— Нам лучше повидаться завтра. Сегодня, я вижу, вы не расположены к разговорам.
— А по мне, нам лучше вообще не видеться больше. Я ни слова не смогу добавить к тому, что уже сказал.
Эка мгновенно оказалась в комнате.
— Но остались еще кое-какие формальности.
— Эка, проводи гостя!
— Нодар! — слышу я встревоженный Экий голос.
— Не волнуйся, детка! — с тихим бешенством говорю я.
К иронической «детке» она давно привыкла.
Следователь медленно выпрямляется, но в этой медлительности и спокойствии сквозит сила. Избалованное властью лицо позеленело от нанесенного оскорбления.
— Всего доброго! — он явно адресуется к Эке. Потом резко поворачивается и выходит.
Понятия не имею, какое при этом у него было выражение лица. Стараюсь угадать — появилась ли улыбка на губах. А если и появилась, то какая — гневная или угрожающая? А может, он улыбнулся только для того, чтобы разрядить неловкость?
— Я принесу тебе чаю.
— Иди сюда!
— Я за чаем.
— Иди сюда, тебе говорят! — Эка в испуге подошла ко мне. Она, верно, почувствовала, что со мной творится неладное. — Садись ко мне на колени.
Она не осмеливается перечить.
Мне приятно тепло ее тела. Закрыв глаза, я прижимаюсь головой к ее груди и крепко обнимаю за талию. Лишь сейчас я чувствую, как дрожат мои руки.
Эка обхватила руками мою шею и прижалась щекой к волосам.
Внезапно на лоб мне упала слеза. Эка беззвучно плакала. За слезой последовала другая, потом еще одна…
Я не двигаюсь, будто не чувствую, что Эка плачет.
«Что случилось, что с тобой, разве дело — напиваться с утра?»
«Какая разница, когда напиваться?»
«Тебя что-то тревожит, Нодар?»
Эка ерошит мои волосы.
«Мне очень тяжко, Эка, ты даже не знаешь, насколько тяжко!»
«Скажи мне, что тебя мучает. Может, я хоть немного смогу помочь тебе».
«Как ты сможешь помочь мне, Эка? Разве ты можешь спасти человека от убийства и продажности, от воровства и измены, от равнодушия и садизма? Минуту назад я сидел с убийцей и чокался с ним…»
«Не говори глупостей, Нодар!»
«Так тебе это кажется глупостью, да? А завтра этого убийцу назначат директором института, моим начальником. Наверное, меня спросят, что он за человек. И как ты думаешь, что я на это отвечу? «Отличный товарищ, лучшего не сыскать», — вот что я отвечу, вместо того чтобы заявить: «Да он же убийца — сбил машиной четырнадцатилетнюю девочку, а потом, еще живую, сбросил в пропасть!»
«Что ты говоришь Нодар?!»
«А что ты думала! Ты знаешь, сколько людей на свете пользуются репутацией благородных, добрых, человечных, отзывчивых?! И все потому, что они родились под счастливой звездой и у них никогда не было нужды проявить свою истинную натуру. Просто не подвернулось случая, когда ради спасения своей карьеры, ради сохранения своего благополучия они могли убить человека, предать друга, народ…»
«Нодар, замолчи, мне страшно!»
«Кто знает, сколько убийц и предателей сойдет в могилу с репутацией порядочного человека… Кто судьи, и кто рассудит правого и виноватого, убийцу и порядочного человека? Может, бог, которого не существует, а если и существует, то безжалостно молчит?»
«Нодар, я умоляю тебя, замолчи!»
«Я не люблю тебя больше, Эка, я не могу тебя обманывать. И не потому, что ты надоела мне и сердце мое охладело к тебе. Нет. Я просто опустошен и непригоден для любви, не говоря уже о семье. Я не желаю, чтобы мой сын жил среди убийц и предателей, если, конечно, он и сам не станет убийцей и предателем. Я не хочу иметь детей, Эка! И знаешь почему? На земле еще живут и рождаются люди, которые способны нажать на кнопку где-нибудь над Хиросимой и превратить в клей триста тысяч человек, а потом преспокойно поужинать, приласкать любимую женщину и посмотреть телепередачу. Я не хочу, не хочу, ты слышишь?!»
— Что с тобой, Нодар?
— Я не хочу, Эка, не хочу, ты слышишь?
— Нодар! Нодар, Нодар! — слышу я издалека отчаянный крик Эки.
Потом…
Я лечу в пропасть с головокружительной скоростью, холодный воздух свистит в ушах, и я рассекаю его своим телом. Перепонки вот-вот лопнут.
Внезапно наступила мертвая тишина.
Потом…
Потом я ничего не помню.
Я с трудом разлепил тяжелые веки.
Надо мной склонилось испуганное и заплаканное Экино лицо.
Я постепенно прихожу в себя. Видно, лоб мой разгладился и лицо прояснилось. Только теперь я догадываюсь, что лежу в постели, а на груди у меня мокрое полотенце.
Я вновь закрываю глаза и нашариваю рукой Экину руку. Эка угадывает мое желание и вкладывает свои пальцы в мою ладонь. И я осторожно несу эти прекрасные, нежные пальцы к своим похолодевшим и посиневшим губам.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Эка, завари кофе и прихвати с собой в термосе.
— Что еще?
— Больше ничего. Фрукты мы купим на рынке.
Я открываю капот машины. Потом направляюсь к высокому раскидистому вязу и ложусь в его огромной тони. Подложив под голову руки, я невесело гляжу в синее небо.
Жарко.
Половина первого.
Птицы уже угомонились. Лишь шум Арагви приятно ласкает слух.
Эка сидит рядом со мной, положив голову на согнутые колени, и о чем-то думает.
Слева виднеется Ананурская крепость. Из утомительно однообразной зелени застывшего пейзажа резко выламываются ее белые стены.
Справа над нами нависает огромная скала. Зелень листвы еще не успела утерять упругость блеска. Прохлада ущелья недолго сохраняет молодость листвы.
Я взглянул на машину, и на душе у меня сделалось хорошо. Мне кажется, что через открытый капот она со всей силой и жадностью втягивает в свои легкие здоровый, живительный воздух Арагвского ущелья. Утром я подбавил воды в аккумулятор, до отказа долил тормозной жидкости. Я специально помыл мотор, хотя он еще не был загрязнен. В дороге я явственно ощущал, как легко он тянет. Почти каждый подъем я одолевал на четвертой скорости.
Только сейчас я осознаю, что за всю дорогу не вымолвил ни слова. То я прислушивался к ритмичному гудению мотора моего красного «жигуленка», то проверял на подъемах силу третьей и четвертой скоростей, то…
То — и в основном — думал о самоубийстве моего учителя.
Эка тоже ни разу не нарушила молчания, наверное, ждала, когда я начну разговор.
Что же все-таки случилось, отчего я вдруг онемел, почему сижу как воды в рот набрал?
А ведь еще недавно мы не давали друг другу рта раскрыть.
— Посмотри направо, вот так маки!
— Видишь фазана?
— Где он, где?
— Вот он, сидит на кустике слева, видишь?
— Не вижу.
— Да вот же он, взлетел, теперь видишь?
— Да, да, вижу, какой же он красивый!
— Ты любишь меня?
— Убери руку, не то мы сорвемся в пропасть!
Но Эка не обращает внимания на притворное возмущение и как ни в чем не бывало ерошит мои волосы.
Мне удивительно приятно прикосновение ее нежных пальцев, и я умолкаю.
Резкий поворот.
— Эка, держись!
— Нодар, останови, женщина с ребенком!
— Сколько раз я тебе говорил, не забивай себе голову всякой чушью. Пассажиры на дорогах никогда не переведутся. Слава богу транспорта хватает, и они как-нибудь доберутся и без нашей помощи. Я хочу быть с тобой, слышишь, только с тобой и ни с кем больше!
— Но, Нодар, ради ребенка.
Я торможу и задним ходом подъезжаю к женщине с ребенком. Я уже порядком успел от них отъехать.
Эка в знак признательности сжимает мою руку. Женщина в черном сначала посадила ребенка, а потом уселась сама.
— Вам куда? — спрашивает Эка.
— Нам во Мцхету. Мы возле Бебрис-цихе сойдем, если можно.
Полуобернувшись назад, Эка с нежностью смотрит на малыша.
— Как тебя звать? — спрашивает она маленького мальчугана.
Мальчик застеснялся и не говорит ни слова.
— Сосико, Иосиф его зовут. Ты чего это замолчал?
