Прошла неделя. Клонилась к концу вторая. И вдруг однажды входит к нам в бухгалтерию Павел Васильевич, такой это радостный, оживленный. Входит — и сразу ко мне. Руку протягивает.

— Спасибо, — говорит, — Петр Иванович. Спасибо!

«Что за напасть, — думаю. — Откуда такая горячая благодарность?»

А он продолжает:

— Спасли вы меня от неприятностей, от темной компании. Только что из прокуратуры и прямо сюда. В магазине-то, оказывается, орудовала шайка расхитителей, и я чуть на их удочку не попался. Вот как законы-то обходить…

А потом еще из райкома партии звонили, передавали мне благодарность и велели сказать, что я герой.

У нас иногда преувеличивают события. Ну, какой я герой? Смешно даже. Что, я по две нормы стали варю или по три нормы угля на-гора выдаю? Я ведь просто бухгалтер…

Когда он впервые увидел ее на фоне мужских костюмов 52-го и 54-го размеров, он понял, что любовь с первого взгляда — это не детские сказки.

Он снова и снова приходил в магазин, но каждый раз густая толпа поклонников (так, во всяком случае, ему казалось) отделяла его от прилавка и девушки в синем халатике.

Наконец он решился. Купив два билета на «Филумену Мартурано», он пришел в магазин.

— Здравствуйте, — с трудом выдавил он из себя, как выдавливают из тюбика остатки зубной пасты. — Простите, но мне хотелось бы…

— Для вас ничего не будет, — коротко отрезал синий халатик.

— Да, я понимаю, но мне…

— Возьмите вот это! — И громадный черный костюм, описав в воздухе баллистическую траекторию, упал в его объятия. — Кабина налево.

Через мгновение он вышел из кабины уже переодетый. Но вышел с трудом, ибо должен был придерживать брюки зубами, тщетно пытаясь высвободить руки из длинных, как пожарный шланг, рукавов.

— Ваш костюмчик, — вынесла приговор девушка, не отводя глаз от счетов, — как влитой.

— Да, да, конечно, спасибо, — сказал он. — Знаете, я хотел пригласить вас в театр на «Филумену Мартурано». Вот билеты… второй ряд партера…

Может быть, он говорил еще более красноречиво, может быть, глаза его сказали больше, а может, просто продавщица не привыкла, чтобы ее приглашали в театр уже после покупки костюма, — как бы там ни было, она подняла глаза на сжатые в комок билеты, и это означало «да».

— Вот и чудесно, — сказал он, — я пойду в новом костюме.

Синий халат и еще более синие глаза выразили живейшее недоумение:

— В этом?

— Конечно.

— Да вы что, смеетесь? Вам же нужен костюм минимум на шесть номеров меньше! Снимайте этот мешок, подберем подходящий.

Алла вздохнула, выпрямила уставшую спину и оглянулась. В читальном зале, где занимались филологи, царила обычная рабочая атмосфера: скрипели перья, шелестели листы бумаги…

Вдруг шальной порыв ветра распахнул неплотно прикрытое окно, закружил в воздухе белые листы диссертаций, шурша пересчитал страницы раскрытых книг, растрепал аспирантские прически и умчался в главный каталог.

Из груди диссертантов вырвался глухой стон отчаяния.

— Держите! — пронзительно взвизгнула какая-то бледнолицая девушка и бросилась на пол.

Выйдя из оцепенения, диссертанты быстро поползли по полу, ужами пробираясь между ножек столов. Алла тоже шарила по полу, подбирая рассыпанные листки. В пылу охотничьего азарта она пребольно ударилась носом о чей-то лоб и подняла голову. Перед ней на четвереньках стояла бледнолицая девушка и упрямо тянула к себе листок.

— Отдайте, — прошипела она.

— Позвольте, дорогая моя, — решительно ответила Алла, — это моя диссертация. Вот видите. — Она стала быстро читать: — «Повторение — мать учения». Видите? Это же моя работа по методике.

— Ваша? — саркастически воскликнула девушка и снова дернула листок. — Ваша? «Повторение — мать учения»?! Ведь это же основной тезис моей работы!

Алла махнула рукой и выхватила целую стопку листков из-под ног пожилой дамы в пенсне. Дама не обратила никакого внимания и лишь горестно пробормотала:

— Все прахом пошло! Ведь не пронумеровала страницы, дура, не пронумеровала!.. Как теперь восстановишь?

— А вы попробуйте по смыслу, — великодушно предложила Алла.

Но дама, раскачиваясь, как мулла во время молитвы, ответила:

— По смыслу ничего не выйдет. У меня ведь работа не по смыслу, а по методике…

— Товарищи аспиранты и диссертанты! — громко сказал юноша в очках. — Это не дело. Давайте разберемся в ситуации с научной добросовестностью. Не будем рвать друг у друга страницы. Сложим все вместе наши научные работы, а я попробую зачитать вслух. Авторов прошу поднимать руки. Начинаю: «Главная задача в обучении иностранному языку — это обучение иностранному языку». Гм, это, кажется, из моей работы.

— Вам кажется, а я знаю, что это из моей! Это моя мысль!

— Наша, наша мысль! — закричали сразу несколько филологов.

— Так, пожалуй, и впрямь ничего не выйдет, — вздохнул юноша. — У нас, видно, родственные темы. Вот что, пересчитаем все найденные листки и разделим их между собой равными частями.

Тут же прямым и открытым голосованием была избрана счетная комиссия из трех человек, которая и начала раздел.

Через полчаса Алла получила сорок две страницы, которые прекрасно подошли к ее работе как по формату, так и по шрифту пишущей машинки.

— Молодец! — похвалил ее назавтра научный руководитель, взвешивая на ладони заметно распухшую первую главу, — как это вы так быстро развили и углубили? Видно, пробрали вас мои нотации? Нелегко ведь было, признайтесь?

— Нелегко! — честно призналась Алла.

Из окна кабинета видны березы, которыми обсажены дорожки заводского двора. Сергей Петрович с грустью наблюдает, как последние пожелтевшие листья, медленно кружась на фоне полинявшего неба, возвещают, что наступила глубокая осень.

Звонок телефона. На проводе Москва.

На одном конце провода Сергей Петрович, на другом — его товарищ по университету, руководящий работник министерства.

— Николай Терентьевич? Коля, ты? Здравствуй, дорогой!

После недолгих справок насчет здоровья, а также невеселых соображений касательно того, что «стареем, брат, стареем», Сергей Петрович приступил к делу:

— Слушай, товарищ большой начальник! Кого ты мне прислал? Я о Дружининой говорю.

— Понятно. Послал тебе толкового, знающего инженера. Притом с чудесным характером.

— Ты бы еще добавил: с русыми косами и синими глазами.

— Совершенно верно.

— Так вот, слушай, это синеглазое дитя потребовало, чтобы я его обязательно послал в цех. Именно в цех, и сменным инженером.

— Требование вполне законное.

— При чем тут закон? У меня в цехах имеются такие кадры, которые не очень подбирают выражения. Особенно, когда дело не ладится.

— Значит, прежде всего надо наладить дело.

— Вам оттуда легко советы давать.

— Между прочим, когда я был директором завода, я тоже высказывал эти же бесценные мысли.

— Коля, ты мне друг?

— В принципе — да.

— Отзови Дружинину. Русые косы и синие глаза — приятные вещи, но не для тяжелого машиностроения.

— Кого тебе прислать?

— Толкового парня, чтобы авторитет имел…

— Ничего, если направлю курящего? Впрочем, уговорил.

— Договорились? Ну, спасибо. Привет!

Сквозь заиндевевшие стекла видны ветви с ватными обшлагами. Звонок Сергея Петровича. Отвечает Москва.

— Коля, это ты? Здравствуй, дорогой! Да, да, стареем, брат… А ты в особенности.

— За две тысячи километров видишь?

— Сужу по твоей памяти. Я же тебя просил насчет Дружининой.