Только главный инженер должен знать все, на этом огромном заводе для него не должно быть ни одного незнакомого уголка.

Для главного инженера не существует нормированного дня — его, как врача «Скорой помощи», могут и ночью вызвать в цех. Его конь должен всегда быть под седлом.

Михаил Георгадзе не оставлял ни одного дела без внимания, но домны особенно любил… Больше всего он нервничал, если что-нибудь не ладилось у доменщиков.

В тот день он был не в духе — сердце беспокоило. Вечером он принял холодный душ и лег в постель.

«Устал я, — сознался сам себе главный, — года три-четыре еще смогу проработать, а потом — каюк».

В этот вечер он долго не мог заснуть, а когда в полночь наконец забылся, его разбудил телефонный звонок. Георгадзе спал чутко, как заяц, вскочил сразу же. Но жена опередила его, успела взять трубку.

— Может быть, без него обойдетесь? Он очень плохо себя чувствует, что-то сердце шалит.

Михаил терпеть не мог опеки жены. Еще каких-нибудь два года назад жена не посмела бы вмешиваться в его дела. А теперь вот, пожалуйста!

— Ты что это болтаешь, что за бабьи разговоры! — Он вырвал у нее трубку. — Георгадзе слушает! — громко сказал он.

Елена с беспокойством глядела на мужа. А у него от волнения лицо исказилось, побледнело. Он бросил трубку и поспешно начал одеваться.

Авария произошла в доменном цехе у первой печи.

Когда Георгадзе бегом спустился по лестнице, машина уже ждала его у подъезда.

Загрузка руды, агломерата и раскислителей в домну происходит непрерывно. Ее производят с помощью маленьких вагонеток — скип. Каждый раз, когда скипа разгружается, приходится открывать печь. Но при этом в домне необходимо сохранять постоянную температуру и давление. Для этого в верхнее загрузочное отверстие вставлены три воронки — одна над другой… Скипа опрокидывается в верхнюю, а нижняя в это время прикрывает отверстие печи. Затем верхняя воронка открывается к расширенной части домны, и через свободные щели шихта ссыпается во вторую воронку. Как только верхняя воронка опорожняется, ее поднимают на прежнее место и отверстие герметически закупоривается. Только после этого открывается нижняя воронка.

Вот в этом-то устройстве и произошла авария. Между нижней воронкой и стенкой застрял большой ком извести. Как ни старались его протолкнуть вниз, это не удавалось.

Михаил Георгадзе ворвался в цех взбешенный. Но там никого не было, все старались не попасться ему на глаза, зная характер главного — он мог вылить свою злость на первого встречного, независимо от того, виновен он или нет. Некоторые зашли в комнату отдыха, другие укрылись за будкой сменного инженера.

Домна имеет высоту пятнадцатиэтажного дома; чтобы попасть к месту аварии, надо было сесть в лифт, надеть противогаз, потому что во время плавки выделяется много вредных газов и все они собираются вверху. Человеку с больным сердцем ни в коем случае нельзя туда подниматься. Георгадзе хорошо это знал. Знали это и доменщики. Именно поэтому все они поднялись наверх и не торопились спускаться. А Георгадзе бегал, ругался, бесновался внизу.

Наконец он заметил за будкой рабочих.

— Вы чего от меня попрятались? Где Зураб Миндели, где, я вас спрашиваю? Всех с работы поснимаю! Никого в цехе не оставлю!

— Он наверху, товарищ главный…

— Ты из чьей смены?

— Георгия Меладзе.

— И он тоже наверх соизволил подняться?

— Да.

— Конечно, все боятся мне в глаза посмотреть. Сейчас же поднимись и скажи, что я приказал немедленно спуститься. Я жду! А сварщики пришли?

— Они давно наверху.

— А все в противогазах?

— Все, кроме Миндели и начальника смены.

— Поделом им, что бы ни случилось! Слыхано ли — такая авария! Нет, я тебя спрашиваю, ты когда-нибудь слыхал о такой аварии? Чтоб в воронке известковый камень застрял? Это позор на весь свет!

«Легко я отделался», — обрадовался рабочий и побежал что есть силы.

Давление в печи уже упало. Температура снизилась. Дальнейшее охлаждение грозило катастрофой — кирпич мог дать трещины.

Георгадзе уселся в будке. Второго рабочего послал за водой. Парнишка вернулся мигом. Главный отпил несколько глотков и поставил стакан на пол.

— Ну что, твои начальники спрятались? Ничего, им это не поможет. Еще наплачутся у меня!

Когда посланец Георгадзе поднялся наверх и сообщил, что есть приказ немедленно спуститься, Зураб Миндели накричал на него:

— Не видишь, что я делаю! Разве можно сейчас отойти отсюда?

Миндели знал твердо, его союзник — время. Основное — не попасть главному под горячую руку.

Рабочий походил вокруг Миндели и спустился вниз.

— Что, не соизволил спуститься? — закричал навстречу рабочему главный. — Конечно, он же не дурак! Да и я не дурак. Посмотрим, кто кого. Спустится же он когда-нибудь…

Георгадзе снова приложился к стакану с водой.

— Камень большой?

— Да килограммов пять будет.

— Что они делают?

— Верхнюю воронку уже сняли…

Михаил вскочил и в то же мгновение почувствовал в груди глухую боль. Прижал руку к сердцу, осторожно сел и потянулся к стакану с водой. Но вода была теплой, и он в сердцах выплюнул ее.

— Вот проклятая, уже нагрелась, как это так быстро?

Парень схватил стакан и опрометью бросился за газировкой.

Георгадзе жадно выпил и снова заговорил:

— Как тебя зовут?

— Ладо.

— Ладо, а теперь ты поднимись и скажи Миндели: если невозможно вынуть нижнюю воронку, пусть разрежут ее и бросят в печь. Только, пока не пустили пар, пусть наденут и не снимают противогазы. Понятно?

— Понятно, начальник.

Миндели работал, что называется, стиснув зубы. Услышав приказ главного, улыбнулся, а противогаз все-таки не надел.

Георгадзе по-прежнему сидел в приборной будке. Маленькими глотками пил воду и время от времени посылал наверх рабочего с новыми распоряжениями.

В домну пустили пар и ядовитый угарный газ перевели в двуокись углерода. Опасности отравления уже не было, но дышать над печью без противогаза было все же трудно.

Над колошником поднимались такие клубы пара, что невозможно было что-либо разглядеть. Электросварщиков поочередно обвязывали тросом и спускали к воронке. На ощупь они добирались до воронки, и, только когда вспыхивали их сварочные аппараты, они могли разглядеть, что происходит внутри.

Металл упорно не поддавался. Каждому сварщику удавалось разрезать не больше одного-двух сантиметров, потом его вытаскивали наружу и опускали следующего.

Уже начало светать. Пришла на завод следующая смена. И теперь к Миндели и Мгеладзе присоединился Гигинейшвили.

Георгадзе и не думал уходить. Время от времени к нему спускался мастер и докладывал о том, как идут дела наверху.

Главный инженер давал краткие распоряжения. Сердце остро покалывало. Бессонная ночь давала себя знать.

Шофер Георгадзе, Гриша, привез хлеб, сулгуни, чай в термосе — обычный завтрак главного инженера. Гриша развернул салфетку и разложил нехитрую снедь.

— Можешь ехать. Ты мне больше не нужен.

— А когда приезжать за вами?

— Откуда я знаю? — разозлился Георгадзе. — Это ты у Миндели спроси.

— Что, не уходит? — спросил Миндели у поднявшегося в очередной раз мастера.

— Уйдет, как же! Шофер завтрак ему привез.

— Ну и шут с ним, пусть ждет, все равно не дождется.

Только к концу второй ночи, на рассвете, разрезали и бросили в печь забитую известью воронку и поставили новую.

Начальник цеха приказал поднять давление. Скипы заработали, и температура в домне начала подниматься.

Зураб вздохнул с облегчением и протянул руку начальнику цеха. Уже две ночи они не спускались вниз, за это время у них во рту не было ни крошки. Они работали возле печи, как хирурги над умирающим больным. Печь хрипела, захлебывалась, была буквально при последнем издыхании. Теперь можно было сказать, что опасность миновала. Миндели еще раз проверил колошник и сиял рукавицы.

А главный все ждал их внизу. Георгадзе знал, что Миндели и без него справится, но все же решил не уходить. Он позвонил своей секретарше, сообщил, что находится в первом цехе, и просил сообщать ему обо всех делах прямо сюда. По неотложным делам приходили посетители из других цехов.