— Нет, только не шампиньоны! У меня с ними связаны неприятные воспоминания.

— Тогда возьмите цыпленка под белым соусом! — сдержанно сказал официант.

Я глянул на цену и решительно замотал головой.

— Нет, цыпленок не пойдет. В нем столько костей. И какая-нибудь из них обязательно воткнется в мое нёбо. Уж я знаю, поверьте.

— В таком случае можете заказать осетрину, зажаренную на вертеле, или запеченную форель.

Он меня просто убивал своей наглостью. Я с отчаянием посмотрела на него:

— О, это идея! Нет ли у вас отварной трески с отварным картофелем? Я обожаю отварную треску. Прекрасное диетическое блюдо. Вкусное и питательное. Полезное в любом возрасте.

— Трески нет. Возьмите шашлык по-карски.

Его упрямство не знало границ. И, похоже, он не имел никакого понятия о болезнях желудка и печени. Господи, а какая у него неприятная улыбка! Я с негодованием отверг шашлык, как и всякое другое жареное мясо, из-за его явных канцерогенных свойств.

Наконец мы остановились на гуляше. Да и то мне уже надоело спорить с официантом.

— Пить будете? — снова стал приставать ко мне этот разбойник.

Я салфеткой отер холодный пот со лба.

— Да, пожалуйста, бутылочку боржоми и чашечку кофе, — твердо сказал я, поспешно подсчитывая в уме, во сколько же мне обойдется все удовольствие. Моя пятерка таяла, как кусочек льда в горячей воде.

— А из спиртного? — не сдавался нахальный молодой человек. Подумать только, какое бесстыдство! И это в то время, когда все мы так дружно единым фронтом боремся с алкоголизмом.

— Спиртное? — переспросил я, чтобы выгадать время, и надолго задумался. — Спиртное… М-да. — Заложу-ка я в случае чего свои часы, решил я. — Или туфли. До метро добегу в носках.

— Ладно! — сказал я, словно соглашаясь на тяжелую операцию. — Давайте спиртное. Бокал сухого вина. Но предупреждаю: ни капли больше.

Официант записал и продолжал стоять рядом, как пограничный столб. Что ему в конце концов от меня надо?! Повис над душой, как озабоченный черт над грешником.

— Десерт? — ледяным тоном спросил официант. Из глаз его струилась ненависть.

Я укоризненно покачал головой. Самое трудное было все-таки позади.

— Какой десерт? Я ведь уже заказал кофе.

— Фрукты, пирожное, мороженое?

— Еще чего? — искренне негодуя, воскликнул я, словно он предлагал мне чашку яда. — Никаких пирожных. Никаких мороженых! И тем более фруктов. Вы знаете, сколько в них калорий? Нет, нет и нет, голубчик! Большое спасибо! Благодарю вас за внимание! Вы свободны!

Пытка окончилась. Мой мучитель наконец перестал истязать меня и удалился. Я мог спокойно и приятно проводить свой вечер за холостяцким ужином в отличном ресторане. Душа моя пела и ликовала. Я потягивал из бокала белое сухое вино, покуривал хорошую сигарету и с живым интересом наблюдал за окружающими. В этом ресторане, к счастью, оказался великолепный оркестр, и я с большим удовольствии слушал музыку. А сколько здесь было очаровательных, модно одетых женщин! Мне удалось даже потанцевать со стройной глазастой блондинкой. Я шутил, смеялся и вообще держался как преуспевающий киногерой.

Несколько раз, правда, ко мне подходил мой мучитель, но я высокомерно отгонял его словами: «Благодарю. Пока ничего не нужно». Увы, все когда-нибудь кончается. Стали гасить огни, и ко мне снова подошел официант. Дальше тянуть было некуда.

Он стал что-то писать на отдельной бумажке, а мне казалось, что он нагло обсчитывает меня, записывает то, чего я в жизни никогда не заказывал. Сжавшись, я ждал итога, словно пощечины.

— С вас пять рублей! — сухо сказал официант, подавая мне исписанный листок.

Я судорожно вздохнул и протянул ему смятую пятерку.

— Большое спасибо, дружище, — с чувством сказал я, — за приятный вечер. Подумать только, как выросла культура обслуживания. Всего пять рублей за такой прекрасный ужин!

Не смейтесь над женщиной. Один тоже смеялся…

А все началось с картинок. С репродукций. Жена его Виктория, или Виктоша, увлеклась однажды искусством. Стала собирать разные картинки.

Зашел к ним как-то сосед с верхнего этажа — сам хромой, и кривой, и шепелявый, смотреть не на что, — подарил репродукцию с картины Веронезе. Ну а Веронезе, известное дело, был хороший итальянский художник. Женщин славно изображал. Раздетых. Тогда мода такая была — только раздетых и рисовали, хотя называли их для конспирации богинями. Раз богиня, какие могут быть претензии?

Виктоша обрадовалась, заказала рамку на эту картинку. Повесила, любуется. Муж посмеивается: «Ты у меня лучше любой богини». «Пошляк, — отвечает Виктоша. — Ничего не понимаешь в искусстве. У тебя одно на уме».

Стала она бегать к кривому соседу советоваться по части картинок. И сосед стал чаще заходить. Битый час обсуждают какую-нибудь картинку. Один предусмотрительный товарищ предупредил мужа: «Смотри, мол, не к добру это». «Пусть, — отвечает. — Чем бы дитя ни тешилось».

А в квартире у них все новые картинки. И в рамках, и без рамок. Сосед приносит в подарок. И все объясняет, объясняет… У Виктоши глаза сверкают, румянец на щечках. А раньше скучной ходила, не знала, чем время занять. Все советуется с соседом, где какую картинку повесить.

Муж смотрит на них и заливается: «Ха-ха-ха! Чудаки! Такими глупостями голову забивают».

А однажды Виктоша и говорит:

— Знаешь, Вася, мы с Юриком решили соединить наши коллекции.

— Ну что ж, — отвечает Вася. — Соединяйте. Я не против.

— Ну тогда, — она говорит, — я к нему наверх переберусь. Или, напротив, он сюда спустится. А ты поднимешься.

У Васи в голове полный хаос, ничего не понимает.

— А? Что? — спрашивает. — Почему? — Никак в соображение не возьмет, что случилось. — Ты это серьезно?

— Конечно. Нам с ним есть о чем говорить. А ты, кроме футбола и пива, ничем не увлекаешься.

— А чем он увлекается? — обиделся Вася. — Глупыми картинками. Что в этом хорошего? Какой практический смысл?

— Это не глупые картинки, — снисходительно улыбнулась Виктоша. — Это искусство.

— Да ведь он кривой, хромой и шепелявый, — утверждал Вася в порядке самозащиты. — Я красавец рядом с ним.

— Зато с тобой от скуки умрешь. Вот и любуйся собой в зеркале, — отрезала Виктоша.

И ушла к соседу наверх. И картинки с собой унесла. Теперь у них наверху уже целый музей. И ребенок, конечно. Не все же время они картинки развешивают. От бывшего соседа, а теперь уже законного мужа. Хорошенький такой мальчуган, пухленький, веселый.

А Вася, бывший муж, перестал смеяться. Тоже стал интересоваться картинками. В порядке изучения проблемы. Что, мол, в них такого особенного, если из-за них его жена бросила.

— Разрешите войти, Геннадий Яковлевич? — спросил Л. А. Брутов, всем своим видом выражая готовность действовать и быть полезным: писать докладные записки, справки, инструкции, ответы на письма, препроводительные бумаги и выполнять массу других в высшей степени важных и необходимых дел.

— Пожалуйста, — вежливо ответил Геннадий Яковлевич, откладывая в сторону газету и всем своим видом показывая, что готов уделить столько внимания подчиненному, сколько потребуется, но не больше.

— Геннадий Яковлевич, — сказал Лев Артурович нерешительно, — извините, что побеспокоил вас.

Когда Брутову так подчеркнуто вежливо говорили «слушаю вас», он терялся и забывал о том, что хотел спросить. Вот и сейчас он пришел отпроситься с совещания, которое было назначено на утро следующего дня. Жена уехала в командировку, и ребенка надо было самому отводить в садик. Вместо этого Брутов озабоченно кашлянул и деловито, как и подобает добросовестному служащему, спросил:

— Геннадий Яковлевич, я хотел уточнить, совещание назначено на девять часов?

— Да, — сказал Геннадий Яковлевич, окидывая Брутова внимательно-изучающим взглядом. — Точно на девять.