– Давай, шутник, ступай за Бобом. Приволоки его сюда со всем его цацками и пусть он над псом обряд какой-нибудь сотворит. Поглядим чем закончится. Только не пугай его раньше времени своими россказнями.

Банагодо ушел. Ронберг поднялся на ноги, огляделся, отметил про себя что уже давно за полдень и скоро начнет вечереть. Затем приказал убрать с площади лишний народ и выставить оцепление вокруг ограждения, так чтобы к нему ближе чем на 10 метров никто не приближался. Бриоды, вполне довольные что появилось какое-то осмысленное занятие, принялись исполнять его распоряжения.

Баногодо скоро вернулся. Один. На вопрос про священника беззаботно ответил что того везут следом в телеге, мертвецки пьяного. Бриоды погрустнели, всё же они надеялись, что святой отец как-то поможет им и прояснит ситуацию. Но Банагодо принес им и другую весть. Со смехом он поведал товарищам, что в городе уже бродят самые дикие и нелепые слухи о металлической собаке. В частности уже поговаривают о том что пес этот вовсе никакой не демон, а как раз наоборот, ангел Господень, явившийся в Гроанбург дабы покарать его нечестивых жителей. И мол, все доказательства налицо. Явился в образе собаки – животного достойного и положительного. Страдания и боли, за исключением двух проклятых злобных тварей, никому пока не причинил. Мало того, "ангел" пролил божественное сияние на Жору-Мясника и на того снизошла благодать божья. Уже рассказывали о том что Жора в лавке своего брата прикоснулся к мертвой курице и та ожила. А бездетные бабы сейчас прорываются в мясную лавку и требуют Жориного благословения. Некоторые же собираются идти прямо на Расплатную площадь и обратиться за чудом непосредственно к "ангелу".

Такой поворот поверг бриодов в изумление. А затем и в горячий спор о том может ли это быть правдой. Вархо твердо стоял на том что пёс – зло и всех, кто думал иначе, клеймил спятившими дурнями.

– Вы же сами слышали, – горячился он, – как зверь сказал, что мы, грешники, будем вопить и корчиться, когда он будет нас в аду огнём жечь! И что ж по-вашему нас в аду над угольями коптить ангелы будут?!

– Ну ты тупой, Вархо, – сказал Кушаф. – Пёс же просто стих прочитал, который к ситуации подходил. Если не ошибаюсь, это из трагедии "Лампа Эратосфена", сцена третья, акт первый: "Явление огненного зверя".

Такая ученость на минуту смутила необразованного вэлуоннца.

– Но я конечно не говорю что это означает будто он ангел, – примирительно добавил Кушаф.

Однако Мелис, которого эта новая идея крайне захватила, повергнув даже в некий благоговейный восторг, и который уже обдумывал как бы свою бездетную сварливую жену свести с волшебной собакой, в тайне надеясь что это поможет супруге не только понести, но и улучшит её характер, возразил:

– Но стихами-то небось только ангелы разговаривают! Демоны и черти они же дикие и тёмные, вон как Эрим, которого попроси рифму к слову "стол" придумать, так он сто лет думать будет и ничего не придумает.

Горец недобро поглядел на Мелиса и сказал:

– Пожалуйста. Стол – деревянный.

– Сам ты деревянный. Рифма это когда слова в конце звучат одинаково, – благодушно объяснил Мелис, – огонь – ладонь, вода – звезда, стол – ушёл. Понял, балда?

– А по зубам не хочешь? – Спросил Эрим, поднимаясь со ступени.

Однако Баногодо схватил его за плечо и, дружески похлопав по могучей груди, насмешливо сказал:

– Да ладно, Эрим, оставь ему хоть зубы. Он ведь со своей страшной женой и руками до колен всё равно что калека.

Всякое благодушие тут же покинуло Мелиса.

– У кого это до колен?! – Угрожающе спросил он.

– То есть насчет жены возражений нет? – Усмехнулся Кушаф.

Мелис метнул на него сердитый взгляд, но Горик неожиданно сообщил: "Святого отца везут". И все тут же потеряли интерес к Мелису, его жене и его длинным рукам. Даже он сам. Все глядели на телегу, подъезжающую к площади.

– А точно его? – Спросил Альче.

– Не видишь что ли как святое пузо из повозки торчит, – сказал Баногодо.

Телега доехала до бриодов и они обступили её.

– Вот это книга его, псалтырь или что там, – сказал Баногодо, кладя увесистый том в черной кожаной обложке из недр телеги на выпирающий вверх живот спящего священника. – Вот это вода, – рядом с книгой он положил длинную закупоренную деревянной пробкой бутыль из зеленного стекла. – Не знаю святая она там или нет, набрал из чаши рядом с алтарем. А крест у него под рубахой.

Отец Боб, весьма дородный мужчина среднего роста с длинной черной неряшливой бородой, испачканной чем-то зеленым, темными жидкими сальными волосьями, обрамляющими большую лысину, облаченный в жутко заношенный черный сюртук, в черные затертые до блеска штаны, в ужасно мятые и расползающиеся на носках сапоги, в заляпанный перекосившийся белый воротничок, яростно храпел и сопел и не имел ни малейшего представления о тех невероятных событиях что происходили в Гроанбурге. Бриоды долго разглядывали священника, с тоской понимая что толку от него скорей всего будет немного. От отца Боба несло таким ядреным перегаром, что даже бывалые разбойники удрученно качали головами и удивлялись как же можно так напиваться. Но делать было нечего и Ронберг повелел извлечь божьего человека из телеги и по возможности привести в чувство. Самые физически сильные из бриодов, Банагодо и Эрим, споро взялись за дело, но и им пришлось хорошенько потрудиться, чтобы осуществить задуманное.

– Ну и хряк, – пробормотал Вархо, наблюдая как два его молодых товарища, красные от натуги, вытаскивают тяжеленое тело священника.

– Еще бы, – неодобрительно сказал Мелис. – Ты видел хоть раз его трапезу? Он ведь жрет за пятерых, как в него только влазит не пойму.

– Да ты погляди какая бочка. Туда весь Агрон влезет, еще и Кирмом закусить будет можно.

Наконец отца Боба поставили перед Ронбергом. Однако стоять сам по себе священник был не в состоянии и Банагодо и Эрим поддерживали его по бокам. Принялись приводить его в чувство. Сначала по пухлой заросшей физиономии отца Боба хлестал Кушаф. Затем его сменил Мелис, который своими могучими руками хлестал его с такой силой, что голова священника отчаянно моталась из стороны в стороны. Отец Боб начал что-то мычать и пытаться открывать глаза. Горик сходил в Цитадель, вернулся с большим кувшином воды и щедро полил ею голову служителя церкви. Затем отца Боба щипали, пинали под зад, яростно трясли, скручивали кожу и даже прижигали горящей головней пальцы. Результатом всех этих усилий явилось то что священник более твердо встал на ноги, расправил плечи, открыл глаза и осоловелым взглядом обвел стоявших вокруг него мужчин.

– Эй, падре, – наклонившись к нему, позвал его Ронберг, – соображаешь что-нибудь?

Отец Боб тупо посмотрел на него и начал кривить губы, словно силился что-то сказать.

– Братия… мои, – наконец выдал он, затем его мутный взор уперся в Кашуфа и он добавил: – и сестры…

– Тьфу ты, ну и пьянь! – С досадой воскликнул Вархо. – Как же он в своей семинарии то учился?!

– Не знаю как в семинарии, – мстительно сказал Кушаф, – а вот из церкви его, говорят, выперли за то что он воровал у прихожан кошельки, пока они закрывали глаза и молились.

– Ну-ка подержи! – Решительно сказал Банагодо Эриму и тот обнял святого отца, взяв его за обе подмышки. Сам Банагодо отодвинул Ронберга в сторону, встал перед Бобом и принялся бить его пальцами снизу вверх по подбородку.

– Ну ты, винный поп, чучело огородное, давай в себя приходи! – Со злостью приговаривал Банагодо, всё сильнее и сильнее ударяя священника по подбородку. Зубы отца Боба то и дело глухо клацали, а взгляд тем временем прояснялся. В конце концов он пришел в себя настолько, что смог стоять без помощи Эрима и даже пробормотать с некоторым удивлением, обращаясь к Банагодо:

– Сын мой…

Но Ронберг его тут же перебил:

– Слушай, падре, ты сейчас пойдешь вон туда, там лежит собака. Ты возложи на неё крест, водой святой окропи и молитву какую-нибудь прочитай. Понял?