка — уничтожить тридцать четыре машины из пятидесяти.
— Кто у вас комсорг? — спросил Булычев перед уходом.
— Его убило, товарищ капитан-лейтенант. Кушхабиев звали его, Алим. Кабардинец он. Наводчиком был, — ответил молодой паренек, который убавлял свет, когда начиналась беседа.
— А ты комсомолец?
— Так точно! Андрей Сепягин.
— У него именные часы от ЦК комсомола, — подтвердил Налетов. — За отличную стрельбу… Приезжал из политотдела офицер и вручил. Мы даже удивились, откуда в ЦК комсомола знают наших солдат…
— Хорошего солдата узнать не трудно! — улыбнулся Булычев. — Вот что, Сепягин. Я, как политработник флота, предлагаю тебе исполнять временно обязанности убитого Алима Кушхабиева. Справишься, комсомольцы изберут тебя своим вожаком… Ну как там, старшина? Проводник пришел?
— Нет, товарищ капитан! А Сепягин может проводить, он парень смышленый, все ходы знает. — Налетов звякнул шпорами, и Булычев, удивленно посмотрев на него, подумал: для чего минометчику шпоры?
С Сепягиным пришлось проститься сразу, потому что за дверью блиндажа Булычев столкнулся с проводником Цаллагова.
— Бета недоволен тобой, Николай. Отношением твоим недоволен, — заговорил солдат, и Булычев признал в нем ординарца комбата.
— Ах, это ты, Габати? Ну, здравствуй, даду. И скажи: к кому это я плохо отношусь?
— Во-первых, не даду, а дада. Слово это не простое, самое уважаемое: старейший означает!.. А друг твой недоволен твоим отношением к гусю. Вознесенские женщины принесли нам несколько гусей с яблоками. По случаю победы. Угощайтесь, герои, говорят. У нас, у моряков, есть такой закон: загнал врага в землю — жарь поросенка к торжественному столу…
— А если нет поросенка? — улыбнулся Булычев.
— Тогда можно заменить гусем или теленком! — нашел выход Габати. — Вот один жареный гусь и достался нам. Смотрим мы на него, а как же есть его, если друг еще не пришел? Быстрей, быстрей идем, Николай…
Габати торопил Булычева, хотя сам задыхался от быстрой ходьбы. Пройдя с полкилометра, он остановился и оперся о стену хода сообщения.
— Николай, сынок, скажи, ради бога: правду говорят, что мы города наши без боя сдавали басурману? Скажем, Моздок? — отдышавшись, вдруг спросил Тахохов.
Офицеру не очень было приятно, что рядовой называет его по имени. Не по уставу это. Но слово «сынок» старый солдат произнес с таким чувством уважения, что у Булычева потеплело на сердце.
— А кто говорит, что сдаем без боя? Разве ты сам не видишь? Мы деремся за Малгобек, за Грозный и за твой Орджоникидзе… Под Москвой фашистов бил не Христос, а советские солдаты и матросы. А в Севастополе, под Ленинградом да повсюду, куда ни кинь…
— А про Моздок почему так говорят?
— Моздок? Я, правда, не все знаю, как там было. Но такой факт мне известен: по меньшей мере два бронепоезда так дрались за этот город, что шапку хочется снять и поклониться. Одним из них, двадцатым номером, командовал капитан Бородавко, а комиссаром там капитан Абрамов, на другом командиром был капитан Кучма… И экипажи подобрались на славу… Есть под Моздоком разъезд, Ново-Осетиновкой называют…
— Бывал я в том селе, араку пил, пивом там меня угощали… Богато жили люди…
— Этот участок обороняла восьмая гвардейская бригада вашего корпуса и артиллеристы Ростовского училища. Тоже ребята как на подбор! Тут сейчас воюют, высоту держат. Но разговор о них особый… Так вот. На Моздок с Пятигорского направления прорвалось более пятидесяти танков вместе с мотопехотой… Получилось, что наши бронепоезда оказались в мешке. Если бы город сдавали без боя, Бородавко увел бы свой поезд. Вместо этого он вступил в бой с десятью танками. Это как раз было за Моздоком, на двадцать первом километре. Орудие сержанта Симоненко и наводчика Нерика Аракелова подожгло первые два танка прямой наводкой. А потом и расчеты Жиренкова и Демича расстреляли еще по одной машине. Неплохое начало, а?
— Хорошо, если бы все десять, — покачал головой Тахохов.
— Когда на помощь фашистам подоспела еще одна колонна танков, неравный бой закипел с новой силой. Машинист Усиков был убит. Ранен был и командир, но он занял место машиниста и сам повел бронепоезд, команду принял на себя комиссар. Тут разведчики доложили, что фашисты прорываются к переправе. К берегу подходили двадцать танков, стремясь с ходу проскочить Терек. «Не допустим врага на правый берег!» — крикнул капитан Бородавко. В это время и бронепоезд Кучмы обнаружил танковое скопление тридцати машин. И началась дуэль… Короче говоря, за один этот день, двадцать третьего августа, два наших бронепоезда под Моздоком уничтожили восемнадцать вражеских танков, а остальных рассеяли, не дали им переправиться через Терек… Комиссар Абрамов погиб. Многие погибли, отец, в том бою… Погибли и поезда…
Они пошли вперед спотыкаясь. Оба молчали. А потом Габати спросил прерывающимся голосом:
— А вдруг не удержим Терский хребет?
— А как ты сам думаешь, Габати?
— Я так думаю: страшнее того, что было, уже не будет, и страх, я думаю, на стороне басурманов остался. Скоро она им покажет эту, как ее, кузькину мать…
— Кто «она»?
— Известно, кто! Я их в ложбине знаешь сколько штук видел? Э-э!.. Бета говорит, что «катюша» пошлет огненных птиц на басурманов и земля загорится под их погаными ногами. Жду этого дня, не дождусь.
