— Брось ты все взвешивать на аптекарских весах. Институт математики создан для тебя. Надеюсь, теперь будешь умнее и не станешь лезть на рожон.

Ната унесла чашки на кухню и вернулась.

— Отар, передвинем пианино, и больше не буду тебя утруждать.

Отар и Тамаз подошли к пианино.

— В ту же комнату? — спросил Отар.

— Да, поставим рядом с гардеробом.

— А ну, раз, два, взяли! — крикнул Отар и налег на пианино.

— Поаккуратней, Отар, я слышала, мне его в приданое дают.

— Так легко думают от него отделаться? Кому сейчас нужно ото старье?

Они легко выкатили пианино в другую комнату, поставили рядом с гардеробом и вернулись назад. Ната остановилась посредине пустой, словно расширившейся комнаты, в которой из мебели осталось одно кресло, и деловито оглядела стены:

— Ремонт начнем отсюда. В какой цвет лучше выкрасить стены?

— В желтый, — не думая ответил Отар.

— Ты посоветуешь… Тогда мне придется перекраситься.

Отар посмотрел на золотистые волосы Наты, понял, что оплошал, но тут же нашелся:

— Ты что, до старости намерена жить в этом доме? Ноябрь на носу.

В соседней комнате забили часы.

— Отар, взгляни, сколько времени?

Отар прошел в соседнюю комнату и по звуку нашел часы. Они стояли на полу, приставленные к спинке стула.

— Начало двенадцатого.

— Ого, тебе, видимо, хочется доставить удовольствие соседям, дать им повод для сплетен?

— Золотые слова. Пошли, Тамаз. Счастливо оставаться, сударыня!

Стоял теплый тихий весенний вечер. Прохожие были редки. Друзья медленно шли по мостовой, слушая четкие звуки собственных шагов. Отар Нижарадзе шагал лениво и беспечно. Сунув руки в карманы, он перекатывал сигарету из одного уголка губ в другой. Временами, когда под ноги попадался камешек, он вяло поддавал его носком. Камешек скользил по асфальту и ударялся о кромку тротуара.

Они шли молча. Тамазу не о чем было говорить, а Отару не хотелось.

Тамаз поглядывал по сторонам. Странная надежда на встречу с Медеей не покидала его. Он давно не вспоминал о своей первой любви, почему же сегодня думает о ней? Какой-то тайный голос нашептывает, что они непременно встретятся. Ну и что, что даст ему эта встреча? Что она изменит? Он давно уже не любит Медею. А может быть, любит, но обманывает себя? Нет, это исключено. Он навсегда забыл Медею, выбросил ее из сердца. Почему же странный голос все шепчет, что они обязательно встретятся? Предположим, встретятся… Что дальше? Ведь это не первая встреча. Разве она будет чем-то отличаться от других?..

Внезапный грохот и взрыв дикого хохота на миг оглушил улицу. Впереди, шагах в тридцати от друзей, четверо гогочущих молодых парней сшибли железную урну. Беспричинный хохот явно свидетельствовал, что они пьяны. Урну перевернули потехи ради, а поднять ее никому и в голову не приходило.

Тамаз, боясь ввязаться в неприятную историю, хотел предложить Отару перейти на другую сторону улицы, но в этот момент из-за угла вышла девушка. Парни схватились за руки и преградили ей путь. Девушка испуганно заметалась, не решаясь со страху позвать на помощь.

Отар насмешливо прищурился, вытащил из кармана правую руку, вынул изо рта сигарету, отбросил в сторону и весело спросил Тамаза:

— Хочешь, покажу класс?

И двинулся на парней. Безобразно кривляясь, они кружились вокруг девушки. Отар ударил одного из них по руке.

Стало тихо. Хоровод тут же распался. Испуганная девушка воспользовалась моментом и убежала.

— У вас что, ни матери нет, ни сестер?.. — вполголоса начал Отар.

— А ты кто такой? — заскрежетал зубами стоящий против Отара бритоголовый парень.

Отар краем глаза заметил, что сбоку готовится нанести удар мускулистый парень в белом свитере. Он стремительно отступил на шаг и резко взмахнул левой рукой. Отар был левша. Парень в свитере отлетел к стене. Бритоголовый бросился на Отара, Отар уклонился и нанес потерявшему равновесие парню удар в подбородок справа, а потом добавил слева. Бритоголовый рухнул на колени. Двое других кинулись наутек. Их примеру последовал и парень в белом свитере. А бритоголовый стоял на четвереньках, тщетно стараясь встать на ноги. Отар спокойно вынул сигареты и закурил. Немного погодя бритоголовый неуверенно поднялся с колен и, спотыкаясь, побрел по улице. Он не произнес ни слова. Не побежал, как его приятели, — бежать не было сил.

Тамаз одобрительно похлопал друга по плечу.

— И все-таки это не выход, — добавил он.

— А в чем же выход? — засмеялся Нижарадзе.

— Это напоминало сцену из американских боевиков. А если бы ты не был боксером? Если бы они одолели тебя? Что тогда?

— Опять ты за философию. — Отар оперся о плечо друга. — Голова кружится, будто обессилел сразу.

— Не надо было пить.

— Я и раньше выпивал. Нет, с завтрашнего дня принимаюсь за тренировки. Восемь месяцев даже не разминался.

Отар сделал несколько шагов и снова повис на Тамазе.

— Что я так выдохся от двух ударов?

— Переволновался, наверное. Брось сигарету.

Слабость быстро прошла, силы вернулись к Отару.

Внезапно на всей улице погас свет, она погрузилась во мрак. Отар задрал голову — яркие звезды усыпали небо.

— Завтра будет дождь, — неожиданно решил он, продолжая путь.

Тамаз задумчиво следовал за ним.

Идущего в аудиторию Тамаза Яшвили догнал тщедушный доцент.

— Уважаемый Тамаз, не забудьте о Георгадзе, заведующего кафедрой очень беспокоит его судьба.

Яшвили молча покосился на маленького, смешно семенящего доцента, поправил очки и пошел дальше.

У двери аудитории толпились студенты. Увидев преподавателя, они разом смолкли. Не здороваясь, Тамаз прошел мимо них в аудиторию. Сегодня, в последний день учебного года, его ждали срезавшиеся на экзаменах студенты. Вот и заканчивается его пребывание в Строительном институте. Завтра он переходит в Институт прикладной математики.

Тамаз сел за стол и задумался. Нелепо завершилась его педагогическая деятельность. Он как будто предвидел такой исход. Не случись даже этой истории с завкафедрой, он бы все равно долго в институте не продержался. Отношения между студентами и преподавателями строятся на определенной дипломатии, от которой он бесконечно далек.

Представив, что его ожидает через несколько минут, Тамаз невольно заерзал на стуле. На душе сделалось муторно. Там, за дверями, собралось семнадцать студентов, умудрившихся срезаться по два раза! Он отлично знал, что среди них не найдется ни одного, кому бы, пусть с натяжкой, можно поставить тройку. Зато за каждого ходатайствовало не меньше трех человек.

Безусловно, в последний день своей педагогической деятельности Тамазу ничего не стоило поставить каждому тройку и тем самым ублаготворить всех — студентов, их покровителей и, заодно, деканов, считавших, что плох преподаватель, в чьей группе есть хотя бы один неуспевающий. Тамаз мог вызвать студентов по одному, написать в зачетку «удовлетворительно» и расписаться. Вот и все.

Дверь аудитории приоткрылась, и в щель просунулась голова, а затем обладатель ее нерешительно протиснулся в зал.

Тамаз Яшвили отрешенно поглядел на него.

— Разрешите? — почти шепотом спросил студент.

Тамаз не ответил, разглядывая угловатого, нескладного юнца. Не дождавшись ответа, студент смешался, не зная, что делать, повернуть обратно или остаться. Наконец он осторожно попятился назад.

— Заходите все! — неожиданно крикнул Тамаз.

Двери распахнулись. Студенты робко, на цыпочках проходили в аудиторию и бесшумно пробирались к задним столам, подальше от преподавателя. Какая несвойственная им робость!

Тамазу достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться — явились все семнадцать пересдающих — четырнадцать юношей и три девушки. Он изучающе рассматривал каждого в отдельности.

В аудитории воцарилась полнейшая тишина. Студенты не шевелились, они по очереди опускали голову под пристальным взглядом экзаменатора. В представлении Тамаза все они утратили человеческое достоинство. В первую очередь — самолюбие и умение хоть немного трудиться. Семнадцать молодых людей не сводили с Тамаза молящего и трусливого взгляда. Особенно раздражали его три девицы за самым дальним столом, съежившиеся, жалкие. Если с ветреностью и ленью юношей в какой-то степени можно было мириться, то девушкам Тамаз не находил оправдания. В конце концов, много ли нужно, чтобы сдать на тройку? Позаниматься четыре дня в семестре.