— Опасный человек, — усмехнулся Базилевский, показав на Булычева. — Разузнает наши оперативные планы и побежит на узел связи вызывать редакцию. Это точно. Они все такие, корреспонденты… Нашумят раньше времени…

— Если газета на день раньше сообщит о выполнении плана операции, — шутя возразил Булычев, — а операция завалится, вам придется вновь провести ее в полном соответствии с моей корреспонденцией…

— Говорят, что все флотцы собираются стать писателями, ночами не спят, бедняги, ведут фронтовые дневники. Это что, правда? — пошутил Рослый.

— Правда, товарищ генерал. Вот в планшете мой дневник. Там вы значитесь под литером «р», то есть «Рослый». Так какие у вас планы? Если не секрет…

Генерал Рослый вынул из нагрудного кармана листок ватманской бумаги, сложенный вдвое. Это была миниатюрная схема, художественно исполненная офицером оперативного отдела Дроздовым. На схеме нарисованы щеточки, загнутые стрелы, кружки и флажки синего цвета: противник. Все это на фоне местности, входящей в полосу корпуса. Рослый не любил лишний раз трепать оперативную карту с обстановкой и имел для «высоких» гостей вот эту схему.

Генерал положил резинку на стол и начал быстро чертить простым карандашом стрелы, обращенные на север по направлению к району станицы «Чуковской у Моздока.

— Мы создали ударную группу, чтобы отбросить противника за реку и отучить его от мысли прорваться к нефтяным вышкам Грозного. Естественно, что немцы тогда вынуждены будут изменить главное операционное направление. А это связано с перегруппировкой сил и потерей времени. Мы же воспользуемся этим и подготовим заранее сильную оборону там, где немцы рассчитывают на внезапность удара. Наша оборона будет таить в себе контрудар. Таков общий замысел. Сейчас наш корпус должен навязать свою волю противнику, заставить его повернуться спиной к Алханчуртской долине. Мы выиграем время, чтобы командование фронтом смогло по-лучить резервы и развернуть их на запад от Владикавказа…

Воспользовавшись паузой, Базилевский добавил:

— Если фронт успеет это сделать, Кавказ будет спасен.

— Итак, ядром нашей ударной группы будут отряд Бушева и твоя кровная шестьдесят вторая бригада моряков. Эти части и их командиры показали на деле способность решать сложные задачи боя в самой, казалось бы, трагической обстановке. Поддерживать группу будет такая сила, которой фон Клейст ничего не сможет сделать…

— Батареи РС?! — воскликнул Булычев.

— Да, мы получили их. Увидишь своими глазами…

Прощаясь с Булычевым, Базилевский сказал:

— Говоришь, взрывная волна сшибла с тебя флотскую фуражку. Может, через денек достанем другую. Я знаю, ты будешь с Кудиновым. Далеко не зарывайся… Учти, на наших складах морских фуражек нет… Словом, береги фуражку… Если не голову, так фуражку! — усмехнулся он своей шутке.

К вечеру следующего дня Булычев в полной форме (комиссар сдержал слово) с трудом добрался до «Линкора» и, не встретив там Цаллагова, пошел по ходу сообщения в сторону Чеченской балки. Тут уж никакой компас не поможет, бреди, куда указал первый встретившийся в темноте солдат. Преимущество его должности — инструктора Политуправления флота — состояло в том, что, находясь на передовой, он мог идти куда угодно. Обязанности его, коммуниста, большие. Он должен знать, чем дышит воин, в чем ему надо помочь, чтобы мужественнее был в схватке с врагом… Хотя не так-то просто ободрить солдата, когда смерть караулила его на каждом шагу!..

Булычев не знал, что батальон Цаллагова выведен во второй эшелон бригады. Наконец он добрел до огромного блиндажа, где мог уместиться, пожалуй, целый взвод.

Такие блиндажи встречались обычно только во втором эшелоне, и то в самом безопасном месте. Здесь воины, так сказать, отдыхали после кромешного ада.

У стенки чадила огромная коптилка из орудийной гильзы. Возле нее сидел смуглый солдат. Он о чем-то рассказывал. Никто не заметил Булычева, когда он вошел в блиндаж. Присел, чтобы не мешать солдатской беседе. Ноги у него ломило от усталости, хотелось лечь, заснуть…

— Она, братцы, такая на вид вроде смирная, — говорил солдат. — Но ежели лупанет, так не возрадуешься… Надо знать ее, красавицу, какая она есть, каков нрав имеет и с какого боку к ней подойти. Если увидишь, что покрывалом накрытая, знай, что это она. И с ходу не лезь близко, а сначала осмотрись. Один раз ездовой Селезнев пошел в соседнюю-часть раздобыть немного сена. Идет и ни о чем не думает. А тут как раз она стоит, милая, готовится гостинец свой фрицу послать. Остановился Селезнев, от удивления раскрыл рот, а она, понимаешь, как лупанет, ну и полетел наш уважаемый товарищ, как архангел Гавриил, вверх тормашками. Все сено из головы вылетело… Пришел в часть без шапки, от штанов одни ленточки болтаются, чуть не плачет. Дали ему сто граммов, чтобы отдышался, в себя пришел. Вот тогда он и рассказал нам, какая она есть…

— То-то Аксенов с кашей запаздывает. Видать, шарахнула она его, своих не помнит, — вздохнул кто-то из проголодавшихся бойцов.

— Встать, смирно!..

Капитан-лейтенант понял, что эта команда имела отношение к его персоне. Рассказчик пробрался вперед.

— Товарищ гвардии капитан! Взвод ротных минометов находится на занятиях. Беседу проводит командир взвода старшина Налетов.

— Вольно, вольно, друзья. Так о чем ты рассказывал, старшина?

— Все о ней, о Катерине Ивановне. Ежели вежливо говорить, то Катерина Ивановна и выходит. Стрельнет, близко не подходи: ветром сдунет, как нашего ездового, Архипку Селезнева. Поэтому я и решил провести занятие.

— Молодец, старшина. А не скажешь, как мне связаться с комбатом Цаллаговым?

— При современной технике — запросто. У меня тут в трех шагах телефон. Что прикажете передать?

— То, что я здесь — Булычев. Он знает.

— Есть!

Булычев привык спать в солдатских землянках и чувствовал там себя гораздо спокойней, чем вблизи от высокого начальства. И сейчас он с удовольствием остался бы у минометчиков Налетова. Но желание увидеть флотского товарища, расспросить его о друзьях-товарищах было сильнее. Налетов доложил: комбат куда-то отлучился, но скоро за Булычевым придет проводник.

— Ночь темная, а ходов сообщения много, — пояснил старшина. — Отдохните пока, скоро должны горячей каши с бараниной принести, поужинаете с нами.

Булычев пробрался поближе к коптилке.

— У меня есть новости, ребята. «Комсомольскую правду» вы сегодня не получали, знаю, а у меня она в кармане. Много у вас комсомольцев?

— Много, много! Мы комсомольцы… — раздались голоса.

Булычев развернул газету, попросил чуть убавить огонь. Он чувствовал, что копоть оседает на его лице. Молоденький солдат заталкивал кончиком ножа пылавший фитиль и приговаривал:

— Она, эта копоть, микробов в носу убивает. Очень полезная штука…

Капитан-лейтенант читал открытое письмо сталинградцев— комсомольцев и молодых бойцов соединений генерала Лелюшенко к комсомольцам и всей армейской молодежи Юга…

…Минометчики ужинали, стараясь не стучать ложками, а представитель флота продолжал читать письмо. Голос молодых сынов России, обращенный к воинам армии Юга, звучал в этом блиндаже, как страстный призыв к победе.

— «Отечество в опасности. Над Югом нависла угроза. Бешеный враг, напрягая все свои силы, рвется на Юг, к грозненской нефти, Баку, к Астрахани… Враг стремится отрезать нас от Юга, разъединить нас с вами, он хочет залить кровью Кавказ, Кубань, Дон, Волгу.

Так слышишь, комсомолец, молодой боец Юга! Пора преградить путь захватчикам! Остановить врага, погнать его на запад! Верните Дон и Кубань, верните Северный Кавказ, деритесь насмерть!..»

Булычев отложил газету, закурил.

— Да вы покушайте, товарищ капитан.

— Успеется. Так вот. Был вместе с вами на «Крейсере» четвертого числа. Молодцы вы. Конечно, вашим маленьким «самоваром» далеко не достанешь. Но и это грозное оружие. Видел я, сколько пригвоздили вы к земле врагов, когда они подошли близко. Скоро вам дадут еще лучшее оружие, ротные минометы придется сдать на переплавку. Отходит их пора.