— То, что ты пришёл, вовсе не делает тебя героем в моих глазах. То, что принёс кольцо — тоже. Ты пришёл, потому что здесь есть кое-что твоё… — Произнесла она со значением, скривилась, правда, отвернулась, пытаясь эту гримасу скрыть. — И то, что у нас образовались некоторые… обстоятельства… — Запнулась Нина на слове, которым хотела его уколоть, но самой себе больно сделала. — Это ни к чему тебя не обязывает.

— Моё мнение учитывается или ты, как всегда, решаешь за двоих?! — Повысил голос Дементьев. Просто не сдержался. Неожиданно испуганный взгляд Нины принял за камень в собственный огород. Зубы сжал, провёл по лицу ладонью, но она первой опомнилась. Сглотнула.

— Данила, может, ты не хочешь себе в этом признаться, но сейчас растерян. Растерян, не знаешь, что делать и как поступить. Ты сомневаешься… Я не тороплю. — Добавила Нина наскоро и прикусила язык, так Дементьев глянул.

Он тоже поднялся.

— Ты, Нина… Ты и наши дети… — Резко начал он, но втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы, выигрывая необходимую передышку. — Это единственное в чём я не сомневаюсь. И все мы будем жить вместе. Это не обсуждается и никогда не попадёт под разряд «растерян и не знаешь, как поступить». — Чётко выделил он нужные слова. — На сомнения имеет право любой человек. Я не исключение. Но мои сомнения тебя, детка, никаким образом не касаются. — Стиснул он зубы и посмотрел зло, с обвинением. — И по поводу своего приезда, своего предложения, я уверен как никогда. Это понятно? — Ответа не дождался, видел, что он ещё не созрел в очаровательной головке. — И я хочу, чтобы ты во мне тоже была уверена. Сейчас это важно. Именно сейчас, когда ты ждёшь ребёнка. Просто не имеешь права не верить. И то, что так красиво обозвала «обстоятельствами»… Это мои дети, Нина. И любому, кто такое осмелится повторить, я отрежу язык. Я тебя люблю.

Дементьев посчитал разговор оконченным, но из комнаты не вышел.

— И не вздумай сейчас сказать, что это только красивые слова. — Криво усмехнулся он. — Может, и красивые, но я за них отвечаю. Иди спать. — Быстро бросил он и вышел, пока она не нашла что добавить.

Смертельно захотелось курить. Снова. И, наверно, это было единственное действительно осознанное желание. Дементьев злился на Нину. Хотя её мысли имели право на существование. Она, вообще, на многое имела право, потому что, как ни крути, была одна, когда он должен был стоять рядом. Когда помогать был обязан. И вот это требовало осмысления. Он задолжал. Впервые в своей жизни. А как возместить, как вписаться в их вроде бы, размеренную жизнь, это действительно решалось не одним днём.

Когда он в комнату вернулся, Нина спала. Или делала вид, что спала. Сейчас неважно. У самого сна не было ни в одном глазу. Пока она пыталась сопеть аккуратнее, Дементьев разглядывал потолок. Когда не решалась повернуться с боку на бок, чтобы себя не выдать, выходил вроде как в туалет. Потом, казалось, уснул, а проснулся оттого, что дышать нечем. Словно всё сдавило и свежего воздуха требовало. И боль. Раздирающая изнутри боль. Такая, что выть хочется. Только тогда понял, что не спал. А всё думал, думал… больно стало, когда понял, что происходит. Что жизнь боком прошла, его минув. И сын…

Дементьев вышел на улицу, а там ливень такой, что на метр вперёд не видно ничего. Не раздумывая, он слетел с крыльца под тяжёлые капли, под раскаты грома, которые его крик заглушали. А внутри напряжение только растёт, не понимая, где выход. Дементьев помнил своего первенца. Крохотный, он умещался на двух его ладонях. Сашка большой уже. Смотришь и не понимаешь, смеяться тебе или плакать… Пять лет пропущенных. Вычеркнутых из жизни. Сейчас прикинуть, так и вспомнить за это время нечего. Лица… знакомые и не очень, красивые и не совсем приятные. Мужчины, женщины. Улыбки и гримасы. Переплетение жизней, к которым ты не имеешь ни малейшего отношения, но тратишь на всё это своё время. Время, которое было так нужно здесь. И смысл пройденного пути теряется. Смысл пути, проделанного за долгие годы теряется в этих пяти годах… В светлых глазах, в детской улыбке… В упрямом взгляде твоей женщины. Почему-то казалось, что всем и всё доказал. Что первый, что лидер. А что о жизни знал на самом деле? Тысячу способов закрыться от людей?.. Что хорошего в его жизни и в нём самом? Точно бамбук, массивный, выдающийся снаружи и совершенно пустой внутри. А сейчас уже не пусто. В один момент всё существо наполнилось силой, энергией, смыслом. И эта боль… ведь не потому, что понял что-то, а оттого, что жизнь вернулась в бренное тело. Реальная. Такая, что всё кипит и бурлит внутри. Вот она, энергия, которая не может найти выхода, ведь выхода и нет! Только он не привык, что внутри есть что-то живое. Всё убил. Сам. Своими руками уничтожил. А теперь скулит оттого, как тонкие ручейки под названием «счастье» расползаются по телу. Будто расправляя спавшиеся сухие стенки. Насильно распрямляя скрюченные ветки убогой души.

В стороне слышался лай собак. Руки сбиты в кровь. Дождь почти закончился… А он всё стоит, не зная, сможет ли сделать следующий шаг, чтобы разорвать замкнутый круг своего господства над мыслями, чувствами, над выдавленными силой эмоциями. Сможет ли снова улыбнуться, когда этого так хочется, а не когда нужно, когда уместно. Перечеркнуть всё то неправильное… то эгоистичное, что прочно засело внутри.

Страх. Банальный человеческий страх. В глазах непонятное жжение. Загрудинная боль разрастается, рискуя заполонить всё тело. И ноет, стонет так, что кожу содрать хочется, только бы свободу ей дать. А, может, это страх остаться одному…

Слабость. Слабость человеческого духа, которая перерождается в слабость физическую, не позволяет протестовать против губительных поступков. Или всего лишь слабость перед сильной женщиной. Перед той, которая знает жизнь. Которая сама жизнь…

Лоб упирается в твёрдый металл низкого забора. Дементьев не сразу понял, что стоит на коленях. Это бесы вырваться пытаются! Бесы желают вернуть господство! Оттого его так ломает, так выкручивает, выгибает. И, уже спустя секунду, сворачивает внутренности в тугой узел, выжимая до последней капли. Дождь, будто плётками, хлещет упругими каплями в плечи. Завывающий ветер душу вытрясает, испытывая на прочность. Но тихий шёпот сильнее. Её тихий шёпот сильнее!

— Если ты сейчас уйдёшь, я умру…

Дементьев обернулся. Он не мог этого слышать, не должен был. Нина стояла на веранде, пытаясь укрыться от порыва ветра. Стояла и смотрела, ни на секунду не позволяя остаться наедине со своими страхами. Он даже успел подумать, что тихий голос лишь показался, что это не более чем шелест листвы на редких деревьях.

— Дементьев, если ты сейчас уйдёшь, я умру! — Прокричала она, сжимая кулаки, закрывая глаза. — Ты понимаешь, что для меня значат эти слова?! Ты понимаешь, что значишь для меня сейчас?!

Казалось, что идти не мог, а для неё пошёл. От забора легонько оттолкнулся и пошёл. Чтобы спрятать, чтобы согреть, чтобы успокоить. А вот прикоснуться побоялся. Будто мираж перед ним стоял и вот-вот обещал растаять.

— А ты, как всегда, торопишься, радость моя. — Проскрипел грубый мужской голос. Дементьев сам этому усмехнулся. — Не нужно… — Всё же коснулся он кончиками пальцев её щеки и сжался изнутри, будто переживая разряд тока. — Это мои слова. — Пожал он плечами и обнял, своим весом вталкивая Нину в дом. К стене прижал, сверху навалившись, и в глаза посмотрел. — Это мои слова, Нина. И жизнь тоже моя. Ты моя жизнь. Сейчас только понял. И я не знаю, что должен чувствовать человек, который любит, который верит… а мне хочется закрыть глаза и прижаться к тебе ближе. Потому что ты тепло. Пульсирующее тепло, без которого меня не существует. И если ты уйдёшь, я умру. — Проговорил, кулаки с боков от неё сжимая. — Не потому, что мать моего сына, не потому, что беременна моим ребёнком, и, уж точно, не потому, что у нас обстоятельства, — горько усмехнулся, глаза прикрывая. — Между нами что-то большее, Нин… — Лбом к её лбу прижался. — Большее, чем может быть между двумя людьми…