— Это, безусловно, выдающееся открытие, выдающееся достижение медицинской науки.

— Неужели белокровие побеждено окончательно, профессор?

— Нам и раньше были известны эти эксперименты. Еще в прошлом году на Мюнхенском симпозиуме французские врачи ознакомили нас с некоторыми результатами своих исследований, хотя они были недостаточно убедительными.

— Выходит, что за этот краткий период медицина сделала гигантский шаг вперед?

— Согласен с вами, гигантский и весьма значительный, но мы не должны забывать, что гигантский по сравнению с прошлым годом, но крайне незначительный, чтобы говорить о полном успехе.

— Мне кажется, профессор, вы должны подбадривать меня…

— Странный вы человек, — невесело улыбнулся профессор, — беседуя с вами, я забываю, что разговариваю с больным.

— Значит, вы считаете, что все еще впереди?

— Верно, пока все в будущем, но очень многое значит, что человек отыскал исток болезни. О факте излечения югославских ученых мы узнали две недели назад. В медицинских кругах слух об этом распространился раньше, чем попал в газеты. Французы все скрывали от прессы до тех пор, пока не убедились в полном успехе. Но для нас и тогда было ясно, что этим методом можно лечить больных, у которых болезнь вызвана внешними причинами, к примеру, избыточной радиацией, как в данном случае. Если же организм предрасположен к белокровию, то в борьбе с ним медицина пока еще бессильна.

— Вы сказали «пока еще»?

— Да, пока еще. Но я не знаю, сколько времени продлится это «пока еще».

— Самое большее я проживу два года и десять месяцев. Хватит ли этого срока для полной победы над белокровием?

— Могу ли я знать? Может быть, не хватит десяти и более лет, а может быть, и десять месяцев окажется достаточным. Во французском случае мы имели дело с заболеванием, вызванным внешними причинами, с которыми организм сам ведет борьбу. Ваша же болезнь…

— Мне ясна ваша мысль. Вы меня ободрили, я просто в восторге от ваших слов.

— Нет, вместе с тем я действительно хочу ободрить вас. Подумайте сами. Вы были у меня полтора месяца назад. Насколько более реальной стала перспектива вашего спасения по сравнению с тем временем. В конце концов, если пока не сумеют победить этот недуг, возможно, найдут лекарство, которое максимально увеличит сопротивляемость организма и удвоит, а может быть, и утроит продолжительность жизни больного. Тогда вы проживете не три года, а гораздо больше, тем временем, не исключено, что победят лейкемию.

— Эти слова уже внушают надежду, благодарю вас, профессор.

— Вы еще не перешли на инвалидность?

— На инвалидность! — рассмеялся Отар.

— Напрасно смеетесь, вы нуждаетесь в систематическом лечении, в жестком режиме, в покое…

— Будьте здоровы, профессор!

— Я предлагал вам поехать в Москву, почему вы не едете?

— В конце ноября, вероятно, поеду.

— Не нужно откладывать. Перед отъездом зайдите ко мне, дадим вам направление. — Старый профессор проводил Отара до двери.

— Обязательно зайду. Кстати, если вам понадобится больной для экспериментов, можете рассчитывать на меня.

— Вы это серьезно? — профессор заглянул Отару в глаза.

— Вполне. Какая разница, когда умирать, сейчас или на два года позднее?

— Хм… — прокашлялся профессор, не зная, что ответить.

— Всего доброго, уважаемый профессор!

Отар Нижарадзе закрыл за собой дверь.

Зазвонил телефон. Тамаз не поднял головы. Ему никто не звонил, и он решил, что это снова приятели референта. Они звонили часто, и каждый раз он долго объяснял, что референт здесь уже не работает. Со временем телефонные звонки раздавались все реже, а последние два дня телефон вообще молчал. Снова раздался звонок. Углубленный в вычисления, Тамаз машинально снял трубку. Хотел было произнести заученную фразу о референте, но что-то недоброе почудилось ему в женском хихиканье.

— Да, да, — сказал он.

— Вы Тамаз Яшвили?

— Да, кто это?

— Ваша доброжелательница.

— Слушаю вас.

— Идите скорее в гостиницу «Колхида». Там в четыреста втором номере вы найдете вашу супругу в обществе одного молодого человека.

Долго раздавались в трубке прерывистые гудки. Прижимая ее к уху и не меняя позы, Тамаз в оцепенении смотрел на старую мраморную пепельницу. Потом, придя в себя, медленно опустил трубку и уткнулся головой в ладони, ощущая в груди тупую боль, — казалось, там что-то оборвалось. Он ни о чем не думал, ничего не соображал. Затем перед глазами возникла Медея. Как она улыбалась, провожая его на службу, как нежно погладила по щеке. Неужели притворялась, неужели ее ласковая улыбка была обманом? Неужели зло может быть таким красивым?

Тамаз уже шел к гостинице, шел машинально, как будто кто-то тащил его насильно, иначе бы запомнил, как прошел столько улиц, как пересек площадь Героев, как сел в такси, как очутился на четвертом этаже гостиницы «Колхида». Лишь когда дежурная спросила, кто ему нужен, осознал, где он.

Тамаз пришел в себя и, растерявшись, еле придумал, что ответить. Соврал, будто должен встретиться здесь с другом. К счастью, неподалеку он заметил полукруглую нишу с диванчиком в глубине.

Тамаз не знал, в какой стороне находится четыреста второй номер, но из ниши можно было незаметно наблюдать за всеми, выходящими из обоих коридоров. Если специально не заглядывать в нишу, обнаружить его было трудно. Как медленно тянулось время! Тамаз то и дело поглядывал на часы. Всего пять минут сидит он на этом диванчике, а кажется, что находится здесь с самого утра. При каждом звуке шагов его обдавала ледяная волна.

«Может быть, меня разыграли, разве мало на свете завистников? Может быть, какая-либо из ее прежних приятельниц решила посмеяться надо мной? Боже, пусть бы так, пусть бы все это оказалось злым, идиотским розыгрышем. Какое это будет счастье!.. А вдруг она в самом деле здесь, в четыреста втором, в нескольких шагах от меня?»

Он боялся думать дальше, чтобы даже на миг не представить то, что происходит сейчас в нескольких шагах от него.

Ужасно медленно тянулось время.

Потом все произошло мгновенно. Тамаз услышал знакомый смех. За ним последовал стук захлопнувшейся двери. В коридоре показалась Медея с незнакомым русым парнем на голову выше ее. Обняв Медею, он с улыбкой заглядывал ей в глаза. На нем был тренировочный костюм, он, видно, не собирался выходить из гостиницы. Они спустились по лестнице. Теперь Тамаз видел их со спины. Вернее, мощные плечи парня и прильнувшую к его боку Медею.

Остального Тамаз не помнил. Когда он пришел в себя, не сразу разобрался, где он. Над ним склонился врач в белом халате. Тамаз удивленно огляделся. Вот — дежурная, вот еще один человек в белом халате, вот… И он сразу вспомнил все — на него глядел тот самый русоволосый красивый молодой человек. Вид у него был озабоченный, в глазах сквозила тревога.

Увидев, что Тамаз открыл глаза, он спросил:

— Не сообщить ли кому-нибудь?

Тамаз промолчал, не сводя с молодого человека пристального взгляда.

— Может быть, позвонить кому нибудь? — снова спросил русоволосый.

Вместо ответа Тамаз повернулся к врачу:

— Помогите мне встать.

Молодой человек опередил врача. Сильной мускулистой рукой обхватил Тамаза за спину, вторую руку просунул под мышку и приподнял. Словно электрический ток пробежал по телу Тамаза от его прикосновения.

— Убери руки! — резко сказал он.

Молодой человек холодно отстранился. Некоторое время Тамаз стоял неподвижно — кружилась голова. Боясь упасть, он держался из последних сил.

— Если хотите, отвезем вас домой, — предложил врач.

— Спасибо, не нужно. — Тамаз доплелся до стола дежурной и присел.

Врачи собрали инструменты и ушли. Русоволосый молодой человек не знал, что ему делать, то ли остаться и помочь Тамазу, то ли вернуться в номер.