Все затаили дыхание. И в этот момент громко хрустнул чей-то стул.

Напуганный взрывом хохота, оратор выпустил наконец из объятий Эмилию Юрьевну.

Выступления продолжались. На лице юбилярши как солнечные блики на воде играли, сменяя одно другое, чувства умиления, восторга, душевного трепета, обожания, радости, любви…

Федосейкин, заинтересованно наблюдавший за многоцветной гаммой чувств, мелькавших на лице юбилярши, сказал приятелю:

— Да ведь она великая актриса. Может быть, самая великая из всех, кого мы знали.

— Да, ты прав, — кивнул Меркуров. — Совершенно с тобой согласен. Она в самом деле великая актриса. Только ей немного не повезло. Не нашлось ни одного режиссера, который бы предложил ей хоть самую маленькую роль. Послушай, а что все-таки лучше — пирожки с бюстом, тьфу, не с бюстом, а с грибами или молодая дама с такими вот прелестями?

— Конечно, пирожки, — уверенно сказал Федосейкин. — Не успеешь оглянуться, пирожки съедят, а блондинка никуда не денется. К тому же ты ли не знаешь, как кровожаден и ненасытен блуд, как он неутомимо рыщет вокруг в поисках, чем бы поживиться. Так что лучше поостерегись.

— Спасибо за ценный совет, мой бесценный друг, — мечтательно сказал Меркуров и, посмотрев на даму с медальоном, аппетитно облизнулся. — Да, так и будет. Сначала пирожки с грибами, потом блондинка с бюстом.

Когда поток приветствий иссяк, Эмилия Юрьевна пригласила всех к столу. Федосейкин и Меркуров ринулись к пирожкам с грибами. Насытившись, Меркуров отыскал блондинку с медальоном.

— Я вас где-то видел, — любезно сказал он. — Мы, кажется, знакомы. Вы актриса?

— Нет, — светло улыбнулась блондинка, и золотой медальон колыхнулся у нее на груди, — вы ошиблись. Я не актриса.

— Так кто же вы? — не отступал Меркуров, мобилизуя для решающей атаки все свое обаяние.

— Я врач-акушер, работаю в роддоме, — просто сказала дама.

— Я так и думал, — не растерялся Меркуров. — Одно из двух. Такая красивая женщина может быть только актрисой или врачом-акушером. А что это у вас за штучка? Такая красивая, как и хозяйка…

— Это медальон…

— Медальон? Скажите на милость. И надо же. Медальон. А что там внутри, если не секрет? — игриво спросил он.

Блондинка пожала плечами.

— Ну, если вы так уж хотите знать, там фотография моего мужа.

— Фотография мужа? — озадаченно переспросил Меркуров. — М-да. Веселенькая история. А зачем она там? Неужели, простите, с ним что-нибудь случилось?

— Нет, что вы! Боже упаси. Он жив и здоров. Я ношу ее как талисман. В знак любви и верности.

— Да-да, просто так, — совершенно ошеломленный, повторил Меркуров. — В знак любви и верности. Благодарю вас за весьма приятный разговор. Желаю и так далее. — Он церемонно поклонился и ушел.

По дороге домой Меркуров никак не мог прийти в себя. Он шел и бормотал: «В знак любви и верности. Вот это любовь! Вот это верность! А я-то разогнался. Уж не меня ли имел в виду Федосейкин, когда сказал: «Блуд кровожадный и ненасытный неутомимо рыщет вокруг в поисках, чем бы поживиться»? Какая каналья!..

Сами по себе они, может быть, никогда бы не познакомились. Наверняка бы не познакомились, но вмешалась игра случая, то есть судьба. А судьба, как известно, играет человеком. Она всемогуща. Судите сами.

Один лохматый журналист в больших круглых очках, чем-то похожий в них на нетопыря, со странной манерой все время беспокойно вертеть головой, взял интервью у какого-то лысого ушастого маэстро с профессионально бегающими пальцами, который еще не прославился, но скоро должен был прославиться. Его выдвинули на соискание премии.

Очкастый журналист взял свое интервью и на всякий случай записал в свой потертый блокнот домашний телефон маэстро. Записывая его, он обратил внимание на то, что над фамилией маэстро в блокнотике у него записана фамилия одной весьма выдающейся во многих отношениях певицы, которую он незадолго перед тем тоже интервьюировал и на которую, заметим, сам положил свой острый глаз. Журналист на секунду задумался, и ехидная улыбка скользнула по его бледному прокуренному лицу. «А вдруг он возьмет и позвонит ей!» — подумал он, захлопывая свой блокнот, и тут же забыл об этом.

Между тем маэстро, занимаясь своими делами, стал ощущать присутствие в своем сознании какого-то постороннего набора цифр. «Четыреста пятьдесят четыре шестьдесят четыре восемьдесят четыре…» Цифры эти все время торчали в голове. «Похоже на номер телефона, — озадаченно подумал маэстро. — Четыреста пятьдесят четыре шестьдесят четыре восемьдесят четыре… Чей бы это мог быть номер? Не зря же он все время вертится в уме. Надо позвонить, выяснить…»

Несмелой рукой он набрал эти цифры и затаив дыхание стал ждать. «Да…» — прозвучал в трубке мелодичный женский голос. «Да?» — не веря себе, переспросил маэстро. «Да!» — подтвердила девица своим расчудесным голосом…

А когда маэстро увидел ее, он совсем потерял свою ушастую голову — без памяти влюбился в ее по-детски невинные глаза, броско, с вызовом очерченную фигуру.

Так они познакомились и полюбили друг друга. Как это получилось, то есть как сработал этот таинственный механизм, который привел их к встрече через записанные рядом номера телефонов в чужой записной книжке, я объяснить не могу. Я и сам не знаю. Сие есть нераскрытая тайна природы.

Может быть, в тот момент, когда журналист записывал номер телефона маэстро, тот случайно бросил взгляд на его раскрытую записную книжку? Кто знает…

Один добрый человек приехал как-то в дом отдыха. В первый же день, когда он шел ужинать, он увидел у входа в столовую большую серую кошку. Она вертелась в ногах и жалобно мяукала. «Хочет есть», — догадался добрый человек, и сердце его пронзила жалость. Он не притронулся к своему ужину и целиком отнес его кошке, которая, как он потом понял, была не кошкой, а толстым, отъевшимся котом. И к тому же очень ласковым и игривым.

Добрый человек с умилением смотрел, как этот толстый серый кот с урчанием ест его куриную ножку. А когда человек направился в свой корпус, кот побежал за ним вприпрыжку, но дежурная его не пустила. «Какие есть жестокие люди, — с огорчением подумал добрый человек. — У них нет ни капли сострадания к живому существу. Ведь на улице так холодно, а ночью может пойти дождь».

Он поднял кота на руки и спрятал под пальто у себя на груди. Так он и пронес кота в свою палату. Здесь он бережно опустил кота на свою кровать, а сам сел рядом. Кот благодарно мурлыкал, выгибал спину дугой и терся мордой о руку доброго человека.

Весь вечер добрый человек радовался и умилялся, а всю ночь его нещадно кусали блохи. Все последующие ночи тоже.

Но разве большое, возвышенное в полной мере не компенсировало мелкое, физическое?

Хорошо быть молодым. Можно влюбляться. Мечтать… Страдать… Впрочем, страдать можно в любом возрасте, особенно в пожилом.

Субботу я провел спокойно. Воскресенье тоже. Играл с приятелем в шахматы, читал газеты, смотрел телевизор. А в понедельник меня вдруг словно током ожгло. Батюшки! Да я, кажется, влюбился! Перед моими глазами выплыло ее такое милое, такое родное лицо, с такой неповторимой застенчивой улыбкой. Мне показалось даже, что я вдыхаю запах ее золотистых волос, пахнущих летом, солнечными лучами, сухой травой…

Я влюбился. Губы мои сами расплывались в улыбке. Сердце готово было растаять в сладком томлении, как кусок меда под жарким солнцем. Весь день я то и дело улыбался, словно беззубый младенец с погремушкой. Все-таки как это прекрасно — любить и быть любимым. А в том, что я тоже любим, у меня не было ни тени сомнения. Я был уверен, что снова встречусь с ней, увижу ее доверчивую, милую улыбку.

Одно только стало понемногу беспокоить меня: я никак не мог вспомнить, где и как мы познакомились с ней. Я достал записную книжку, чтобы найти ее телефон, но что за ерунда — ее имя и фамилия просто вылетели из памяти. Я изо всех сил напрягся, едва не лишился чувств — результат тот же. Отчетливо, до каждой черточки помню ее лицо, улыбку, голос — и больше ничего не могу вспомнить. Ни того, кто она, ни того, где мы с ней познакомились. Полный провал памяти.