Бока видел что она напугана, но все еще боролся с желанием отвесить ей оплеуху. Хотя уже понимал, что злится скорее на герцога, который заставил его возится с этой соплячкой, чем на неё саму. Он сделал еще шаг. "Всё-таки подзатыльник ей не помешает", решил он. Элен сжалась и даже присела, затравленно глядя на возвышающегося над ней человека. "Пожалуйста, не делайте мне больно", то ли подумала, то ли прошептала она. Боке стало неприятно, отвращение к самому себе словно омерзительное зловоние прикоснулось к нему на миг. Морское братство отправило его сюда чтобы отомстить Каменщику, Собрание девяти выбрало его как самого отчаянного, рассудительного и хладнокровного головореза из всей пиратской братии, он был главным действующим лицом грандиозной головокружительной аферы и вдруг оказывается настолько не способен совладать с собой, что бьет какую-то глупую жалкую шестилетку.

Он опустил руку, выпрямился, холодно, насмешливо, изучающе разглядывая сжавшегося перед ним ребенка. Ему вдруг стало любопытно как девчонка расскажет о том откуда у неё синяк.

– Скажи-ка, мелкая, кто это тебе такой знатный фонарь по всей морде нарисовал?

Элен внимательно глядела на мужчину. Она видела что никакой ни то что злобы, но даже и досадного раздражения в нём нет и он скорее просто насмешничает над ней. Страх в её душе снова сник и почти растаял.

– Не твоё дело, длинный! – Дерзко ответила она. – Я же не спрашиваю кто тебе твою морду исполосовал.

Бока ударил очень быстро, Элен никак не успела среагировать. Ударил левой открытой ладонью по лицу. И хотя он всего лишь отвесил ей пощечину, Элен отбросило влево к стене и щека вся заалела как Яна на закате.

Прижавшись к стене, почти присев, снова до крайности испуганная и встревоженная, Элен затравленно глядела на помощника герцога. Глаза её увлажнились от слез.

– Учись со старшими разговаривать, соплячка плюгавая, а то живо тебе второй фонарь организую. Ко мне будешь обращаться только на вы и называть меня "господин Бока" и никак иначе. Ясно?

– Не буду, – трепеща от страха, уже готовясь что он может её и пнуть, через силу выговорила девочка.

Бока смотрел на неё будто бы вполне удовлетворенный, словно она сказала, что да, всё ясно, только так теперь и будет, господин Бока. Элен вдруг увидела как из его левой ноздри потекло что-то темное. Еще пару секунд он этого не замечал, потом почувствовав кровь на лице, матерно выругался, быстро достал из кармана штанов белый платок и приложил к носу. Элен успела заметить, что платок уже был в засохших бордовых пятнах. Прижав ткань к кровоточащей ноздре, Бока неотрывно глядел на девочку. Элен, в очередной раз оправившись от страха, смотрела на мужчину в некоторой растерянности. Она видела что помощник герцога вроде как улыбается.

– У меня это бывает. От волнения, – пояснил он. – Бесишь ты меня, мелкая, понимаешь?

Как только кровь засохла, он убрал испачканный платок в карман и хрипло сказал:

– Дай руку.

Элен не пошевелилась.

– Руку!

Девочка протянула ему дрожащую правую ладонь. Бока схватил ребенка за запястье и вложил в ладонь перстень Мастона Лурга.

– На память от мертвеца, – усмехнулся Бока и, отпустив Элен, развернулся и пошел к двери. По пути он покосился на пустой холодный камин и злорадно подумал что "засранка перебьется". "Пусть слегка охладится, это ей только на пользу пойдет".

Элен, сжимая в руке перстень, сползла по стене и уселась на паркетный пол. Гудящее напряжение последних минут медленно отпускало её. Она не понимала саму себя. Зачем она дерзила и грубила этому человеку, ведь он же злодей, хладнокровный убийца. На секунду в её голове возникла сцена убийства судьи, но вспомнить какое тогда было у Боки лицо или на что была похожа его аура она не могла, в те страшные минуты она смотрела только на судью. Но не важно какое было у него лицо, получал ли он удовольствие от происходящего или ему было не по себе, это значения сейчас не имеет. Он убийца, он способен запросто ударить её. Щека до сих пор пылает. А она словно специально дразнила его. Элен пыталась понять зачем. Ведь она же не дурочка, она понимает как себя надо вести с таким человеком. Но что-то толкало её противоречить ему, сердить его, раздражать. Наверно это была ненависть, ненависть и омерзительное чувство бессилия, отчаянное понимание того что ей абсолютно нечего противопоставить этим людям. Тем более она медленно, но верно осознавала что эти люди гораздо хуже и страшнее тех, предыдущих. Алчный судья из Туила теперь представлялся ей вполне безобидным пройдохой на фоне мрачной фигуры безумно безжалостного в своей равнодушной жестокости герцога. И Галкут, да тот самый Галкут что водил её на цепочке в туалет и сдавливал ей до боли плечо сейчас казался родным и безопасным по сравнению с этим жутким душителем. Галкут не бил её, теперь она понимала что он никогда бы не поднял на неё руку, лишь однажды он сделал ей больно и то для того чтобы как он считал научить её кое чему важному. Он называл её "госпожой", он оберегал её, защищал, совсем не думая о себе. А этот Бока, он сквернословит, обзывает её, унижает и ему ничего не стоит ударить её. И наверняка он еще ударит. Взгляд Элен стал непроницаемым, с глухой тоской она ощущала как страшное тяжелое будущее наваливается на неё и это будущее со всей очевидностью заявляет ей что у герцога и Боки ей будет гораздо хуже чем у судьи и Галкута. Для Элен это было странное чувство. Понимать, признавать и принимать мысль что завтрашний день будет ужасен, учиться бояться его, не желать его. Раньше ничего подобного она не испытывала. Но всё же он ведь не убил Галкута, подумала она, словно пытаясь ободрить себя. И тогда когда он в первый раз занёс над нею руку, он всё же не ударил её, что-то остановило его. И потом, когда она грубо ответила ему, он ведь всего лишь дал ей пощечину, просто не рассчитал силу, но навредить ей он не хотел. Но она словно слышала как неумолимое будущее смеется над ней, над её жалкими попытками как-то утешить себя. Но она подумала о папе и Ките и ей сразу же стало легче. Гнетущие фигуры герцога и его отвратительного помощника отступили и съежились, уменьшились и почти исчезли.

Она разжала ладонь и долго глядела на кроваво-багровый рубин в золотой оправе, всё что осталось от гнусного алчного злодея, несчастного одинокого озлобленного человека. Ей на память пришла строка из одной древней баллады, прочитанной на уроке истории: "Всё кончилось так как должно было быть, у сказок счастливый конец."

Она поднялась, подошла к окну, положила перстень на широкий каменный подоконник и посмотрела на улицу, в густые темные сумерки чужой планеты. Красное светило уже опустилось за горизонт, оставив за собой тонкую полоску нежного алого сияния далеко-далеко на северо-западе. На небе сверкали яркие вечерние звезды и светились половинки двух маленьких лун. Элен видела своё отражение в темно-синем стекле. Она одна, совсем одна-одинешенька посреди эти безмерных равнодушных пространств, а её дом где-то там, среди звезд, бесконечно далеко от неё. Но она снова подумала об отце и Ките. Нет, она ни одна, они где-то здесь, по сравнению с этими звездами совсем рядом и она обязательно найдет и своего папу и своего пса. Обязательно. Она вспомнила как дядя Вася, когда у него что-нибудь долго и упорно не получалось и он то и дело вворачивал крепкое словцо, забывая что поблизости юная любопытная слушательница, потом, справившись с проблемой, с довольной ухмылкой, нравоучительно говорил ей: "Запомни, синеглазая, этот шебутной мир так уж устроен, что в самом-самом конце всегда всё бывает хорошо. И главная задача человека – не подохнуть раньше времени и дожить до того момента когда это хорошо наступит. А что наступит это уж непременно. И к бабке не ходи. Это ж главный закон нашей Вселенной".

Элен посмотрела в глаза своему отражению. "Я доживу", твердо пообещала она себе. Она найдет и папу и Кита. Непременно найдёт. Они встретятся и она станет самым счастливым человеком на свете. Всё именно так и будет. Обязательно. И к бабке не ходи.