Мать и умершая дочь Мать оплакивала дочь на могиле её. Некто сведущий смотрел в её сторону. «Эта женщина опередила нас, мужчин, — заметил он, — ибо, в отличие от нас, действительно знает меру утраты, постигшей её, и из-за кого она потеряла покой. Хорошо ей, ибо знает, в чём дело, и знает, ради кого надо плакать». Сложна история у этого печальника, сутками напролёт сидящего в трауре. Не известна мне суть страдания моего: кого я оплакиваю горьким дождём? Я, так плачущий, даже не знаю, с кем разлучён, и поразился я этому. Эта женщина обогнала мяч [349] у тысяч, мне подобных, ибо дышит запахом утраты своей. А мне не удалось даже ощутить аромат Любимого, и это сожаление лило мою кровь, убивая меня в удивлении. На этой стоянке, где сердце исчезло и даже стоянка тоже исчезла, потеряно начало верёвки ума, у дома мышления потеряна дверь. Кто туда доберётся, потеряет и голову, и все четыре свои направления. Но если кому-то здесь удастся приблизиться к двери, главную тайну он обретёт в один миг. Суфий и потерянный ключ Суфий, проходя, услышал, как некто восклицает: «Потерял я ключ! Не находил ли кто здесь ключа? Ибо дверь заперта, а я на улице! Как мне быть? Если моя дверь заперта, что делать, неужели навсегда здесь сесть удрученным?» «Кто подучил тебя сожалеть? — спросил его суфий. — Раз знаешь, где дверь, уходи, пусть побудет закрытой. Но если останешься возле закрытой двери надолго, безусловно, кто-то и отомкнёт тебе дверь». Твоё дело простое, а моё — посложнее, горит от удивления моя душа. У моего дела нет ни начала, ни конца, никогда не было у меня ни ключа, ни двери. Прекрасно было бы, если суфий, сильно стараясь, и нашёл бы дверь, закрытую или открытую. Людям ни до чего нет дела, кроме воображения, что есть состояние, никому неизвестно. Кто скажет тебе, как мне быть? Нет, лучше скажи, как не быть — если доселе поступал неким образом, то прекрати!.. Попавший в пустыню изумления каждый миг испытывает бесконечное сожаление. Но до каких пор терпеть удивление и сожаление, и раз потеряны следы, как их мне найти? Я не знаю, а хорошо б знать, ибо если бы знал, изумлённым бы стал. Тут моя жалоба превратилась в благодарение. Неверие стало верой, а вера — неверием. О шейхе Насрабади Шейха Насрабади настигла боль. Дал он обет сто раз совершить хаджж без обоза — вот тебе мужчина! После этого кто-то заметил его полуодетым, в одних шароварах. Ослаблен и сед, с жаром в сердце и зноем в душе, зуннар повязав, с открытыми ладонями он ходил вокруг храма огня. Однако не было в нём ни вызова, ни болтовни [350]. «О великий нашего времени, — обратился тот к шейху, — чем занят ты? Устыдись же! Сколько раз с таким почётом ты завершил хаджж, а итогом всего этого стало неверие. Подобное можно совершить из-за незрелости, позоришь ты людей сердца. Какой шейх совершал такие поступки? Разве не знаешь, чей это храм огня?» «Мои дела трудными оказались, огонь проник в мой дом и в одежду, разорил он меня, пропали все мои слава и стыд. Я поражён своим состоянием, нет больше выхода у меня, кроме этого. Когда в душу такой огонь попадёт, разве оставит он в ней славу или позор даже на миг? Как только попал в эту беду, разочаровали меня и Кааба, и монастырь. Если в тебе возникнет крупица удивления, сотня сожалений возникнет и в тебе, как и во мне». Ученик видит во сне умершего учителя Один ученик, солнцу подобный, увидел учителя своего однажды ночью во сне. «От удивления сердце моё окровавлено, — сказал ученик, — расскажи, что там с тобою случилось. От разлуки с тобой сердце сгорело, словно свеча, сгорел я от удивления, едва ты ушёл. И от изумления я наконец стал искать тайну [351]. Как твои там дела, расскажи». «Я остался удивлённым и пьяным, — ответил учитель, — и локти всё время кусаю. На дне этой ямы, в этой тюрьме мы в гораздо большем, чем вы, удивлении. Мне крупинка удивления от загробного мира тяжелее, чем сотня гор в вашем мире». Стоянка нищеты После этого следует пустыня нищеты. Разговоры о ней не одобрены. На самом деле это стоянка забвения, в ней есть хромота, глухота, отсутствие чувств. Увидишь, как из-за одного солнца потеряны будут сотни тысяч твоих вечных теней. Когда Великое Море приходит в движение, уцелеют ли на его поверхности образы? Оба мира — лишь образы этого моря. Кто рассуждает иначе — умалишённый, и всё. В Великом море исчезнувшие Там остаются, навеки в покое потеряны — сердце наполняется в этом море покоем, не обретая ничего, кроме исчезновения. Если вернуть его из забвения, увидит он сотворенное как оно есть, откроется тайна ему. Зрелые идущие и мужчины пути, на арену боли попав, с пути, бывает, на первом шаге сбиваются. Второго они уже не предпримут, поскольку на первом все заблудились. Считай их неодушевлёнными, хотя и люди они. И алойное дерево, и дрова, прогорая, оставляют лишь пепел. Хотя по форме они одинаковы, но слишком разнятся по качеству. Грязь, исчезая в Великом море, по своему качеству останется мерзкой, а чистый, погружаясь в Великое море, и в воде чистоту и красоту сохранит. Он Им не будет, и он будет Им. Возможно ли это понять? Это находится за гранью ума, вот и всё. вернуться «Болтовней» Аттар называет критические выступления против ислама, которые можно было услышать в зороастрийских храмах. При этом зачастую подтасовывались или игнорировались разные факты только ради победы в полемике этого рода. вернуться ученик признаётся, что только смерть учителя дала ему толчок к настоящему поиску. |
