Галя напряженно слушала, ей было неловко и в то же время приятно.
— Опомнитесь, Олег Павлович, — сказала она. — У вас семья, ребенок. Зачем вам это?
— Не знаю, — потухшим голосом сказал Олег Павлович, опустив голову. — Не знаю. — Он помолчал. — В пьесе Метерлинка одной девочке была очень нужна Синяя птица. На вопрос, зачем она ей, фея ответила: «Она хочет быть счастливой». Может быть, моя синяя птица — это только мечта или надежда. Не отнимайте ее у меня, Галя…
Они медленно шли по пустынной аллее уснувшего парка…
Олег Павлович был нежен, предупредителен и счастлив. Счастлив безмерно. И не скрывал этого. Всегда приходил с цветами, читал свои стихи — пылкие и восторженные, смотрел на нее восторженными глазами. Однажды упал перед ней на колени:
— Ты мое божество, моя сказочная фея…
— Не болтай! — Галя с улыбкой прижала пальчик к его губам.
— Нет, истинно. Клянусь всеми богами, другого счастья мне не надо. Ты стала для меня всем на свете. Я не знаю, как я был без тебя до сих пор. Для чего жил. Моя мечта о счастье, моя жажда прекрасного в полной мере воплотились в тебе.
— Я боюсь громких слов, — сказала Галя. — Не надо. Не говори так.
— Нет, буду говорить, — с пафосом воскликнул Олег Павлович. — И никогда не устану повторять о своей любви. Ведь любить — значит помнить, носить в своем сердце…
— А жена, ребенок? — вырвалось у Гали. Она тут же испуганно прикрыла рот ладонью. Но слово было сказано.
Олег Павлович вздохнул, нахмурился.
— Жена — это другое. О, это совсем другое…
— Все это так, — вздохнув, сказала Галя. — Извини, но мне кажется, что мы не имеем права на эти встречи, эти отношения…
— Имеем! — горячо воскликнул Олег Павлович. — Можешь не сомневаться… Это право дает нам наша любовь…
— Тогда почему же мы прячемся?
— Все это до поры до времени. Неужели ты не понимаешь?
— Не понимаю. До какой поры? До какого времени?
Олег Павлович в нарочитом отчаянии схватился за голову, застонал.
— Какой, однако, ты ужасный человек. Ведь даже золото можно растворить в кислоте, а правду убить неверием. Люди недобры, злы, коварны, завистливы. Они не простят нам нашей любви, не захотят понять нас. Их приговор будет жесток и безжалостен. Они скажут: «А почему нам нельзя, а им можно?» Но разве они чувствуют, как мы, разве они знают то, что знаем мы друг о друге?.. Умоляю, подожди, не торопи меня. Дай укрепиться моей воле. Поедем за город, там есть одно поле, где цветут маки… Они колышутся под легким ветром, и кажется, что поле охвачено пламенем и порывы ветра раздувают огонь…
Спустя час они уже шагали по тропинке, ведущей сквозь плантацию цветущих маков. Дальним концом она упиралась в гряду невысоких гор.
— Ах, как здорово! — воскликнула Галя. — Я еще никогда в жизни не видела ничего подобного.
Олег Павлович улыбался, как мастер, подаривший миру шедевр еще не виданной красоты…
— Теперь у меня есть все, что только может пожелать человек! — с озорной мальчишечьей улыбкой воскликнул он. — Положение, машина, друзья и, наконец, такая сказочная любовь. Знаешь, иногда мне не хочется скрывать нашу любовь. Пусть завидуют, черти. Ни у кого из моего круга не было, нет и не будет такой красивой женщины.
* * *
Изредка Галя встречалась с Алексеем. Всегда случайно, непреднамеренно. Он был все такой же. Приветливый, разговорчивый. Никогда не навязывал своего общества. Едва замечал, что Галя спешит, тут же откланивался и уходил. Вежливо спрашивал о делах, о настроении, шутил и словно бы ждал чего-то. Они встретились все на той же аллее, по которой Галя всегда возвращалась домой.
— Здравствуйте! Рад вас видеть, — приветливо сказал Алексей. — Я не спрашиваю, как дела, у вас и так все на лице написано.
— Неужели? — рассмеялась Галя. Ей захотелось быть великодушной, сказать что-нибудь приятное этому смешному странному человеку. — Вы всегда один, — кокетливо сказала она. — Хроническое одиночество вредно. Вам следует жениться.
— Ничего, я привык, — сказал Алексей, внимательно глядя в лицо Гале. — Одиночество — это недуг души, а не физическое состояние. Излечиться от него трудно. Я достал одну очень хорошую книгу. Хотите почитать? — предложил он, показывая книгу.
— Она есть у меня в библиотеке, — смеясь ответила Галя. — Хотите, я запишу вас? У нас отличный фонд.
— Спасибо. Не стоит. Я пользуюсь городской библиотекой.
— Все-равно, заходите как-нибудь. — Это был поистине королевский жест. Алексей был признан в правах близкого знакомого.
Он кивнул:
— Всенепременно!
Они распрощались. Галя, как школьница размахивая сумкой, направилась к своему дому. У нее была причина для прекрасного настроения. Сегодня Олег Павлович обещал выделить ей однокомнатную квартиру в санаторном доме-новостройке. И тогда она будет вольной птицей — ни от кого не зависеть, жить, как ей нравится. Так, с озорной улыбкой, и влетела в квартиру, обхватила тетю за талию, закружила в вальсе.
— Что с тобой, деточка? — спросила тетя, остановившись. — Ты не в себе от радости. Мы с Володей уже заметили: с тобой творится что-то неладное. Уж не влюбилась ли?!
— Мне обещают квартиру, тетя, — выпалила Галя. — Однокомнатную. В доме-новостройке. — Она стояла, опустив руки и скромно потупив глаза, лишь вздрагивали от смеха губы. Она была счастлива и не замечала ничего вокруг. Так нередко радость мешает нам трезво взглянуть на мир и правильно оценить свое место и роль в нем.
— Ой-ей-ей! Так быстро? — Тетя с сомнением покачала головой. — Здесь что-то не то, Галочка. У нас получить жилье труднее, чем в Москве. Ты уверена, что все правильно? Так, как надо?! Как положено?! Ведь там есть своя очередь… Люди ждут ее годами…
Владимир Давидович не сказал ни слова, но так и уставился на Галю, словно сердито вопрошал: «Что все это значит?!»
Галя смутилась, готова была расплакаться. А она-то ждала расспросов, ликования.
— Ну что вы, тетя! — с досадой воскликнула она. — Всегда во всем сомневаетесь. Все настроение мне испортили. — Она ушла в свою комнатку и, уткнувшись носом в подушку, выплакала свою обиду. У нее словно бы открылись глаза — то-то с каждым днем Владимир Давидович становился все холоднее и сдержанней, уже почти не обращался к ней. Неужели понял, чем вызвана перемена в ее поведении и настроении? Впрочем, догадаться нетрудно. Иногда поздно приходит, и от нее пахнет вином. Ну и что?! Она взрослый, самостоятельный человек — и имеет право поступать так, как сочтет нужным.
Больше на тему о квартире не говорили, и все-таки неприятный осадок остался. Словно в чем-то ее заподозрили, бросили тень на ее порядочность.
При первом же случае Галя расспросила Олега Павловича — действительно ли она имеет право получить квартиру вне очереди. Он ласково-снисходительно потрепал ее по щеке.
— Конечно, имеешь. Не думай ни о чем, малышка. Это моя забота. Неужели я, человек, столько сделавший для санатория, для строительства этого дома, не могу решить вопроса о выделении одной маленькой квартиры своему сотруднику. Да если бы не я, дом еще и не начали бы строить. Все это прекрасно знают. — Он помолчал, выразительно посмотрел на нее и добавил: — Но будем вдвойне осторожны, Галочка, чтобы никто не узнал о наших отношениях. Иначе, сама понимаешь…
— Нет, я так не хочу, — заупрямилась Галя. — Или на общих основаниях, или никак. Я хочу жить спокойно, прямо смотреть людям в глаза.
— Ну хорошо, — нетерпеливо сказал Олег Павлович. — Если что-то будет не так, ты откажешься. Но клянусь всеми богами, ты получишь эту квартиру…
Санаторий жил своей жизнью. Вернее, он жил двумя жизнями. Одной — беззаботной, строго упорядоченной — жили отдыхающие, второй — напряженной, скрытой от посторонних глаз — сотрудники санатория. Каждый день в коллективе возникали десятки мелких и крупных проблем, они тут же разрешались — иногда легко и просто, иногда болезненно, со слезами, скандалами, но все как-то устраивалось — и отдыхающие могли вовремя с аппетитом поесть, получить свои процедуры, развлечься. То, что делается «за кулисами», их не касалось и не интересовало. В коллективе санатория, как и в каждом другом коллективе, были свои, тоже скрытые от посторонних глаз, отношения, своя иерархия, свои традиции и порядки, свои радости и огорчения.
