Уже второй раз наступил рассвет. Звезды исчезли. Только огромный дымоход теплоэлектроцентрали сверкал красными огоньками. Сверху весь Рустави был как на ладони. Внизу поползли автобусы. Город просыпался.

Зураб наконец спустился. Смотреть на него было страшно: оброс, глаза красные, весь грязный. Он вошел в будку и остановился перед Георгадзе, который пил чай.

Миндели поздоровался, снял шапку, бросил ее на пол и тяжело сел на стул.

— Ну что, кончили? — спросил Георгадзе.

В его голосе не было злости: он уже перекипел, а вид у Зураба был такой, что ругать его язык не поворачивался.

Зураб только кивнул в ответ.

— Загрузили?

— Двадцать минут как начали.

Главный поднялся, стал разглядывать приборы.

— Вот видишь, — указал он на прыгающие стрелки, — как они мотаются. Домна похожа на капризную женщину. Не зря, видно, американцы называют их женскими именами. Ты не уйдешь отсюда, пока печь не начнет работать нормально!

Георгадзе вышел из цеха, сел в машину.

— Гриша, я забыл термос, вернись, возьми, пожалуйста.

Гриша выключил заведенный мотор и пошел обратно. Когда он вернулся, главный спросил:

— Миндели там?

— Да, спит на стуле.

— Приведи его сюда, надо домой отвезти.

Авария в доменном задержала подачу чугуна. Когда Леван принял смену, три печи ждали загрузки, а жидкого чугуна хватило бы только на одну. Он решил пойти к старшему по миксеру.

— Если ты мне друг, приготовь ковш. Я попрошу главного дать чугун из запаса.

— С удовольствием. Если Георгадзе прикажет дать чугун, я плавку не задержу. Но без него дать не могу.

В миксере помещается более пятисот тонн жидкого чугуна. До конца опустошать его нельзя. Полагается расходовать не более двух третей содержимого. Только в случае крайней необходимости главный инженер может разрешить использовать этот запас.

Леван зашел к начальнику цеха.

— Что будем делать?

— Как что делать? — удивился Элизбар.

— Немедленно нужен жидкий чугун!

— Чугун будет через два часа, — невозмутимо ответил начальник цеха и снова принялся за паспорта плавок.

Его спокойствие возмутило Левана.

— А на кой черт он мне нужен через два часа?

— Чем же я могу тебе помочь? Хоть пой, хоть пляши, а я ничем тебе помочь не могу.

— Когда я провалю план, ваш юмор мне не поможет.

— Нет, план придется выполнить, — не отрываясь от бумаг, проговорил Элизбар.

— Тогда звоните главному, пусть распорядится выдать чугун из запаса.

— Я не стану из-за этого беспокоить главного, — все так же безразлично ответил Элизбар и достал второй журнал.

— А почему, собственно, нельзя беспокоить главного? — Леван поймал себя на желании вырвать из рук начальника бумаги.

— Ты, наверное, плохо знаешь нашего Михаила. — Элизбар поднял наконец глаза. — Ты слыхал, что на первой домне произошла авария, они час назад кончили работу. Георгадзе две ночи сидел там. Сейчас к нему не подступишься.

— Но я ведь не по личному делу собираюсь ему надоедать.

— Знаю. Но ничего сейчас не поделаешь. Мне не лень попросить, но это бесполезное занятие, все равно что воду в ступе толочь… Ничего из этого не выйдет.

— Тогда я сам позвоню.

— Как хочешь.

Леван взял трубку и набрал номер.

— Попросите, пожалуйста, товарища Георгадзе.

— Товарищ Георгадзе ушел домой, — послышалось в трубке.

— А вы не можете мне сказать его домашний телефон?.. Благодарю.

Леван нажал на рычаг и снова набрал номер.

Хундадзе насторожился. Он знал, чем мог окончиться такой разговор. В ожидании грома и молний он вертел свой карандаш.

В трубке послышался женский голос.

«Наверное, жена», — подумал Леван и выпрямился.

— Извините, пожалуйста, я звоню вам из мартеновского цеха. Дело очень срочное. Если можно, позовите Михаила Владимировича.

— Что еще там случилось? — закричал Георгадзе из спальни.

— Теперь из мартеновского звонят, будь они неладны!

Георгадзе торопливо, в одних носках подбежал к телефону. Он знал, после двух суток, проведенных в цехе, его не станут беспокоить по пустякам.

«Значит, случилось что-то серьезное», — успел он сообразить. Сердце забилось чаще.

— Георгадзе слушает!

— Это Леван Хидашели, начальник смены мартеновского цеха.

— Говорите прямо, что случилось?

Леван не ожидал такого грубого ответа. Он даже растерялся немного. Как теперь повести разговор?

— Дело в том, что в миксерах осталось очень мало чугуна, а печи уже готовы для заливки. Необходимо ваше распоряжение. Пусть нам выдадут чугун из запасов.

Михаил от злости не мог слова вымолвить. Он готов был закричать, поставить этого нахального юнца на место, но вдруг почувствовал острую боль в сердце. Прислушался к ней, приложил руку к груди, заставил себя сдержаться и спокойно ответил:

— Подождешь!

— Михаил Владимирович, чугун привезут через два часа, а печи что, бездействовать будут?

— Я уже сказал. Понятно?

— Понятно только одно: если вы не распорядитесь, три печи простоят два часа.

— Как ты смеешь! — закричал вышедший из себя Георгадзе и упал в кресло, выронив трубку из рук.

Испуганная Елена подскочила к мужу.

— Что с тобой?

— Ничего. Дай нитроглицерин и оставь меня в покое!

Хидашели все еще держал трубку в руке, хотя звуки зуммера раздавались на весь кабинет.

Элизбар стоял рядом. Он вскочил еще тогда, когда Леван произнес последние свои слова. Как можно так разговаривать с главным!

Леван положил трубку и молча пошел из комнаты. В дверях он наскочил на заместителя начальника цеха.

— Он что, ошалел? — спросил тот у Элизбара, засмеялся и положил на стол перед начальником какой-то приказ. Элизбар подписал его. Потом подошел к окну и взглянул в цех.

«Эх, сынок! Ты думаешь, достаточно книг начитаться? Нет, в цехе ты имеешь дело с людьми, и прежде всего с людьми».

У Хундадзе было отходчивое сердце. И первое свое столкновение с Хидашели он давно забыл. Но этот разговор снова всколыхнул в душе Элизбара неприязнь, которая родилась во время их первой встречи.

«Дело свое знает отлично, надо отдать ему должное, он ведь самую отсталую смену получил, а теперь уже обогнал самую лучшую. Ребята его любят. Мне он всегда подчинялся беспрекословно… Но что-то есть в нем настораживающее… Хотя Хидашели никому ничего плохого не сделал. По знаниям и работе нет такого другого начальника смены. Ребята души в нем не чают».

Зазвонил телефон. Элизбар взял трубку.

— Слушаю.

— Это ты, Элизбар? — Хундадзе сразу узнал голос главного.

— Да, Михаил Владимирович.

— Хорош у тебя этот разбойник, Хидашели. И дома нашел… Вылейте ему чугун из миксера. Работу не задерживайте!

— Слушаюсь, Михаил Владимирович.

Главный положил трубку. Элизбар несколько минут стоял неподвижно. Потом позвонил секретарше и попросил найти Хидашели.

Двадцатого августа вернулись из деревни родители Левана.

Однажды вечером, приехав с работы, Леван увидел, что окна квартиры открыты настежь.

Он понял — это старики. Нино еле дождалась встречи с сыном, Варлам взволновался, увидев его. Обнял, расцеловал, а потом принялся украдкой наблюдать за ним.

Сын привел его в восхищение. Он, конечно, и слова не сказал по этому поводу, но скрыть свое удовольствие не смог. Леван выглядел теперь серьезным, деловым человеком.

Нино радовалась откровенно, обнимала сына, целовала его, то смеялась, то плакала, то хвалила его, то ругала за редкие письма.

— Как можно так забывать родных?

А когда она узнала, что Леван опять начал работать на заводе, закричала в голос:

— Ты что, убить себя хочешь, тебе ни своя, ни моя жизнь не дорога? — Она тормошила сначала Левана, потом обратилась к мужу: — Ну скажи же что-нибудь, ты что, онемел? Почему мое дитя должно гибнуть на этом проклятом заводе?