Шаги переместились на лестницу. Цыс заставил себя направиться к выходу в коридор. Ему казалось что самым разумным напасть сзади, как только Марид спустится с лестницы. Но он застыл, так и не выйдя из кухни. В коридоре была практически непроглядная темень, не то что в комнатах, а старший Эмер вряд ли идет с лампой, ибо знает весь свой дом наизусть. Мысль о том что придется наносить неумелые удары да еще и в полной темноте, не видя куда целишься, в конец обескуражила Цыса и он отступил прочь от выхода.
Цыс ощутил злость, ну почему этот старый пень не мог спокойно доспать до утра и выйти когда уже рассветет? Его посетила малодушная идея спрятаться, затихнуть и дождаться когда Марид сделает все свои дела и вернется ко сну. Но что если не вернется, может у него бессонница? Что если он каким-то образом обнаружит что Лейнс и Сомина мертвы? Или наткнется на свою племянницу, которая еще неизвестно почему где-то прячется? Цысу было очевидно что отступать нельзя и с Маридом необходимо покончить сейчас. И он ощутил холодную очень трезвомыслящую ярость, это случалось с ним всегда, когда он позволял загнать себя в угол, в ситуацию из которой для него было только два выхода и оба весьма неприятные и нежеланные.
Он огляделся по сторонам. "Надо привлечь его сюда", понял он. Цыс ударил лезвием ножа по какой-то кастрюле, стоявшей на ближайшем к нему столе. Глухой лязгающий звук прозвучал неожиданно громко, Цыс едва не вздрогнул. Он бросился к дверному проему, ведущему в коридор, и сел на корточки, прижавшись спиной к стене. Марид конечно же услышал металлический звук и тот несомненно показался ему странным посреди ночи. Он направился к кухне. Сердце Цыса билось почти спокойно, но рука державшая верный либингский нож отвратительно вспотела. Он глядел, вывернув голову влево и вверх, и с нетерпением ждал когда в проеме возникнет человек.
Марид приближался. Причем оказалось он весьма жизнерадостно напевал себе под нос: "Никто не знает как говорить прощай, Кажется это так просто пока не попробуешь сам, А после уже время проходит мимо тебя. Никто не знает как говорить прощай". Войдя в кухню и остановившись, он весело, но негромко спросил:
– И кто тут у нас буянит?
Цыс бил снизу-вверх в широкий живот стоявшего над ним мужчины. Бил торопливо, нервно, стараясь всадить клинок как можно глубже и на обратном ходе оружия еще и сделать секущее движение, дабы нанести как можно более серьезную рану.
Марид не издал практически ни звука. Он опустил взгляд вниз, но так кажется и не разглядел своего убийцу. После шестого или седьмого удара он начал отступать обратно в коридор и еще через минуту замертво рухнул на пол.
Цыс встал. Ноги гудели, рука дрожала, ладонь обволакивала липкая пелена. Он почти на ощупь отыскал мощную шею Марида и проверил пульс. Всё было кончено.
Теперь Цыс стал совершенно спокоен. Он затащил труп в кухню, в угол, дабы он не мешал ходить по коридору. После чего налил ковшом из бадьи в кастрюлю, по которой он стучал чистой колодезной воды и вымыл руки и нож. Ничего кроме облегчения он не чувствовал. И даже мысль о том что где-то рядом Тойра, которая могла что-то слышать, почти не волновала его. Он вернулся в её комнату и снова осмотрелся. В комнате было два окна, одно во фронтоне дома, другое в торце. Оба прикрыты ставнями. Цыс проверил. Первое, как и полагается, заперто на маленький внутренний засов. Второе, в боковой стене дома, нет. Цыс раскрыл ставни, с удовольствием ощутив разгоряченным телом прохладу ночи. В лунном свете под окном он увидел приставленную к стене лестницу. Он задумчиво покривил губы. Неужели сбежала? Всё-таки что-то увидела, испугалась и сбежала. Но почему не через дверь. И ведь лестница была приставлена заранее, значит и побег планировался заранее. Цысу впервые пришло в голову, что отлучка девушки в такую пору никак не связана с его присутствием в доме. "И что же может выманить юную девицу из дома в столь неурочное время?", спросил себя Цыс и с кривой усмешкой ответил: "Только любовь". Это было вполне логичное и лежащее на поверхности объяснение, убежала на встречу с возлюбленным. Однако Цысу оно не понравилось. Значит где-то поблизости всё-таки есть другой хутор, где живет некий младой отрок, воспылавший своей юношеской горячей страстью к прелестной Тойре. Это всё усложняло. Пылкий отрок конечно не сможет не обратить внимание на исчезновение своей возлюбленной и его вряд ли устроит объяснение некоего неизвестно откуда взявшегося господина Хорвига, утверждающего что семейство Эмеров в полном составе отбыло на север, следуя зову Гипы и приняв обет вечного странствования. Мальчишка конечно не поверит чтобы любовь всей его жизни уехала, не сказав ему ни слова. Ведь он естественно ни капли не сомневается что для неё он тоже любовь на всю жизнь. Цыс всегда старался не иметь дело с молодыми. Он считал их взбалмошными, глупыми, ненадежными, нелепо категоричными, ужасно примитивными во всех своих идеях и идеалах, способными на плохо предсказуемые фортели. Хотя с другой стороны они очень легко поддаются практически на любые уловки, особенно если задеть их самолюбие. Цыс вздохнул и вышел из комнаты. "Может еще и не на свидание ушла, мало ли", попытался подбодрить он себя, "может она ненормальная и любит голая бегать по лесу при лунном свете, всякое бывает". Но он в это не верил, пусть он и повидал на своем веку достаточно ненормальных в умственном отношении людей, Тойра, насколько он успел узнать её, производила впечатление вполне обычной трезвомыслящей девушки.
Цыс бесцельно брел по дому, раздраженно размышляя как ему поступить. Но вместо выработки какого-то разумного плана, он постоянно сбивался на сердитые мысли о юной Тойре. "Проклятая молодежь," ворчливо думал он, "ни в чем на них нельзя положиться. Её родители уже остывают, а она шляется где-то". Но он взял себя в руки, конечно Тойра здесь ни при чем, его бесит что не всё идет по его плану. Однако он всегда должен быть готов к подобному. Он говорил себе это тысячу раз, и вообще: "Человек предполагает, а бог располагает". Никогда не следует забывать об этом. Он усмехнулся: и чем он собственно недоволен, уж кому как ни ему, верному пророку равнодушной Гипы, должно быть прекрасно известно что всем правит случайность.
Он вернулся в комнату возле кухни, достал из-под кровати свои вещи и напялил на себя парик, бороду и тяжелый обширный балахон. Снова став миттером, он взял посох и вышел из дома. Повернув налево и зайдя за угол, он направился к лесу. Забравшись в какие-то заросли, точно напротив окна с приставленной лестницей, он кое-как устроился, так чтобы видеть двор и дом. Здесь он будет ждать девицу. Если она вернется одна, он перехватит её прежде чем она заберется к себе. Если не одна, то тихо перелезет через палисад и исчезнет в лесу, навсегда позабыв о "Лиловом облаке".
В кустах он провел несколько долгих томительных часов. Он замерз, одежда отсырела, время от времени он осторожно принимался разминать тело, проклиная ветреную девицу, которая не торопилась возвращаться домой. Один раз во время такой разминки из-за угла появился лохматый Буля. Он сонно поглядел на заросли где шелестел листвой странный гость, предпочитавший проводить ночь не в теплом доме, а в колючих влажных кустах, задрал ногу на ближайшую чурку и вернулся обратно в конуру.
Наконец рассвело. Но Цыс продолжал сидеть в засаде, уверенный что девушка может появиться в любую минуту. Конечно же она постарается вернуться до того как проснутся родители, полагал он. Но солнце поднялось уже над скалами, залило радостными лучами крышу симпатичного зеленого дома с тремя мертвецами, а Тойра так и не появилась. Цыс весь издергался. Он снова начал думать что может быть она все же что-то увидела и в страхе бежала в город, чтобы призвать судебных гвардейцев. А лестница у окна всегда стоит. В таком случае нужно срочно убираться отсюда.
В расстроенных чувствах Цыс вернулся в дом. Прежде чем уходить, он хотел во-первых погреться у камина, а во-вторых при дневном свете поглядеть нет ли в доме чего-нибудь ценного, что стоило бы прихватить с собой. Но как только он вошел в гостиную, на тяжелом обширном столе, за котором они вчера ужинали, он увидел сложенный белый лист, придавленный каменной фигуркой колеса. Цыс взял лист, развернул, прочитал и медленно опустился на ближайший стул. В его какой-то совсем опустевшей голове одиноко бродила только одна не слишком глубокая мысль: "Надо же, бывает же такое".
