«Где же я ее встречал? — продолжал лихорадочно думать Тюльпанов. — И ведь совсем, совсем недавно…»

— Что вы здесь делаете в одиночестве? — лукаво улыбнулась она, поправляя на своих светло-золотистых, припорошенных, сверкающих инеем волосах алую шапочку-крошку. — Не Серый, ли волк, который кого-то поджидает на лесной тропинке?..

— Я Серый волк и жду вас, Красную шапочку, чтобы тут же загрызть, — хриплым баском поддержал шутку Антон Ильич.

— Ой ли! Это в старых сказках волки загрызали маленьких девочек. Теперь девочки поумнели… А ну, догоняйте! — озорно крикнула она и, оттолкнувшись палками, лихо помчалась вниз по просеке, рассыпая за собой серебристую пыль.

Чья бы душа тут не дрогнула! И Антон Ильич, вспомнив свою студенческую молодость, рванулся с места и бросился по узкой лыжне вслед за девушкой. Он догнал ее только на повороте к березовой роще. Сердце гулко стучало в груди.

— А вы, оказывается, отлично бегаете на лыжах!

— В молодости баловался, — польщенно потупился Тюльпанов и, делая вид, что собирается вытереть платком нас, несколько раз незаметно черпнул и выдохнул раскрытым ртом воздух. «Но откуда же я ее знаю? — мучительно вспоминал он. — Склероз. Стареть начал. Память ни к черту».

— У вас и сейчас юношеский цвет лица, — сказала она с улыбкой и, оглядев его внимательным, оценивающим взглядом, неожиданно спросила: — А, между прочим, сколько вам на самом деле лет? Что-нибудь около сорока, я не ошибаюсь?

— Вы угадали, — невинно солгал Антон Ильич: ему так хотелось сейчас быть молодым и красивым. — А ведь, правда, как удивительно прелестна эта березовая роща! — показал он бамбуковой палкой в сторону рощи, стараясь оттянуть время и продлить минуту отдыха.

— Это пока цветики, — безжалостно махнула она своей узорчатой рукавичкой, — а ягодки там, впереди! Там, в лесу, такие, пейзажи — от восторга в обморок упадете! — И, не ожидая ответа, она стремительно помчалась по уходящей в лес голубой лыжне.

«Цветики… Ягодки!» — вдруг вспомнил Антон Ильич, хлопнув себя по лбу. — Ксана Константиновна! Это же ее любимая поговорка. Боже, позабыл!…» Не прошло еще и полугода, как она похоронила своего мужа, полковника в отставке. Полковника хватил инфаркт. После женитьбы они поехали на машине в свадебное путешествие к Черному морю. Там, на пляже, Антон Ильич и познакомился с ними. Полковник молодился, сам водил машину, держался настоящим тореадором. Она заставила его выучиться бальным танцам: муж старался не отставать и во всем соответствовать своей молодой жене. Жизнь их летела весело и беззаботно. И вдруг инфаркт… Ни с того, ни с сего… Боже, как он мог забыть ее, такую веселую и всегда жизнерадостную, неутомимую на разные выдумки, очаровательную Ксану Константиновну!

Тюльпанов из всех сил налегал на палки; сердце в груди колотилось, но, обуреваемый спортивным азартом, он уже не обращал на сердце никакого внимания: «Отдышусь. Не впервой!».

Вторую остановку они сделали на опушке березовой рощи. Антон Ильич дышал тяжело; сняв шапку, он делал вид, что вытирает платком разгоряченный лоб, а на самом деле, округлив по-рыбьи рот, со свистом выдыхал воздух прямо в шапку. Говорить ему было трудно.

— А вы молодец, — похвалила его Ксана Константиновна, — у вас такая мощная, импозантная фигура! Любопытно, сколько вы весите?

— Сто, — с глубоким выдохом прогудел в шапку Антон Ильич, несколько поубавив свой вес.

— Сто килограммов! Мужчина-центнер! Это же мечта всякой понимающей женщины… Скажите, а вы еще не женились?

— Засиделся парень в девках, — сострил Антон Ильич, понемногу приходя в себя. Пот в три ручья лил с его лица. Спина была совсем мокрой… — Пора бы уж и замуж…

— Ой, уже шестой час! — забеспокоилась вдруг Ксана Константиновна, взглядывая на часики.

Последний километр вдоль опушки они пробежали без остановки: Ксана Константиновна опаздывала в город. «Как, однако, свежа и привлекательна юность! — думал Антон Ильич, из последних сил передвигая лыжи отяжелевшими ногами и дыша, как загнанная лошадь; он стремился догнать убегавшую фигурку с округлыми бедрами, туго обтянутыми узкими синими штанами. — Хороша, черт задери, действительно настоящая ягодка!»

Машина ожидала Ксану Константиновну совсем недалеко от дачи Антона Ильича. Она уже успела снять лыжи, шофер пристраивал их к крылу машины. Попросив Антона Ильича подержать ее шубку, Ксана Константиновна, присев на ступеньку машины, стала переобуваться, показывая ему свою крепкую, стройную ножку. Антон Ильич успел два раза незаметно обтереть свое вспотевшее лицо ее прохладной меховой шубкой.

— Экзамен на жениха вы выдержали блестяще! — улыбнулась она ему снизу, взмахивая ресницами.

Тюльпанов ничего не ответил, а изловчившись, еще раз вытер ее шубкой свое потное лицо. Сердце стучало неистово, вразлад, будто хотело вырваться наружу.

— Скажите, а чья это такая очаровательная дачка? — поинтересовалась Ксана Константиновна, протягивая назад свои руки в рукава шубки.

— Эта? — с одышкой ответил Антон Ильич. — Это моя…

— Чудесная дачка. С большим вкусом, — похвалила Ксана Константиновна. — Все просто и элегантно. И без всяких излишеств. Я бы, пожалуй, ее несколько переделала, — деловито добавила она. — Но это ведь не к спеху… Скажите, вы каждый день бегаете на лыжах?

Она обожгла Антона Ильича таким взглядом своих нежно-голубых незабудок, что он тут же признался, что действительно каждый день после работы прогуливается на лыжах по лесу.

— У меня как раз свободные вечера, — обещающе улыбнулась на прощание она, дружески протягивая ему руку. — И если вы не против сопровождать одинокую девушку…

— С превеликим удовольствием! — Антон Ильич галантно поцеловал протянутую ручку.

— Ну, значит, как поется в песенке: на том же месте в тот же час?

Дверца захлопнулась, и машина, весело сигналя, выехала на шоссе.

Антон Ильич едва дополз домой. Надев пижаму, он тут же повалился на диван. Ноги стонали, спина ныла, ко где-то в груди неутомимо звенела музыка счастья. «Нет, подумайте, — тихо улыбался он, — со спины я еще похож на спортсмена-комсомольца! Неужели похож?.. А как же завтра? — тревожно пронеслось в его голове. — Может, не пойти, отказаться?.. Подумает, струсил, стареть начал?.. Напросился, а сам в кусты… Неудобно. Эх, была не была, — махнул на все Антон Ильич, — утро вечера мудренее. Пойду!» — решил он напоследок, засыпая, и перед его затуманенным взором вновь возникла стройная фигурка Красной шапочки, увлекающая его в фиолетовую глубину густого леса, откуда доносился нежный, умиротворенный звон далекого колокола. Антон Ильич все силился и никак не мог вспомнить, где и когда он уже слышал этот удивительно знакомый ему печальный звон… Он был охвачен тревожным чувством ожидания счастья: «Пойду».

Лишь бедное его сердце гулко и протестующе выстукивало в груди: не надо, не надо, не надо, не надо…

Не первый год муж ее трудится на ниве печати. Правда, его не называют в числе тех, кто составляет гордость и славу работников пера. Он частенько пытается кое-что кое-кому советовать, ссылаясь на свой стаже двухзначной цифрой. Жена его, добросовестная домашняя хозяйка, мать нескольких детей, первый почитатель таланта мужа, настолько изучила характер и повадки супруга, что всегда безошибочно определяла, над чем он работает в данное время. Всегда… А вот сегодня и она была поставлена в затруднительное положение…

Раньше бывало так. Если он садился за письменный стол с важным видом и обкладывал себя добрым десятком подшивок преимущественно центральных газет, папками с газетными вырезками, ножницами и клеем, жена говорила:

— Детки, уходите играть на улицу. Папа передовую будет писать!

Если же, сидя за столом, он периодически приставлял указательный палец левой руки к тому месту, где должны были рождаться мысли, а правой лихорадочно, как заправский бухгалтер, орудовал счетами, рассматривал многочисленные таблицы, мать говорила детям: