— Тебе бы все шутить! — недовольно сказал Тамаз.

— Я не шучу, наоборот, совершенно серьезен. Вот сегодня я хвалил своего главного редактора, поражался его опыту и знаниям. То есть нагло и бессовестно лицемерил. И в тот миг, когда я произносил эти слова, знаешь, что я думал о нем? Что его голова набита мокрыми опилками. Скажи я так, это было бы сущей правдой.

— Почему же ты не сказал?

— Потому, что после этого здесь бы сидело двое безработных.

— И все-таки ты не должен был лицемерить. Можно было просто смолчать, а не хвалить.

Отар схватил пачку из-под сигарет, она была пуста. Он скомкал ее, бросил на тарелку и лениво поднялся из-за стола. У буфета выстроилась очередь — начинался обеденный перерыв. Отар поднял руку, приветствуя всех разом, купил сигарет, закурил и так же неторопливо вернулся обратно.

Тамаз не спускал глаз с друга. Он словно впервые видел его мужественное, обаятельное лицо, его атлетическую фигуру, ленивые движения, за которыми угадывалась постоянная готовность к взрыву.

Отар тяжело опустился на стул, тот жалобно заскрипел, но все-таки выдержал.

— Я думаю, что врать все же не стоило, — продолжил Тамаз беря сигарету. — Настоящий мужчина не должен опускаться до лжи.

— Попробуй, посмотрю, как у тебя получится! Ты знаешь моего приятеля Джемала Ахвледиани? Так вот, этот бедняга начал писать рассказы. Он ознакомил меня с несколькими. Да скорее из этого стола получится писатель, чем из Джемала. Он не способен сочинить ничего такого, что можно было бы напечатать хотя бы из приятельских соображений. Будь я настоящим мужчиной, сказал бы ему: брось это дело, займись чем-нибудь еще, не так ли?

Тамаз не ответил.

— Что же ты молчишь, дошло, что я прав?

— Трудно ответить, но все-таки ты должен был сказать правду. Он может искалечить себе жизнь.

— Правду! — расхохотался Отар. — Нужна ему моя правда. Да он бы возненавидел меня, сделался бы моим врагом, даже в зависти обвинил бы меня. Вот что будет мне платой за мою правду.

— Но перед самим собой ты был бы прав.

— Перед самим собой-то да, — нервно усмехнулся Отар, — но в конце концов я останусь в полном одиночестве. Все отвернутся от меня, в то время как лицемеры при встрече будут по-прежнему целоваться друг с другом. Понаблюдай-ка за этой публикой. Некоторых ты, наверное, узнал, не так ли? Приглядись, как на их лицах играют стандартные, заученные улыбки… Ты знаешь, сколько на нашей студии главных, старших и просто редакторов? Разве мыслимо собрать столько первосортных или на худой конец второсортных сценаристов? Большинство здесь — случайные люди, поднаторевшие в писании пяти- или десятиминутных сюжетов. И название примечательное изобрели — сюжет! Чего смеешься? Главное здесь — минуты. Иногда семнадцати- или тридцатидевятиминутный сюжет может потребоваться. А ты философию разводишь. Ты никогда не видел, как квакает лягушка посреди болота?

— Видел, — с улыбкой кивнул Тамаз.

— Так чего же ты меня мучаешь? Сколько бы она ни квакала, в конце концов все равно вынуждена прыгнуть обратно в болото.

Отар перевел дыхание, выпил прямо из бутылки остатки лимонада и продолжал:

— Оставим философию. Поговорим о деле. Как ты думаешь, твой профессор успел наложить резолюцию на заявление?

— Не знаю.

— Чего я спрашиваю? Конечно, успел, такой случай да упустить из рук! Это вчера случилось?

— Вчера вечером.

— Значит, твое заявление пока еще не дошло до ректора?

— Не имеет значения, я не вернусь в институт.

— Ты твердо решил?

Тамаз кивнул. Отар понял, что друга не переубедишь.

— Куда же теперь?

— Не знаю, — пожал плечами Тамаз.

Отар Нижарадзе задумался. А Тамазу вдруг захотелось рассказать о вчерашней ночи, об огромной низкой луне, об остановившихся часах, о безлюдной улице и страшном незнакомце. Он несколько раз собирался начать, но передумал, опасаясь насмешек.

Буфет медленно опустел. Уборщица вытирала столы. Отар невольно посмотрел на часы.

— Ого, перерыв пролетел. — Он развел руки и потянулся.

Начали подметать пол.

Друзья встали.

— Вечером сиди дома, забегу, может быть, сообразим что-нибудь! — сказал Отар на прощанье и стал неторопливо подниматься по лестнице.

Отар Нижарадзе нашел третий подъезд и взглянул на часы — ровно шесть. Как всегда неторопливо поднимаясь по лестнице, он задержался у почтовых ящиков, отыскал фамилию Какабадзе и еще раз удостоверился — здесь. Отар хорошо знал, что профессор живет в третьем подъезде, но лишняя проверка не мешала. Затем так же неторопливо двинулся дальше, поднялся еще на этаж и увидел дверь с медной табличкой: «Профессор Какабадзе Н. В.». В дубовую дверь был врезан оптический глазок. Отар энергично надавил на кнопку звонка и тут же прикрыл глазок ладонью. За дверями зашаркали шаги.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Из студии экспериментальных фильмов! — отозвался Отар и улыбнулся. Он догадался, что женщина за дверью всматривается в глазок и ничего не видит; мысленно нарисовал себе ее испуганное лицо и почему-то решил, что ей не меньше пятидесяти лет.

— Кто? — переспросила женщина.

— Отар Нижарадзе, из киностудии, к профессору!

Молчание.

Отар понял, что, пока он не уберет руку, дверь не откроется. «Наверное, мать профессора», — подумал он и накинул ей еще пару десятков лет. Потом, отдернув руку, отступил к перилам, насмешливо глядя на круглую стекляшку.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась на ширину цепочки. В щель выглянула очень старая женщина, и Отар остался доволен, что интуиция не подвела его.

Старуха оглядела гостя. Представительный молодой человек произвел на нее благоприятное впечатление, она как будто устыдилась своей недоверчивости и огорченно спросила:

— Простите, через дверь ничего не слышно, кто вы?

— Я из экспериментальной киностудии. Час назад условился с профессором по телефону, он знает.

— Пожалуйста, пожалуйста!

Отар вошел в просторный холл. Старуха прошлепала в комнату и прикрыла за собой дверь. Отар понял, что должен дожидаться в холле, пока профессор примет его. За стеклянной дверью боковой комнаты он заметил женщину лет сорока. Она сидела в кресле с телефоном на коленях, увлеченная разговором.

— Пожалуйста, — снова появилась старуха.

Отар прошел через столовую, обставленную с большим вкусом. «Не совсем, видимо, троглодит этот профессор», — успел подумать он прежде, чем очутился в кабинете Нико Какабадзе.

Профессор, лысый мужчина лет шестидесяти, в белой полосатой шапочке, сидел за столом, склонившись над разложенными бумагами с таким брезгливым выражением, словно принюхивался к неприятному запаху.

Он терялся в догадках, зачем понадобился старшему редактору сценарного отдела экспериментальной киностудии, но на всякий случай решил принять его в сугубо деловой обстановке. И сейчас, словно не замечая вошедшего, продолжал что-то считать.

Отар сразу разгадал маневр профессора и с первой же минуты решил придать встрече другой характер. Он непринужденно закрыл дверь и подошел к столу.

— Здравствуйте! — довольно громко произнес он.

Профессор поднял голову, но на приветствие не ответил. Дерзость молодого человека шокировала его, и он не преминул показать это всем своим видом.

Отар понял, что его не приглашают сесть. Поэтому сам придвинул к столу кресло в форме раковины, удобно расположился в нем, закинул ногу на ногу и достал сигареты.

— Надеюсь, здесь можно курить, не так ли? — для видимости спросил он и закурил, не дожидаясь разрешения. Помахал рукой, туша спичку, слегка приподнялся и бросил ее в пепельницу на профессорском столе.

Нико Какабадзе возмутился, но решил не терять собственного достоинства и держать себя в руках. Между тем он уже начал сомневаться, да точно ли этот нахально улыбающийся молодой человек из киностудии.

— Я слушаю вас, молодой человек, — холодно произнес он, — у меня время ограничено.