Макс понимал, что полковник говорит правду. Иначе не было бы нужды заранее изготавливать клона и подсовывать ему ещё тогда, после катастрофы на Антиземле.

— Почему клон вёл себя так разумно? — спросил Макс.

— В мозг нужно закачать не так уж много информации, чтобы клон смог достоверно изображать любовь. Конечно, если бы вы не дополняли образ своей возлюбленной собственными эмоциями и воспоминаниями, вы бы заметили, что перед вами неполноценная личность. Но любовь слепа, как известно.

— Вы редкостная сволочь, полковник! — сказал Макс сухо.

— Такая у меня работа, — ответил Камальев без тени улыбки.

Макс отключился и повернулся к Акцирчку. Искримнянин стоял, медленно шевеля усиками-манипуляторами.

— Активируй вирус! — проговорил Макс. — Пусть уничтожит корабль.

— В этом нет необходимости, — возразил искримнянин.

— Есть! Ты ведь хочешь, чтобы я отправился на поиски этого вонючего трансактора, который вы не удосужились вовремя уничтожить, верно?

Акцирчк некоторое время смотрел на Макса своими глазами-шариками, потом сказал:

— Хорошо подумал?

— Лучше некуда, — Макс отошёл от экрана и сел в кресло. Он был полон гнева и скорби. Федералы воспользовались смертью его любимой — это было кощунством! И заслуживало кары! — Включи мне телескоп, — сказал Макс. — Я хочу посмотреть, как эта посудина с ублюдками разлетится на горящие обломки!

Акцирчк повернулся к пульту и медленно набрал код активации.

— Уверен? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да, врубай уже! — крикнул Макс. — И изображение побольше!

На мониторе возник федеральный крейсер. Около пятисот метров брони, начинки и вооружения. Наверняка не менее полусотни человек экипажа. И Камальев. Макс, не моргая, смотрел, как расцвёл белый огненный шар на матовом корпусе крейсера, как через секунду превратился в километровый столб. Вот по обшивке прошла трещина, из неё вырвались гигантские языки пламени. Крейсер задрожал, покрываясь белыми точками взрывов. Врывающаяся в щели пустота разрывала броню, коверкая усилия сотен людей и тысяч роботов, создавших это чудо космической техники.

— Дайте мне Камальева, — сказал Макс негромко.

Акцирчк щёлкнул по клавишам и отстранился. Монитор перешёл в режим мультиэкрана. Правая часть показывала разваливающийся крейсер, а левая — рубку и мечущихся по ней людей в серой и чёрной форме. Лицо полковника возникло перед экраном почти неожиданно. Оно было перекошено ненавистью. Щека судорожно дёргалась.

— Подонок! — выкрикнул он, не владея собой. — Разблокируй шлюпки, сволочь, дай улететь хотя бы другим! Клянусь, я останусь здесь и сдохну тебе на радость, можешь даже понаблюдать за этим, но позволь остальным спастись!

— Знаешь, читая какую-то книгу — кажется, один из христианских апокрифов, чудом уцелевших и дошедших до наших дней — я наткнулся на такую строку, — Макс встал и подошёл к экрану. Камальев смотрел на него, бледный от ярости, его руки дрожали. Наверное, он и впрямь был готов погибнуть вместе с кораблём, лишь бы выторговать у Макса жизни нескольких своих подчинённых. Но это уже не имело значения. Макс прищурился, вспоминая цитату. — Она звучала так, — проговорил он, глядя полковнику в глаза. — Неисправимы, Господи, чада твои. Так воздастся же каждому по делам его, и да не уйдёт ни один из неправедных от возмездия, и да не минует его чаша гнева моего!

Камальев несколько мгновений смотрел на Макса застывшими глазами, потом заорал, точно лишившись разума:

— Да ты-то что за судья?! Кто дал тебе право казнить?! — его лицо походило на гримасу отчаяния и боли.

Мускулы нервно дёргались, в уголке губ выступила пена.

— Вы, — отозвался Макс негромко. — Ведь я — каратель! — он нажал клавишу на пульте, и экран погас.

Глядя в пол, Макс вернулся на своё место. Он не испытывал удовлетворения от мести. Скорее, это было чувство законченного дела. История жизни Джул Аткинсон закрыта, она похоронена окончательно, и никто больше не будет эксплуатировать её образ в своих целях.

— Следуем прежним курсом? — спросил Макс, не глядя на Акцирчка.

— Разумеется, — ответил искримнянин своим лишённым выражения голосом.

Сейчас Макс был рад, что переводчик не передаёт эмоций ксенов.

Лео Антонио сидел на краю наблюдательной вышки и смотрел на тёмно-зелёный, с синеватым отливом лес, ковром простиравшийся на сорок два километра до самого горизонта. Если точнее, то на сорок два километра, тридцать пять метров и шестнадцать сантиметров. Лео знал эту цифру, потому что сам всего четверть часа назад сделал последний замер. За десять суток лес продвинулся на четыре сантиметра. Ганс опять будет недоволен: старый профессор мечтает дожить до дня, когда растительность доберётся до «синей линии» — так называлась граница силового поля, в настоящий момент находящаяся в полутора километрах от кромки леса. Лео прикинул, сколько нужно прожить боссу, чтобы увидеть, как трава упрётся в «синюю линию». При нынешнем темпе получалось примерно сто шестьдесят пять лет. Так что ничего удивительного, что старик так торопится.

Из чащи поднялась большая птица — кажется, генетически модифицированный гриф — и, тяжело взмахивая чёрными крыльями, направилась на север. Лео проследил за ней, пока она не исчезла из виду, а потом достал пачку сигарет и закурил. Тёплый ветерок приятно обдувал лицо, принося прелые запахи леса.

Прошло всего восемь месяцев с тех пор, как Лео Антонио вышел в отставку и был направлен на Марс в качестве помощника профессора Ганса Ирминга, руководившего терраформированием одного из участков планеты. За этот короткий срок Лео успел привыкнуть к спокойной жизни и полюбил своё новое занятие. А ещё больше он полюбил Лес. Именно так, с большой буквы, он всегда называл его про себя. Лео видел в нём единый организм, едва ли не мыслящее существо. Иногда он даже разговаривал с ним, сажая глайдер в какой-нибудь чаще и прогуливаясь между деревьями. Лео подозревал, что и профессор Ирминг относится к своему детищу схожим образом, и это заставляло его испытывать к старику привязанность, которую обычно испытывает молодой ученик к любимому учителю.

Лео выпустил струйку дыма, бросил окурок вниз и поднялся на ноги. Он уже собирался повернуться и уйти, когда заметил на фоне бледно-голубого неба тёмную точку. Возвращается гриф? Или какая-то другая птица совершает полёт над Лесом? Лео поднял к глазам висевший на груди бинокль и отрегулировал резкость. Сомнений быть не могло: к научному центру летел военный глайдер. Но хуже всего было то, что на его покатом «носу» чётко виднелись буквы «ЧО».

Лео опустил бинокль и снова сел. Он смотрел на Лес, стараясь запомнить его во всём великолепии раннего утра, и мысленно прощался с ним. Но приближающийся глайдер маячил на краю сознания, как назойливая муха, и портил момент. Конечно, оставалась слабая вероятность, что ЧО нужен не он. Возможно, агенты просто хотят знать, как обстоят дела с терраформированием. Но здравый смысл подсказывал, что это легко сделать по каналу связи или просто запросить отчёты, аккуратно пересылаемые из Центра в город.

Лео перевёл взгляд на запад, где возвышалась громада Олимпа — самого большого вулкана в Солнечной системе. Отсюда, конечно, не было видно сотен построек, облеплявших его склоны, и тысяч аппаратов, парящих над кратером. Лео дважды пролетал над Олимпом, и его кратер диаметром более семидесяти километров навсегда врезался в его память как самый замечательный пейзаж вселенной. Будет чертовски жаль покидать всё это.

Глайдер, сбрасывая скорость, приблизился к вышке и завис в пятнадцати метрах от Лео. Сквозь стекло виднелась сидящая фигура офицера в чёрной форме. Глайдер стравил гидравлику, готовясь к вертикальной посадке, снизу выдвинулись опоры. Офицер медленно поднял руку и отдал Лео честь. Его бледное узкое лицо с тонкой полоской усов не выражало ровным счётом ничего, но Лео готов был поклясться, что агент испытал при этом садистское удовлетворение. Впрочем, возможно, он просто привык плохо думать о людях.