— Не видать фашистам Москвы.

После казни Назара Степановича и его товарищей к Косте никто больше не приходил. И от Остапа Охрименко не было никаких вестей. Мать, вернувшаяся на днях из Камышевки, сообщила:

— Кузнец-то, Панас Карпович, оказывается, тайную работу вел. Вот тебе и нелюдим, и кто бы подумал!

— А что с ним? — заволновался Костя.

— С ним-то? — переспросила мать. — А ничего, слава богу! Хитрющий старик оказался. Сказывают, пришли ночью гестаповцы, а его и след простыл. Какой-то хороший человек предупредил, должно быть.

Костя был очень рад, что старому кузнецу удалось избежать гибели. Но он-то теперь остался совсем один. И тут же мальчик подумал: «Нет, я не один. Со мной знамя, которое я должен сберечь». Костя понял, что он как бы остался на ответственном посту с важным заданием.

Лето было на исходе. Скоро наступит осень, начнутся дожди, а потом и зима нагрянет. Тоскливая пора, тяжелое время. Костя сидел на скамье под вишней, глубоко задумавшись.

Стукнула калитка, и в садик вбежал запыхавшийся соседский мальчик Митя.

— Смотри-ка, смотри! — и он протянул Косте отпечатанную в типографии листовку на русском и украинском языках. — У нас в Куреневке школа открывается. Понимаешь?

Костя внимательно прочитал листовку. В ней извещалось, что с согласия властей в городе открываются школы для обучения украинскому и русскому языкам; дети, желающие учиться, должны явиться на регистрацию 1 сентября 1942 года к 5 часам дня. Далее сообщались адреса школ, куда следовало собираться. В числе прочих был указан и адрес Куреневской школы.

— Ну, что скажешь, Костя? — радостно заговорил Митя. — Здорово, а? Учиться будем, понимаешь?

— Брехня все это, наверно, — не очень уверенно возразил Костя.

— А мы сходим посмотрим, — уговаривал Митя.

— Сходить можно, — согласился Костя.

Наступило первое сентября. Мать с утра хлопотала, собирая Костю в школу. Достала из подполья припрятанные учебники.

— Книжки возьмешь, Костенька?

Костя подумал и решительно ответил:

— Нет. Учебники-то ведь советские. За них еще влетит, пожалуй. Да сегодня, наверно, занятий не будет, а только запишут по классам. Пойду просто так, без всего.

На улице Костю уже поджидал Митя. Они вместе направились к школе, которая была расположена в центре поселка. Обгоняя их и весело переговариваясь, туда же спешили мальчики и девочки. Митя торопил, но Косте почему-то не очень хотелось идти в школу, и он не спешил. Ему не верилось, чтобы фашисты всерьез собирались заняться образованием советских детей.

На широком школьном дворе толпились мальчики и девочки. Костя осмотрелся. Никого из знакомых учителей и учительниц не было видно. По двору сновали какие-то неизвестные люди в штатском, у ворот стояло до десятка вооруженных полицаев. Медленно тянулось время. Самые нетерпеливые из ребят начали громко кричать:

— Чего нас здесь держат?

— Где директор?

— Начинайте, а то уйдем.

Несколько ребят решительно двинулись к воротам. Костя присоединился к ним. Но полицаи преградили дорогу.

— Назад! Назад! Не велено.

У Кости заныло сердце от какого-то неясного предчувствия. «Что они хотят с нами делать?»

В это время на школьное крыльцо поднялся седобородый старик в старомодном сюртуке. «Наверно, директор», — подумал Костя. Затем вынесли столик и стулья. Невзрачный чахлый писарь сел за столик и развернул тетрадь. Старик поднял руку.

— Дети! — заговорил он хрипловатым голосом. — Сейчас мы вас запишем в школьный журнал, затем вы получите обмундирование и завтра с утра — с богом за учебу. Начинайте! — махнул он рукой писарю, а сам отошел в сторону, утирая платком вспотевший лоб.

Началась регистрация. Писарь у каждого спрашивал имя и фамилию, адрес, сведения о родителях и в каком классе учился. Прошел час, другой, третий, а опрос все продолжался. К удивлению Кости, без всяких возражений записали даже двух еврейских мальчиков. «Как же так? — подумал он. — То они евреев отовсюду гонят, а этих приняли. Тут что-то не то, не настоящее». Но, в чем дело, все еще не мог догадаться.

Когда очередь дошла до него, он, неожиданно для себя, на вопрос писаря «Фамилия?» — ответил:

— Бондаренко Константин.

Удивленный Митя дернул друга за рукав. Но Костя только кивнул ему, дескать, подожди, потом узнаешь. Недоумевающий Митя отошел в сторону. Он даже пропустил свою очередь, чтобы расспросить товарища, почему он сказал неправду. Сообщив такие же вымышленные сведения и на другие вопросы, Костя облегченно вздохнул: «Так будет лучше. Кто их знает, для чего они все это записывают».

— Зачем ты соврал? — шепотом спросил Митя.

— А так, на всякий случай, — также шепотом ответил Костя. — Тут что-то нечисто. Может, нас вовсе и не в школу записывают.

— А куда?

— Не знаю. Только лучше бы и ты чужую фамилию сказал.

Митя задумался, но тут же нашел выход.

— А знаешь, Костя, что? Я и записываться не стану. Может, не заметят, — вон ведь нас сколько тут.

— Верно, — согласился Костя, — может, сойдет. Отойдем-ка подальше, в сторону.

Перепись тем временем продолжалась. Приближались уже сумерки.

Незадолго до конца регистрации Костя заметил, что директор поминутно, с каким-то нетерпением поглядывает на ворота, около которых неподвижно стояли полицаи.

Внезапно с улицы послышался шум подъезжающих машин и громкая команда. Ворота распахнулись, и во двор вошла группа солдат во главе с офицером.

— Построиться по четырех! — на ломаном русском языке приказал офицер.

Среди ребят произошло замешательство. Высокий русоволосый паренек выступил вперед и спросил:

— А куда вы нас поведете?

— Мольшать! — заорал офицер.

С крыльца громко заговорил «директор»:

— Дети! Вы сейчас поедете на станцию. Там вам прямо из вагонов выдадут школьное обмундирование единого образца.

— А почему конвой?! — выкрикнул тот же паренек.

— Это для порядка, — ответил директор. — Так приказал господин бургомистр.

«Ой, что-то тут не то», — тоскливо подумал Костя. И вдруг его осенила догадка: «Да уж не в Германию ли нас угоняют?» И он вспомнил, что в городе уже ходили слухи об этом. Костя огляделся по сторонам. Убежать было невозможно. «И зачем только я послушал Митю?»

Ребят построили и вывели на улицу. Подталкивая автоматами, их быстро посадили в грузовики и повезли на вокзал.

Костя оказался рядом с Митей. Стиснул ему плечо:

— Митя, уж не в Германию ли нас увозят?

— Ой, мама! — вскрикнул Митя.

— Надо удирать.

— А как?

В это время грузовики повернули влево и по переулку выехали в поле.

— Смотри, смотри, — шепнул Костя, — а ведь они нас не на вокзал везут, а к разъезду, должно быть. Видишь?

Митя присмотрелся. Действительно, вокзал остался в стороне. Костя торопливо шепнул:

— Как будет овраг, прыгнем через борт — и будь, что будет.

Митя согласно кивнул головой.

Заметно темнело. Дорога шла по перелеску, постепенно поднималась на пригорок. Вот и овраг.

— Прыгай! — шепнул Костя и мгновенно перемахнул через борт.

Митя тоже прыгнул, но неудачно. У него подвернулась нога, и он упал, ударившись головой о камень. Костя наклонился над ним — мальчик был неподвижен. В это время конвой открыл стрельбу. Надо спасаться! Кубарем скатываясь в овраг, Костя услышал крики и беспорядочные выстрелы. Рокот машин затих, наверху, возле дороги, засветились огоньки ручных фонариков. «Погоня», — догадался Костя и быстро побежал сквозь кусты.

Постепенно крики становились все глуше. Костя остановился, чтобы приглядеться, в какую же сторону ему идти. Но в темноте выбрать правильное направление было трудно. Он решил переждать в кустах до поры, когда чуть-чуть посветлеет. «Ах, Митя, Митя, — горестно думал мальчик. — Как же ты это так?»

На рассвете Костя пробрался домой. Встревоженная мать всю ночь провела без сна. Увидев Костю, она заплакала от радости и крепко прижала его к груда. Она уже узнала, что этой ночью оккупанты отправили с переезда эшелон с детьми в Германию, и думала, что сына ей больше не видать.