От таксистов и официантов я перешел к взяточникам и блатмейстерам. Я рвал и метал, сыпал громы и молнии. Но этого мне показалось мало. Я подверг испепеляющей критике очковтирателей, казнокрадов, краснобаев, растратчиков, аллилуйщиков, авральщиков, перестраховщиков, консерваторов, болтунов, анонимщиков и матерщинников. Я проехался по феодально-байским пережиткам, а затем стал костить и шерстить чинуш и бюрократов.

Кого только не лягнешь под горячую руку! Мои попутчики уже не поддакивали. Они молча, с некоторой тревогой смотрели на меня. Но я уже не мог остановиться. Меня несло. Я перестал владеть собой, как не владеет своим телом человек, упавший в пропасть.

С абстрактных людей я незаметно перешел на критику своих сослуживцев, своего начальства, своих знакомых, родственников и даже детей. В речи моей появились желчные нотки. Все мне почему-то не нравилось. Всем я был недоволен. «Остановите меня! — хотелось мне крикнуть. — Держите меня! Я сам не знаю, что говорю, что делаю». Но не мог остановиться.

Когда я заговорил об отцах и детях, о старших и младших поколениях, то в моих словах зазвучал едкий сарказм. Я обрушился на молодое поколение, хотя сам еще довольно молод. А стоило мне вспомнить о старшем поколении, как я весь затрясся от возмущения. Мне дали воды. Зубы мои клацали о стенки стакана. Я вновь заговорил, и меня словно прорвало с новой силой. Я уничтожающе высмеивал и обливал грязью старшее поколение. Выходило, что старшее поколение никогда ничего не умело. Старики только сочиняют мемуары. Все они поголовно графоманы, притворяются инвалидами, ложно утверждают, что когда-то кем-то были. Нет, они всегда были немощными бездарными инвалидами, бездельниками и хвастунами.

Я карал правых и виноватых. Я перестал понимать сам себя. Старик что-то написал на бумаге женщине, и она пересела поближе к двери. Студентка широко открытыми глазами, не моргая, смотрела мне в рот.

Неожиданно, каким-то непостижимым образом я вырвался за пределы внутренних тем на международную арену. Начал крушить мировой империализм. Несколько неожиданным препятствием оказались происки колонизаторов в Гвиане. К сожалению, я плохо знаю предмет и даже приблизительно не представляю, где находится эта самая Гвиана. То ли в Азии, то ли в Африке. А может быть, даже в Америке. Столкнувшись с этой трудной проблемой, я на несколько секунд замолчал.

Но едва я отдышался и, как скаковая лошадь, одолел этот неожиданный барьер, дверь купе отворилась. Зашел проводник и потребовал у меня деньги за три выпитых мною стакана чая. Я встретился с ожидающим взглядом проводника, машинально протянул ему полтинник со словами: «Сдачи не надо». Проводник даже не поблагодарил и вышел.

Соседи по купе уставились на меня, как на ожившего ихтиозавра или птеродактиля. У меня самого волосы торчком встали на голове. Я окончательно обалдел и с недоумением спросил:

— А что, собственно говоря, случилось?

Все молчали. Это молчание становилось невыносимым. Они словно бы ждали, что я стану оправдываться. А у меня в голове, верите ли, случился какой-то затор. Я все еще не мог сообразить, в чем же дело.

Наконец студентка нарушила тягостное молчание:

— Вы ведь сами говорили, что не надо давать на чай.

— Это верно, — ответил я. — Говорил. Но разве я дал кому-нибудь на чай? Я просто сказал, что сдачи не надо. А впрочем, кому какое дело?

Через несколько минут я добавил тихим голосом:

— А вы видели, как он посмотрел на меня? Как удав на кролика. Я даже не сообразил, что делаю.

Но они так и не сказали больше ни слова. Какие все-таки попались некультурные люди. Оставшуюся часть пути все молчали. К счастью, через час я приехал. Какое их, спрашивается, дело до того, кому, когда и сколько я даю денег? Ведь свои даю, не чужие. А за что? За услуги, которые оказываются лично мне. Так что в этом преступного? Не понимаю. А если я в разговоре и осуждал это, то только как общественное зло. Надо понимать. А как еще иначе развивать критику и самокритику, без которых невозможен никакой прогресс и движение вперед?

В холле отеля у входа в бар стояла высокая юная блондинка в синих брюках, красиво облегающих стройные ноги. Она курила сигарету и, оживленно разговаривая с какой-то пожилой дамой, успела бросить на меня улыбчиво-лукавый взгляд. Я невольно приосанился и, получив ключ, помчался к себе в номер, на второй этаж. Мне не терпелось поскорее принять ванну, побриться, переодеться и поскорее спуститься вниз. Только бы не ушла блондинка. Какие у нее зеленые глаза, пунцовые губы, какая божественная осанка…

Номер был великолепный — просторный, светлый, уютный. Ну а ванна… Это была не ванна, а настоящий бассейн. Она звала и манила в свои белоснежные объятия, в свой уют и тепло. Но я только мельком, краешком ума отметил это великолепие, открыл блестящие металлические краны, и вода с нежным, воркующим шумом стала заполнять белое чрево.

Я поспешно раздевался — вещи летели в разные стороны. Так спешат, наверное, только на свидание с любимой. Господи, думал я, какие формы, какие руки, волосы… Вода уже заполнила половину емкости — я потрогал ее рукой, и она нежно прильнула к ней, будто любимая прикоснулась своей горячей щекой.

— Прекрасно! Прекрасно! — бормотал я, осторожно опуская ноги в воду и затем целиком погружаясь в ее горячие объятия.

Ах, какое блаженство после утомительной дороги расслабиться и отдаться во власть сладостного забытья… Едва я прикрыл веки, как перед моими глазами поплыли радужные круги, а из них, словно сказочная фея, возникла и направилась ко мне девушка с лукавыми улыбчивыми глазами… Я невольно двинул руками, словно готовясь обнять ее… От движения рук плеснулась вода и видение исчезло. Я вздохнул и открыл глаза. Сбоку на стенке висела какая-то капроновая ниточка. Я машинально подергал ее, пытаясь оторвать, как бы я захотел оторвать нитку, вдруг вылезшую из края рубахи.

Я снова закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти образ очаровательной блондинки с зелеными глазами наяды. Это легко удалось — я нежился в горячей воде, тихонько шевелил руками и ногами, а горячие струи ласково, словно руки юной красавицы, касались моего тела.

Наверное, она тоже остановилась в этой гостинице, думал я, вместе со своей мамой, той самой, что разговаривала с ней. Скорей всего эта девушка еще не замужем, иначе она путешествовала бы вместе с мужем. Разве можно оставлять в одиночестве столь очаровательное создание? Ее немедленно попытается обольстить какой-нибудь прохиндей. О себе я так не думал. Уж я-то выступил бы в роли ее благородного спасителя. А после этого… Я улыбался, не открывая глаз, и шевелил руками. Мне казалось, я глажу гладкие плечи красавицы, касаюсь ее круглой шеи, лица, рук…

В конце концов не так уж сложно познакомиться с молодой женщиной, если вы сами не очень стары и у вас самые чистые намерения. Немножко находчивости, смелости — и ваше дело в шляпе. Сейчас я оденусь, спущусь вниз к бару, подойду к ней и… Вначале скромно поинтересуюсь — не знакома ли она с моим другом, известным артистом Пионтковским. Мне кажется, я видел ее в его обществе на приеме во французском посольстве. Да-да… С ними была еще звезда польского кино пани Ирэна. Только бы не перебрать. Конечно, она польщенно улыбнется и скажет, что я ошибся.

Вот здесь как раз и нужен тонкий психологический переход. Другой бы в этом месте вежливо извинился и отступил. Но только не я. Со светской улыбкой я скажу, что меня действительно однажды кто-то представлял ей, хотя сейчас я не могу вспомнить кто именно. Я буду скромен, деликатен и предупредителен, как французская собачка. И она не сможет пренебречь моим коктейлем или бокалом шампанского. Теперь мне уже самому казалось, что я действительно раньше видел ее. Какое прекрасное создание! Девушка из грез. Я угощу ее шампанским, а потом… Что будет потом, я не смел подумать, а только сильнее задвигал ногами и руками. Вода ласково струилась вдоль моего тела, будто его гладили нежные и любящие руки. А потом я скажу ей…