— В моём расписании на ближайшие сто лет места для свадебных церемоний не осталось. — Отметил Дементьев без особого удовольствия и поморщился, видимо, представляя эту картину.

— А Нина что? Устроила вчера истерику? Мне она показалась не особо впечатлённой разыгранной сценой.

— Так она и не впечатлилась. А сцена… Смотря, что ты имеешь в виду. Девочка томно улыбалась и просила взять её нежно и трепетно.

— О как! А ты и так умеешь?

— Я по-всякому умею. Но тебе оценить эти умения вряд ли придётся. Мужчины не в моём вкусе.

— Представить себе не можешь, как я этой новости обрадовался! — Съязвил Морозов и неприязненно поморщился.

— Да? Ну и отлично. А теперь иди отсюда. Голова от тебя трещит!

— Выгоняешь?

— Нет. Можешь посидеть ещё чуток, и тогда точно выгоню. Пинком под зад. Как думаешь, это положительно скажется на твоей репутации? — Улыбнулся Дементьев, приподнимаясь с кресла.

— Репутация не пострадает. Если что, я скажу, что ты сделал непристойное предложение сексуального характера и не принял моего вежливого отказа.

— Вон пошёл!

— Уже, уже. Передавай невесте пламенный привет и непременно поцелуй от меня. Можно в лоб, но, главное, чтобы с чувством.

— Я сейчас тебя поцелую, — громко хмыкнув, проговорил Дементьев, но лишь насмешливо смотрел, не желая выполнять и малейшего движения.

— Так, ушёл уже, Дан! — Выкрикнул Морозов у самых дверей и всё-таки вышел, позволяя вернуться к раздумьям, которые приносят гораздо больше удовольствия, чем примелькавшаяся рожа Андрюхи.

Нина вспомнилась с хмельной улыбкой на губах, в вечернем платье, длинный подол которого выступал из-под его пиджака, небрежно накинутого на худые тонкие плечи. Он вдруг для себя отметил, что она за последнее время единственная женщина, при мыслях о которой курить не хочется. Странно. Когда с ней разговариваешь, кажется, от нервного срыва только сигарета и спасёт, а когда думаешь… Странно.

Реакция её вспомнилась, когда Инга в ресторане появилась. Забавная такая реакция. И момент, когда игривый взгляд превращается в несущийся на невероятной скорости ледокол, когда улыбка, теряя теплоту, застенчивость, становится каменной и буквально прирастает к губам, когда всё тело изнутри выгибает, а она продолжает держать спину, будто этого не замечая. И ведь всё поняла… С первого взгляда поняла. Думала, этого никто не видит и как на прицеле вела соперницу по всему залу. А самое забавное в том, что её не хотелось прерывать. Сам бы давно отвернулся, и думать забыл, но подразнить Нину хотелось. Чтобы… Что это было?.. Ревность? Да! Чтобы ревность её чувствовать и своей властью упиваться. Он мог бы с лёгкостью отмахнуться, но позволил ей проявить себя. И все эти весьма не призрачные намёки «Морозовской» сучки пришлись как нельзя кстати. Чувствуя опасность, женщина становится хищницей, охраняя своё. Нина в этой роли была превосходна. Холодна и недосягаема внешне, внутри она кипела, а потом, вечером, когда остались наедине… Она будто потерялась в своей игре или это была очередная роль?..

Такой она нравилась ещё больше. Податливой и милой, хотя «милой» Нину назвать было довольно-таки трудно. Даже в своей нежности она умудрялась быть агрессивной. Чего только стоил её пьяный бред, который на самом деле бредом не являлся. И, конечно же, ключевое слово «чулки», прозвучавшее ровно в том месте и в то время, завело с пол-оборота. По воле случая или по своей собственной, прошлой ночью она хотела забыться. Стать слабой рядом с ним или, наоборот, лишь позволить себе маленькую слабость. А потом совершенно искренне злилась, получив отказ. И только для того, чтобы увидеть эту злость, отказать стоило! Несмотря на то, что и сам её хотел. Прямо там! В парке! В свете уличного фонаря! Пусть даже на глазах у редких прохожих… Сам себе на горло наступил, отталкивая. Хотя… едва ли ей могло понравиться то, что он готов предложить. Ласкать не хотелось. Только брать. Нину особенно. С ней, вообще, притворяться не хотелось. Только если подразнить, а так… Чтобы честно, чтобы без обмана. Уверен был, что её детские и когда-то наивные мечты не раз разбились о каменную стену реальности, а девочка всё равно тянулась к свету. Не замечая того, что путает тёплые солнечные лучи с обжигающим, уничтожающим пламенем. И Нина сгорит. Он почти уверен. Иногда так и хочется сказать: «ИДИ!», а ещё лучше собственноручно вышвырнуть, да так, чтобы и дорогу забыла. Ведь ей совсем немного за тридцать, а ему уже так скоро пятьдесят…

— Даниил Алексеевич, в приёмной ожидает мужчина. Без записи. Сказал, что по личному вопросу. Представился как Георг Ланг. — Сухо доложила секретарь по громкой связи, и невольный смешок сорвался с губ.

— Как же я тебя прогоню, Ниночка, если ты мне сейчас так нужна? — Жёстко усмехнулся Дементьев сам себе, и секунды хватило, чтобы достигнуть стола и ответить. — Пропусти!

Ланг вошёл, впустив поперёд себя самодовольство, высокомерие, излишнюю уверенность и именно в такой невесёлой компании остановился по самому центру просторного кабинета. Будто не замечая Дементьева, он огляделся, поджимая тонкие сухие губы, презрительно нахмурился и только тогда поднял свой жёсткий взгляд.

— Жора, друг дорогой, какие люди! — Будто не замечая показательной брезгливости, Дементьев вскинул руки в приветственном жесте, ничуть не стесняясь жгучих эмоций.

Правда, не подошёл, даже на шаг не приблизился. Нижнюю губу в азарте закусил и не сдержал широкой враждебной улыбки, больше напоминающей злобный оскал. Губами достал из пачки сигарету, быстро прикурил и оскалился сильнее, как только выдохнул.

Ланг снова поморщился.

— Можно было обойтись и без этих фамильярностей. — Заметил тот строго и прошёл мимо Дементьева, не удостоив взглядом. Устроился за столом переговоров. Повёл плечами, пытаясь сбросить с себя неприязненный взгляд, но так и не обернулся.

— Не припомню, чтобы приглашал тебя в гости. — Медленно приближаясь, Дементьев делал одну затяжку за другой, забывая передохнуть, не желая посмаковать, расслабится. Точно марафонец, для которого каждый вдох важно сделать в определённое время.

Он обошёл стол по кругу и остановился ровно напротив Ланга, но не присел. Тот скривился, не пытаясь сдерживать неприязнь, пожевал губами, видимо, мысленно себя успокаивая, и только тогда смог улыбнуться без присущего этой улыбке яда.

— Где Нина? — Бросил тот коротко и зло.

Получив в ответ провокационное молчание и полное безразличие, Ланг пробарабанил пальцами по столу, отбивая сложный ритм, напряжённо выдохнул.

— Брось этот цирк! — Процедил он сквозь зубы. — Что за бред ты нёс вчера по телефону?

Дементьев прищурился, припоминая и, наконец-то, злорадно улыбнулся, изображая смутное понимание.

— Так вот, что тебя привело… — Вытянул он губы трубочкой, будто что-то прикидывал в уме, склонил голову набок. — Да… — Прикрыл глаза, точно пытался продемонстрировать наслаждение. — Да! — Взгляд прояснился, теперь он стоял прямо, с располагающей улыбкой и соответственной для торжественных моментов позой. — Можешь поздравлять, я женюсь!

Дементьев засиял довольной улыбкой, выпячивая вперёд грудь, и улыбка эта стала шире, когда Ланг тихо выругался.

— Не нужно громких слов и восклицаний. — Выставив ладонь вперёд, качнул головой Дементьев. — Достаточно тихих… искренних… пожеланий. — Медленно и чуть возбуждённо выдохнул он, покаянно склонив голову, и лишь исподлобья продолжал следить за тем, как лицо Ланга вытягивается от бешенства, как побелели губы, затрясся подбородок.

Не выдержав волнительных мгновений, Дементьев тихо, сдавленно рассмеялся.

— Ох, Жора, Жора… Зависть плохой советчик. — Склонил он голову. Теперь уже на другой бок.

— Какой я тебе Жора?! — Воскликнул Ланг, Дементьев же, понимающе покивал головой.

— Понять тебя, конечно, можно. Нина… — он закусил губу и задержал дыхание. — Нина сладкая девочка. Такая сладкая, что всё внутри от сладости этой выжигает. Помнишь, как в детстве, рябина черноплодная… Наберёшь жменю и набиваешь полный рот. Сладко, но вя-жет… — Зажмурился, оскаливаясь, головой покачал. — Язык потом не ворочается, а так…